– Холод собачий, – крикнула она, стараясь перекрыть вой ветра.

– До места доберешься? – во весь голос отозвался Уилсон.

– Только на четвереньках.

– Что?

– На четвереньках, говорю!

Она закрыла дверь и сразу же очутилась в темном и странном мире. Шквальные порывы шатали ее, и Бекки с трудом удерживала равновесие на скользком насте. Крыша была плоской. Ее однообразие нарушали лишь чердачный выход да кирпичная кладка, где размещался механизм подъемника лифта. Дом, где жила Бекки, был большим, и ширина его крыши достигала метров сорока. Вся она была покрыта гравием. Скованный льдом, он образовал крайне неровную и трудную для ходьбы поверхность. Бекки некоторое время стояла не двигаясь, но под ураганным напором сначала присела, а затем и вовсе встала на карачки. Хлестало так неистово, что у нее выступили слезы, которые тут же, скатываясь по щекам, замерзали. В глазах беспорядочно плясали огоньки. Она повернулась спиной к ветру, оперлась о выходную дверь и, вытащив из кармана мини-обогреватель, окунула лицо в исходящую от него теплоту. Рукоятка «ингрема» больно впилась под ребро, термос каждую секунду готов был выскользнуть из-под руки, токи-воки и фотоаппарат стесняли движения. Она осмотрела террасу. С трех сторон она подсвечивалась – значит, там были улицы. Четвертая, погруженная в темноту сторона выходила на проход. Бекки спрятала обогреватель и поползла в ту сторону со всем своим оснащением. В этой ситуации это решение оказалось наиболее эффективным. Постепенно бортик на краю крыши, который она сначала еле различала, стал приближаться. Даже в положении лежа она чувствовала, как вихрь все время норовил подхватить ее, опасно раскачивая. Холод проникал сквозь одежду и так жестко покалывал, что, казалось, обжигал кожу. Она говорила себе, что вся эта затея – безумие, которое невозможно вынести более пяти минут.

Тем не менее она понемногу подползала к бортику. Проход находился на южной стороне, так что в итоге северный ветер оказался у нее за спиной. Это было все же не самым худшим вариантом.

Наконец она дотянулась затянутыми в перчатки руками до края крыши и остановилась. Десятисантиметровый бортик, конечно, был плохонькой защитой. Она методично пересчитала все оборудование: термос, передатчик, фотоаппарат, оружие. О’кей. Теперь следовало устроиться поудобнее. Она уцепилась за бортик и подтянулась под самое его основание. Теперь она нависала над темной бездной. На переднем плане далеко внизу Бекки увидела множество строений из бутового камня, старинные дома, за ними центр Манхэттена с его мерцавшими на ветру огнями и, наконец, подвешенную над городом луну. В небе подмаргивали сигнальные светлячки пролетавших самолетов. Далеко-далеко на западе слабо мерцала последняя полоска угасшего дня. Но здесь, на крыше, полновластной хозяйкой была ночь, и двор внизу был виден лишь благодаря освещению из окон нижних этажей.

Она неловко поднесла аппарат к глазам, нашла нужную кнопку и повернула ее. Тотчас же в видоискателе появились цифровые показатели, и она нажала на ручку наводки на фокус. В поле зрения необычно резко и в деталях обозначился проход. Она различала мусорные баки с замерзшим на поверхности их крышек снегом. У домов из песчаника по другую сторону были разбиты садики, и она ясно видела оледеневшие стебли того, что осталось от летних цветов, как и шершавые, оголенные ветви деревьев. Освещение в окнах домов сначала ослепило ее, но, привыкнув, глаз отчетливо выхватил находившихся внутри их людей, большинство из которых застыли перед телевизорами. За стеклянной дверью немногочисленная семья сидела за столом. Двое взрослых и двое ребятишек. Она хорошо различала черты их лиц.

Закрыв «старлайт», она повесила его на шею и взяла воки-токи. Бекки неуклюже включила аппарат, затем поднесла приемник к уху так, что микрофон оказался у самых губ. Это будет ее единственный выход в эфир открытым текстом, и она не хотела затягивать сеанс без нужды, поскольку эти твари затаились где-то рядом, тщательно за всем наблюдая.

– Вы меня слышите? – спокойно спросила она.

Немедленно откликнулся голос Уилсона.

– Я тебя слышу.

Она коротко доложила обстановку.

– Я на месте, аппарат работает, адский холод.

– В аду жарко.

– Не придирайся. Проверим сигналы.

Она опустила кнопку микрофона, затем нажала на нее в течение трех секунд. Внизу Уилсон проделал то же самое. Характер потрескивания в телефончике заметно изменился. Она ответила двумя сигналами. Уилсон подтвердил прием. Код на случай опасности проверять не стали. Было решено, что к нему будут прибегать только при возникновении реальной угрозы. Если работают два первых позывных, почему бы не работать и третьему?

– Все о’кей, – сказала она.

– О’кей, – повторил Уилсон. – Первый вызов будет через пять минут.

И снова тишина. Они договорились вступать в контакт каждые пять минут, чтобы проверять, не убаюкала ли ее пурга. Если она вдруг не ответит, они немедленно придут ей на помощь. Бекки представила, как они втроем сидят сейчас в квартире. Она надеялась, что все обойдется без стычек. Ведь отношения между Диком и Уилсоном не были дружественными – и это было еще самой мягкой их характеристикой. А Фергюсон был настолько на пределе, что малейшая напряженность выводила его из себя. Ветер упорно подталкивал ее к пропасти, и Бекки свободной рукой крепко ухватилась за бортик. Прижав воки-токи к уху, она положила мини-обогреватель на крышу, прямо перед собой создав крохотную зону тепла: так хотя бы шея не страдала от арктического холода.

Она снова взяла фотоаппарат и внимательно, до малейшего закоулка, осмотрела проход. Ничего. Закрыв глаза, она опять окунула лицо в теплое облачко от обогревателя. Ледяной ветер простреливал насквозь, до костей; все ее тело напряглось от этого противостояния, и мысли ворочались тяжело, с трудом. Да, это будет долгая и трудная вахта. Поступил первый контрольный сигнал, и Бекки ответила. Еще раз осмотрев двор, она опять стала отогревать лицо.

И так продолжалось целый час, после чего она отодвинулась от бортика крыши и встала на ноги. Попрыгала на месте, пока не убедилась, что ноги не замерзли. Затем изобразила бег на месте, одновременно дуя в ладоши: это приободрило, создав впечатление хоть какого-то тепла. Несколько глотков кофе – и она почувствовала себя совсем неплохо.