20.1

Какая же чистая вода! Солнечные лучики беззастенчиво купаются в ней голышом. Я пробую жидкость на вкус и кажется, что лизнула тот самый айсберг, о который споткнулся «Титаник». Даже мозг застывает и покрывается корочкой, какая образуется поздней осенью на лужах. Зубы ноют и просят удалить все нервы. Я секунд пятнадцать исполняю танец индейского шамана, пытаясь согреть обмороженную полость рта.

– Анна, хватит танцевать! Пора воду набирать! Ты там так и будешь прыгать, а нам от жажды помирать?

Догадайтесь – кто меня так позвал? Думаю, что угадаете с двух раз, так как эти великовозрастные шалуны покатываются со смеху, наблюдая за мной. Могли бы и предупредить о температуре воды. Ну ничего, я ещё успею им отомстить. Сейчас же молча глотаю обиду и наполняю бадью подлой жидкостью.

Эх, Матильдочка, сколько мне ещё придется вытерпеть ради тебя… Надеюсь, ты это оценишь, когда я тебя освобожу. А в том, что я освобожу дочку, нет никаких сомнений. Освобожу и точка! Хоть мне придется переплыть море из такой вот ледяной воды.

– Анна, прости, что не сказал о воде, но мы уже как-то привыкли, – пытается скрыть улыбку Драмир.

Ладно-ладно, я не злопамятная – отомщу и забуду… Если не забуду, что уже отомстила. Кадушка с водой оказалась и взаправду легкой. Хоть в чем-то не обманули.

– Ну что вы, мальчики, я так радовалась, что дракон на камне победил. А кто это выбил?

– Это Зверобой постарался, у него творческие способности иногда зашкаливают.

Синий человек подбоченивается и кидает на меня хвастливый взгляд. Мол, знай наших! Он так напоминает того самого рыцаря на высокой башне. А во мне клокочет досада, словно пламя у дракона. Ну что же – не надо было надо мной смеяться.

– Нет, фигово сделано. У меня Матильдочка лучше выбьет!

Какое же удовольствие наблюдать за тем, как сникает синий стихоплет. Даже зубы ныть перестали. Зверобой шмыгает носом, трясет головой и фыркает.

– Обидеть художника каждый рад, то не так выбил, то не тот взгляд. И всяк в ошибки носом тычет, как завзятый бюрократ.

– Ладно-ладно, не переживай. У нас многие писатели так делают – допускают специально ошибки, а читатель им на них указывает и считает себя умнее писателя. В итоге оба получают удовлетворение, один оттого, что порадовал человека, а второй оттого, что помог человеку исправить ошибку, – мне становится немножечко стыдно. Совсем чуть-чуть.

– Не переживай, Зверобой. Анна не со зла так сказала, у неё дочку украли, вот она и готова кидаться на кого попало, – Драмир хлопает Зверобоя по плечу, отчего тот едва не ныряет носом в костер.

– А-а, тогда понятен разговор. Украли дочку? То позор! Таких людей топить в болоте… Кстати, а известен вор? – синий повар воспрял духом.

– Верховная ведьма, мать Хлопаря и Шлепаря, – вздыхаю я.

– Ларинджина? Вот так да! Плохо, горе и беда! Из её лап никто не вылез. Это та ещё пи…

– Зверобой! – окрикивает его Драмир. – Не смей ругаться, среди нас дама!

– Пикша! – с ударением на последнем слоге произносит хитрый художник. – Это же не мат! Это рыба, ей я рад. Ларинджина как та рыба, ведь у неё такой же взгляд!

Я улыбаюсь, и беру из рук синего повара стрелу с насаженным мясом. Он реабилитирован в моих глазах, а вот Драмиру ещё придется ответить за утаивание температуры воды.

Терпкий дым костерка отгоняет жужжащих комаров и от него слегка першит в горле. На листья салата выкладываются ломти коричневого душистого хлеба. К нему прижимаются красные шарики помидор, вытягиваются во весь рост хрустящие огурцы, рядом сочные луковицы раскидывают ароматные зеленые волосы. Петрушка и укроп поражают размерами – такими вениками можно париться в бане. Чудесный запах баранины щекочет ноздри. Я чувствую, что ещё немного и захлебнусь на траве. Захлебнусь от слюны, которая ведрами выделяется при виде пиршества. Позавтракать я так и не успела, а перемещение в пространстве вызывает зверский аппетит.

Шкворчащие кусочки с капающим жиром оказываются настолько восхитительны, что я едва не проглатываю язык. Ощущение, что горячий жир струится по щекам, в нос бьет сбивающий с ног аромат, а рядом находится один из красивейших мужчин на свете… (Отнюдь не Зверобой) Мда, это ни с чем несравнимое ощущение.

