Гилта молча взяла корзинку от супруги шерифа и сняла с нее салфетку. Внутри Аделия увидела пестрые подушечки и ощутила характерный запах ююбы.

Женщины переглянулись. У Аделии даже голова закружилась.

— Думаешь, яд? — шепотом спросила она экономку.

Гилта пожала плечами.

— А где Ульф?

— С Мансуром, в безопасности.

— Что вы там перешептываетесь? — спросил сэр Роули. — Если мне нельзя сладкого, угостите хотя бы гостей.

«И в крепости нам не укрыться от Ракшаса, — подумала Аделия. — Если он захочет нанести удар, каменные стены его не остановят. Мы его мишень. Преступник ждет нас за каждым углом и найдет тысячу способов избавиться от досадной помехи».

Ничего не отвечая, Аделия жестом велела Гилте идти прочь вместе с опасной корзинкой, а сама кинулась к столику, где стояли лекарства.

На первый взгляд все пробки были на месте, коробочки с порошками лежали как обычно, но кто знает…

Нет, абсурд! Детоубийцы нет в башне. Он не мог залететь в окно, отравить лекарства и упорхнуть… Однако в доме ростовщика все микстуры и снадобья лучше выбросить. Туда Ракшасу ничего не стоило тайно проникнуть.

От этой мысли стало жутко. Где он сейчас, что замышляет?

За спиной салернки шел оживленный разговор о лошадях — обычная тема для всех рыцарей.

Косясь на мужчин, Аделия ловила на себе сальные взгляды сэра Джервейза. Или это не похоть, а ненависть? По тупым глазам не угадаешь оттенки чувств.

Душегуб или нет, но сэр Джервейз был ей неприятен. Бесстыжий хам! Насколько приятнее его друг — сэр Джоселин. Лекарка прошествовала к двери и демонстративно распахнула ее:

— Пациент устал, господа.

Сэр Джоселин покорно встал.

— Жалко, что мы не застали доктора Мансура, — сказал он. — Передайте ему нашу искреннюю благодарность за спасение сэра Роули.

— А где, кстати, этот неверный? — спросил сэр Джервейз.

— Помогает раввину Готче осваивать арабский язык, — ответил Пико.

Выходя из комнаты следом за приятелем, сэр Джервейз процедил сквозь зубы:

— Хорошенькие дела: крепость на нашей земле набита евреями и сарацинами. На кой дьявол мы проливали кровь в крестовом походе?

Аделия захлопнула за ним дверь.

Сэр Роули возмущенно сказал:

— Ваш глупый гнев помешал мне как следует расспросить эту парочку. Мы беседовали о приключениях на Востоке. Я хотел уточнить, когда и где они были. Чтобы сопоставить даты.

— Ну и как, есть совпадения?

— Вы же не дали довести дело до конца! Кстати, ко мне заглядывал и брат Гилберт. В разговоре неожиданно всплыл любопытный факт: он был на Кипре примерно в то же время, когда я ловил там Ракшаса.

— Монах был здесь?

Оказалось, за короткое время ее отсутствия в комнате Пико успело перебывать множество гостей: настоятель Жоффре, шериф Болдуин и аптекарь Джеймс с настойкой, которая, как он божился, любую рану излечит за сутки. Заходил и раввин Готче.

— Как видите, я весьма популярен, — с гордостью сказал сэр Роули. — Или вам это не по сердцу? Почему вы так хмуритесь?

— Где настойка, которую принес аптекарь?

— Вот там, на окне. А что?

— Вы в одном шаге от могилы, — отчеканила Аделия, — Ракшас задумал отравить вас!

Она крикнула Гилту, которая ждала этажом ниже. Та поднялась с пресловутой корзинкой. Аделия выхватила ее из рук экономки и сунула сэру Роули почти под нос.

— Ну, любуйтесь! Что это, по-вашему?

— Боже правый! — ахнул сборщик податей. — Ююба!

— Я уже поспрашивала и разобралась, — сказала Гилта. — Одна девочка дала эту корзинку стражникам: якобы хозяйка послала ее раненому господину, который лежит в крепостной башне. Солдаты отнесли корзинку леди Болдуин. Тут подвернулся сэр Джоселин, и она воспользовалась оказией. Сэр Джоселин такой вежливый: никогда не откажет даме.

Зато откровенного хама сэра Джервейза Гилта, к полному удовольствию Аделии, за человека не считала.

— Что за девочка?

— Стражники не местные. Присланы из Лондона для охраны евреев. Девочку они видели впервые.

Тут пришли Мансур и Ульф, и обсуждение переросло в совещание.

— Может, вы зря переполошились, — сказал Пико. — С чего вы взяли, что конфеты отравлены?

— Желаете проверить — пососите парочку, — дерзко предложил Ульф.

Аделия взяла из корзинки одну конфету и принюхалась.

— Трудно сказать, с ядом или нет…

— Давайте проведем опыт, — лукаво предложил сэр Роули. — Пошлем их с наилучшими пожеланиями в камеру Роже Эктонскому.

И надо бы! Однако в итоге решили, что Мансур бросит корзинку в огонь.

— В эту комнату посторонних больше не пускать, — приказала Аделия. — И никто из вас не должен покидать крепость и болтаться по Кембриджу или окрестностям. Это относится прежде всего к тебе, Ульф! Чтоб в город и носу не казал!

— Глупая женщина, — проворчал мальчик. — Сидя на заднице, мы никогда не найдем убийцу!

Сэр Роули доложил, что ему удалось узнать, не выбираясь из постели, от гостей.

По словам раввина, Хаим свято хранил тайны своих клиентов и никогда не рассказывал, кто и сколько ему должен. Ситуация сложилась тупиковая: расписки сгорели, а их копии были украдены у Симона.

— Есть маленькая надежда, — сказал сэр Роули, — что казначей в Винчестере имеет хотя бы перечень документов, с которых были сделаны списки. Вдруг поможет. Я послал своего сквайра разузнать. Для короля это пренеприятная история. Изрядную долю монарших доходов приносят евреи. Им плохо — и королю туго. А если Генриха рассердить…

На осторожные расспросы о займах брат Гилберт рубанул, что он лучше с голода сдохнет, чем возьмет хоть грош из грязных еврейских рук. Аптекарь Джеймс, а также сэры Джоселин и Джервейз ответили примерно то же самое, но в менее крепких выражениях.

— Брату Гилберту я верю, — сказал сэр Роули. — Остальные могли солгать. Хотя они люди состоятельные и брать деньги под немилосердный процент им вроде бы незачем.

Гилта кивнула и подтвердила:

— Это верно. Все трое вернулись из Святой земли не налегке. Джеймс сразу открыл собственную аптеку и процветает. Сэр Джервейз, который еще мальчишкой был хам, увеличил свои владения. А сэр Джоселин, прежде последняя рвань, купил усадьбу и возвел настоящий дворец! Один брат Гилберт ушел в крестовый поход голодранцем и вернулся им же. Но ему, похоже, много и не надо.

И тут на лестнице раздался шум. К ним поднималась леди Болдуин. Еще не отдышавшись, она протянула Аделии письмо:

— Слегли. Несколько. В женском монастыре. Да поможет нам Бог. Как бы не моровое поветрие…

С супругой шерифа была Матильда Сдобная. Это она прибежала в крепость с письмом от настоятельницы Джоанны, которое та прислала со слугой в дом ростовщика Вениамина.

Письмо было написано красивым, понятным почерком на обрывке манускрипта, что говорило о спешке приорессы. Она звала помощницу доктора Мансура в монастырь Святой Радегунды, где сразу несколько сестер лежали при смерти. В приписке Джоанна просила никому не говорить о беде в обители (дабы не учинить ненужной паники в городе) и обещала не поскупиться, если Аделия срочно прибудет на выручку.

Во дворе лекарку ждал слуга с лошадью.

— Настоятельница Джоанна попусту тревожить не станет, — сказала леди Болдуин. — Раз просит о помощи — значит, дело воистину скверно. Поезжайте. Я дам вам с собой крепкого бульона для сестер.

Да, подумала Аделия, дело, должно быть, воистину скверно, если матушка христианского монастыря зовет на подмогу ассистентку лекаря-сарацина, к тому же уличенную в любви к евреям!

— Их знахарка тоже слегла, — доложила Матильда Сдобная, которая успела переговорить со слугой настоятельницы. — Многие блюют и мучаются животом. За что монастырю такая напасть? А ну как Господь прогневался? Будто мало наш город настрадался? И куда смотрит святой Петр, почему так плохо защищает сестер?

— Не смейте идти туда, Аделия! — сказал сэр Роули, пытаясь встать с постели.

— Я должна.

— Боюсь, это единственный выход, — поддержала ее леди Болдуин. — Приоресса не пустит мужчин в покои монашек ни при каких условиях. Слухи насчет тамошнего разврата — чушь несусветная. Там бывает один священник, да и то для исповеди. Если правда, что и монастырская знахарка больна (а от нее, сказать по совести, и от здоровой было мало толку), то госпожа Аделия — их единственное спасение. Если сунете в каждую ноздрю по чесночине, то хворь вас не возьмет.