(«Истории, диспуты и речи»)

Если мазь и существовала в действительности, то применялась лишь в качестве вспомогательного средства, принадлежности ритуала, «катализатора» для людей, и без того уже предрасположенных к бессоннице, сомнамбулизму и обманам чувств. Конечно, судьи были как нельзя более склонны верить ведьмам и смешивать случайности с чертовщиной. Женщина, обвиненная в том, что оборачивалась волком, пишет Сеннер (Sennert) («De morbis occultis»), «натерла свое тело мазью в присутствии судьи, по-эбещавшего сохранить ей жизнь, если она покажет ему свое искусство. Сразу после этого она упала и крепко уснула. Она проснулась три часа спустя; ее спросили, где она была, и она ответила, что, превратившись в волка, она растерзала овцу и корову неподалеку от небольшого городка, который она назвала и который находился в нескольких милях оттуда. Отправились в этот город, провели расследование, и оказалось, что ущерб, по ее словам, ею причиненный, был реальным». В других местах, рассказывает нам Поль-Ив Себийло (Sebillot), превращения добивались, используя содержимое одной склянки, а возвращения в человеческий облик — благодаря содержимому другой. «Так, лесник из леса ОтСев, найдя две склянки, налил из одной себе на ладонь немного жидкости. По мере того как жидкость растекалась, отрастала шерсть, и его рука стала словно волчья лапа. Он натерся жидкостью из другой склянки, и его рука сразу же приняла обычный вид» («Бретонский фольклор»).

Впрочем, сделка могла и не предполагать передачу мази, поскольку у дьявола было в запасе еще немало уловок, помогающих его друзьям делаться невидимыми. «Иногда, смотря по условиям сделки, — пишет Г уаччиус (Guaccius), — дьявол окружает колдуна облаком в виде зверя и так тесно обволакивает членами призрака члены колдуна, накладывая голову на голову, морду на лицо, живот на живот, ноги на ноги и руки на руки, что ему удается создать полную иллюзию. Такого результата иногда добиваются при помощи мази, иногда — при помощи магических заклинаний. И созданное этим способом тело так хорошо укрывает тело осязаемое, что... на земле остаются не человеческие, а волчьи следы. Этим же объясняется и то, каким образом впоследствии на том самом месте, где, казалось, поразили зверя, находят раненого человека. Облако, окружающее оборотня, очень проницаемо и очень легко рвется, так что нанесенный удар непосредственно поражает тело... »

Поймать волка-оборотня было достаточно сложным делом. Устраивались настоящие облавы, в которых участвовали целые деревни, как в наши дни собираются всей деревней в Индии или Бирме, чтобы предать смерти Господина-Тигра. Что касается волка-оборотня, он ничем не походил на властелина: несчастное оголодавшее существо с длинными ногтями на жилистых ногах; затравленно озираясь и вздрагивая всем телом, он старается спрятаться между камнями или в пещере или с жалобным воем убегает в лес. Колдуны, превращавшиеся в животных, либо попадались случайно, либо в дело вмешивалась сверхъестественная справедливость, которая должна была положить конец их преступным бесчинствам. Баян Болгарский, которого заставили превратиться в волка, не сняв с него цепей, был растерзан двумя свирепыми псами*.

Эта история, дошедшая до нас в пересказах Люитпрана (Luitprand), Сижбера (Sigebert), Гуаччиуса(Сиассшз) и Ле Луайе (Le Loyer), вполне могла подсказать Шарлю Перро его сказку «Кот в сапогах»:

«Меня также уверяли, — сказал Кот, — но я не могу поверить, будто вы можете превратиться в самого маленького зверька, например, в крысу или мышку; сознаюсь вам, что считаю это совершенно невозможным». — «Невозможным? — переспросил людоед. — Вот сейчас увидете!» И он тут же превратился в мышку, которая стала бегать по полу. Кот, едва только увидел ее, бросился на нее и съел» (Перевод А. Федорова).