Если бы ещё Матильдочка была рядом. Эх…

Как только я глубоко вздохнула, то увидела в зарослях осоки в пяти метрах от нашего пиршества одну интересную деталь. Вот выбивается она из общей картины. Не к месту эта деталь, как не к месту «Камаз» в пятнадцатом веке. Как бы не тянула меня половина ароматно пахнущих кусочков, но я преодолеваю силу притяжения и подхожу к лишней детали лесного интерьера. Мужчины с интересом смотрят на меня.

– Что-то не так, Анна? – спрашивает Драмир, когда я нагибаюсь над травой.

– Да, что-то не так. Откуда это?

Я показываю желто-бордовую спицу, такой ещё бабушки вяжут внукам носочки и шарфики. Вот только по телу спицы идут странного вида руны. Вроде бы и буквы, а в то же время символы.

– Я не знаю, – невнятно отвечает Драмир. – Когда мы наткнулись на эту избушку, то возле неё валялась гора волков-оборотней, перевертней. В самой же избушке нашлись разномастные вещи. Будто тут какое-то время жили трое взрослых и ребенок. Половину трупов растащили вороны и звери, а остальных мы зарыли подальше от избушки. Ишь ты, а вот ведарскую иглу и не заметили.

– Какую иглу? – я непонимающе верчу в руках холодный предмет.

– Охотников на оборотней, ведарей. Скорее всего, тут произошла большая битва, жаль, что мы не увидели её. Говорят, что ведари почти непобедимы и неустрашимы. Я бы пообщался с одним из них тет-а-тет, – Драмир подмигивает Зверобою, а тот хмыкает и впивается в очередной кусок.

20.2

Я сую иглу в карман, и она тут же прорывает ткань, стремясь выбраться наружу. Приходится заколоть за ткань. Как красиво стерженек переливается на солнце…

Ай, зараза! Пока я любовалась, ко мне сзади неслышно подскочил представитель комариного племени и с размаха жахнул в шею. Вот же вампирюга чешуйчатокрылая! Как представлю, что эти кровососы живут на Земле уже 145 миллионов лет, так страшно становится – это сколько же они крови выпили за это время? Величиной с Тихий океан?

– Полюбил тебя комар. Для него ты сущий дар! Ходишь тут, сверкаешь попой, подставляешь под удар, – хохочет Зверобой.

Да уж, для прогулок по лесу я неподобающе одета. Пока фигуру окутывал дым костерка, то он отгонял насекомых, но вот после… Не потащу же я с собой угли, чтобы отмахиваться от гнуса, как поп кадилом от чертей!

– Ты говоришь, что в избушке есть вещи взрослых? – обращаюсь я к Драмиру.

– Да, видимо уходили в спешке, поэтому всё побросали. Возможно, что-либо себе подберешь.

Вы никогда не были в охотничьем домике? В том месте, где можно переждать непогоду и не умереть с холода? Я до этого не была. Зато видела в фильмах: широкие дубовые столы и плетеные кресла-качалки; медвежьи шкуры на полу и оленьи рога на стенах; огромные фотографии, с которых улыбались пионеры, чьи ноги покоились на поверженных жертвах. Так вот, уверяю вас, что в настоящих домиках совсем не так.

Меня радостно встречает облако пыли, которое стремится обнять, расцеловать и забить все поры. Когда я прекращаю чихать, то имею редкую возможность наблюдать обстановку гастарбайтерского вагончика. Три топчана с лохмотьями вместо одеял; колченогий стол, который просто умоляет его пристрелить; обаятельные скамейки, которые по возрасту древнее мамонтов; пузатая буржуйка улыбается беззубым жерлом.

Посреди всей этой затхлости и бедности высится детская кроватка. Неужели здесь ещё был ребёнок? Сразу вспомнился мультик, где волк выметал избу со словами: «Дитям чистота нужна… Ребёнки, они в грязи расти не могут…» Оказывается, что могут. На столе лежит книжка. Хм, неужели «Сказки для взрослых» читали ребенку? Два ружья у кроватки намекают о том, что жившие тут люди могли читать что угодно и кому угодно.

С вещами зато повезло – нашлись женские джинсы и блузка. Великовато, но, как говорил наш преподаватель по культуре словесности: «На безрыбье и русалку раком». Обычно он так говорил о тех, кому с трудом натягивал троечку. Я же выхожу под светлые очи в женском подобии барда – хоть сейчас в руки гитару, в зубы цигарку, на щеки щетину.