На столе Карла Фергюсона зазвонил телефон. Доктор ответил, но затем позвал Уилсона.

– Это вас, Андервуд.

Уилсон взял трубку.

– Черт побери, Герби, как ты узнал, что я здесь?

– Я вычислил. После шести звонков в разные места оставалось только это.

– Точно. Так что ты хочешь?

– Кто убил Эванса?

– Ты же это отлично знаешь, милый Герби.

– Волки?

– Оборотни, те самые, что укокошили шестерых других.

– Как шестерых?

– А так. Сегодня утром нашли скамейку, и на ней только пятна крови. Это все, что они оставили от № 6. Группа первая, резус отрицательный! Никаких других следов.

– Послушай, на меня насела орава журналистов. Их полно и в парке. Они слетелись отовсюду: Эванса хорошо знали. Пока еще никто не связал его смерть с остальными происшествиями, но сходство очевидно. Поэтому не стоит этого подчеркивать, если ты понимаешь, что я хочу сказать.

– Само собой. У меня все еще недостаточно доказательств, которые могли бы поставить тебя в затруднительное положение. Есть рыбка, но я ее еще не подсек.

– Что за рыбка?

– Улика, которая тебя убедит. Как только я ее раздобуду, сразу же сообщу в газеты, но не раньше. На это ты можешь рассчитывать.

– Черт знает что, Джордж. Если бы не этот допотопный параграф 147, я бы тебя немедленно уволил.

– Так валяй, Герби, чего ждешь? Ты был туповат еще мальчишкой и с тех пор ничуть не изменился. Тебе следовало бы сделать это давно, в тот самый день, когда ты понял, что я прав.

– А точнее?

– В тот самый первый раз, когда ты услышал мою версию. Ты прекрасно это знаешь. Но, чтобы это признать, ты слишком упрям или же чересчур глуп. А может, и то и другое вместе.

Установившаяся на линии тишина затянулась настолько, что Уилсон подумал, не повесил ли Андервуд трубку, пока он все это ему выкладывал. Но в конце концов тот заговорил снова.

– Детектив Уилсон, ты уже думал о реакции публики в том случае, если ваша версия окажется правдой?

– Сцены паники, нанесение увечий, кровь на улицах, не считая голов, которые полетят с плеч. Тех, кто ничего не сделал, когда еще было время.

– То есть моей. И ты ради этого пожертвовал бы целым городом! А подумал ли ты, чем это обернулось бы для экономики? Отсюда побежали бы тысячи людей, начался бы массовый исход населения. И грабежи. Нью-Йорк – большой город, Уилсон, но, думаю, что ты поставил бы его на колени.

– Пожалуй, и тебя вместе с ним. Люди возвратятся, как только узнают, что оборотни покинули город. Но ты, Герби, уже не вернешься. Ты сгинешь навсегда.

–Надеюсь, что ты ошибаешься. – В голосе Андервуда слышалась горечь. – Сейчас мое самое горячее желание – наподдать тебе хорошенько. Это доставило бы мне настоящее удовольствие.

На сей раз, судя по отбою, Уилсон был уверен, что тот бросил трубку.

– Бог ты мой, – воскликнула Бекки. – Какая муха тебя укусила, что ты в таком тоне разговариваешь с ним?

– Он совсем рехнулся. Впрочем, он всегда был таким. Господи, да он был ненормальным уже тогда, когда половину лета таскался в этих своих тошнотворных плавках. Дурень в кубе.

– Но это не дает тебе права... я знаю, что вы вместе выросли и все такое... Но, боже, ты же все провалишь.

– О чем это вы тут оба говорите, черт побери?

Они с изумлением обернулись на этот обращенный к ним незнакомый голос. Небольшого росточка тип в тесном дешевеньком пальто рассматривал их с несколько натянутой улыбкой.

– Меня зовут Гарнер. Я из «Нью-Йорк пост». А вы детективы Нефф и Уилсон?

– Зайдите попозже. Пока мы ни в чем не нуждаемся.

– Но, Уилсон, дай ему хоть...

–Нам ничего не надо!

– Всего один вопрос: почему это доктор Эванс был убит в вашей машине? Что вы на этот счет думаете?

Он так и впился в их лица. Естественно, он и не рассчитывал на прямой ответ. Для него важным было увидеть, как они воспримут его вопрос. Если в этом деле что-то не так, он все прочтет по их лицам.

– А ну выметайтесь отсюда, господин «Я-Все-Знаю». Вы что, оглохли? Прочь!

Репортер быстрым шагом пересек холл, поднялся по лестнице с расплывшимся в улыбке лицом. Блестяще! Чертовски занятная получится история! Сев в машину, он немедленно попросил закрепить за ним фотографа. Было бы неплохо сделать два-три снимка этих копов при выходе их из музея. Отличные кадры, которые могут пригодиться потом.

– Я иногда думаю, а не нужно ли все им рассказать, – заявил Фергюсон после ухода журналиста. – Если бы больше людей было в курсе, это, возможно, помогло бы нам.

–Так идите и растолкуйте им все!

–Ну, для меня это исключено. У меня недостаточно... доказательств. У вас тоже. И поэтому ни вы, ни мы не можем ничего им рассказать. Подождем намеченной съемки этих бестий. И тогда, получив фото, мы сможем обнародовать новость даже в Москве. Но я не буду делать этого преждевременно ради развлечения. Вы только представьте себе: полицейские утверждают, что судмедэксперта убили оборотни! Андервуд будет на седьмом небе от радости.

Говоря это, Уилсон вдруг почувствовал, что полностью выбился из сил. Накопившаяся с ночи усталость неодолимо захлестывала его всего целиком. Он ощутил все усиливавшиеся рези в желудке. В комнате стемнело. В это время года дни стали уже заметно короче, а ночи длиннее. Сегодня вечером луна взойдет поздно. Чего-чего, а темных уголков в городе через несколько часов, несмотря на уличное освещение, будет предостаточно. Весь окружавший его мир вдруг показался Уилсону безумно враждебным. Даже в самой мягкости этого вечера скрывалась подозрительная жестокость. А уж если что-то сильно себе представить, то начинаешь в это верить и на самом деле. То, что казалось цветком, вдруг оборачивается зияющей раной. Быстротекущее время его бесило, неумолимо приближая... момент истины: они погибнут. Он знал это. Ему уготованы те же муки, что и Эвансу: клыки этих монстров вспорют ему живот. То же ждет и Бекки, а ее чудесную кожу разорвут на мелкие кусочки... Сама мысль об этом была невыносима.

У Уилсона всегда был определенный дар предвидения, но в этот момент наступило что-то вроде яркого предчувствия. Он увидел себя стоящим посередине комнаты Бекки; одна из этих тварей в молниеносном прыжке сквозь шторы на окне с лету вгрызается ему в живот. Умирая от боли, он видит, как она в экстазе виляет хвостом. Уилсон будто нырнул в состояние глубокого шока.