Фротон, датский король, на беду свою, якшался с ведьмами. Одна из них втерлась к нему в доверие и, воспользовавшись этим, похитила королевскую казну и спрятала ее в своем хлеву. Государь застал ее на месте преступления, и тогда она, превратившись в корову, убила его на месте ударом рога (Ле Луайе, книга II). Случалось и обратное. Немецкий охотник, подстреливший дикую гусыню, с изумлением обнаружил в зарослях совершенно голую цирюльницу из ближайшего города (Бессак).

В большинстве подобных случаев стрела или шальная пуля поражали ликантропа, бродившего в своем животном обличье. Вернувшись в свой прежний, человеческий облик, они сохраняли след нанесенной зверю раны. След совершенно явственный, такой, который бросался в глаза не только особам, знающим толк в колдовстве, но даже самым грубым мужланам или охотникам, которые по следам крови или отпечаткам лап выслеживали подстреленную добычу. Фольклор любой страны сохранил рассказы о явлениях, сходных с тем травматическим воздействием, которое так занятно возвеличил Элифас Леви: «Разве посмеем мы теперь сказать, что волк-оборотень — не что иное, как астральное тело человека, чьи дикие и кровожадные инстинкты воплощены в волке и который, пока его призрак бродит по лесам и полям, спит в своей постели тяжелым сном, и ему снится, будто он — настоящий волк... Оружие, обращенное против волка-оборотня, на самом деле ранит спящего человека посредством симпатического прилива звездного света, через соответствие нематериального тела материальному» («Высокая магия»). Можно было бы составить обширную антологию из тех древних сказок, чье совершеннейшее сходство не перестает нас поражать. Мы с равным успехом можем найти их и в западной культуре, и в народных поверьях японцев, и в нагуалистичес-ких представлениях древних жителей Америки. Мы надеемся, что нескольких примеров, позаимствованных у очень далеких друг от друга цивилизаций, будет достаточно для того, чтобы показать это единство по сути, пусть даже не всегда сопровождающееся внешним сходством.

Петроний в «Сатириконе» вкладывает подобный рассказ в уста некоего слегка подвыпившего человека по имени Никерот: «На мое счастье, хозяин по каким-то делам уехал в Капую. Воспользовавшись случаем, я уговорил нашего жильца проводить меня до пятого столба. Это был солдат, сильный, как Орк. Двинулись мы после первых петухов; луна вовсю сияет, светло, как днем. Дошли до кладбища. Приятель мой остановился у памятников, а я похаживаю, напевая, и считаю могилы, потом посмотрел на спутника, а он разделся и платье свое у дороги положил. У меня — душа в пятки: стою ни жив ни мертв. А он помочился вокруг одежды и вдруг обернулся волком. Не думайте, что я шучу: я ни за какие богатства не совру. Так вот, превратился он в волка, завыл и ударился в лес!

Я спервоначала забыл, где я. Затем подошел, чтобы поднять его одежду, — ан она окаменела. Если кто тут перепугался до смерти, так это я. Однако вытащил я меч и всю дорогу рубил тени вплоть до самого дома моей милой. Вошел я белее привиденья. Едва дух не испустил; пот с меня в три ручья льет, глаза закатились; еле в себя пришел... Мелисса моя удивилась, почему я так поздно.

«Приди ты раньше, — сказала она, — ты бы, по крайней мере, нам пособил; волк ворвался в усадьбу и весь скот передушил: словно мясник, кровь им выпустил. Но хотя он и удрал, однако и ему не поздоровилось: один из рабов копьем шею ему проткнул».

Как услыхал я это, так уж и глаз сомкнуть не мог. И, как только рассвело, побежал

быстрей ограбленного шинкаря в дом нашего Гая. Когда поравнялся с местом, где окаменела одежда, вижу: кровь, и больше ничего. Пришел я домой: лежит мой солдат в постели, как бык, а врач лечит ему шею! Я понял, что он оборотень, и с тех пор куска хлеба съесть с ним не мог, хоть убейте меня. Всякий волен думать о моем рассказе что хочет, но да прогневаются на меня наши гении, если я соврал» (перевод Б. Ярхо).

Может ли быть, чтобы этот игривый роман или другие книги в том же роде, написанные только лишь для развлечения читателя, были восприняты демонологами буквально? И тем не менее вот как Боге, великий поставщик костра, бич ликант-ропов, передает приговор суда в Риоме: