— Анитти…

— Чувствую себя предательницей. И преданной.

— Так и должно быть. За разрушение отношений ответственность всегда несут двое. Ты не должна винить лишь себя. Я не виню.

— Наша дочь… — Мой голос прервался. Какое-то время никто ничего не говорил. Наконец он тихо, тихо произнёс:

— Так получилось.

И потом:

— Я люблю тебя.

Я дёрнулась, точно от пощёчины. Сидела, съёжившись, слушая, как он тихо наигрывает на арфе. А потом я сказала:

— Да подавись ты своей философией!

И всё-таки бросилась к нему на шею. И оказалось, что я ничего не забыла. И по-прежнему умею любить. А идиотизм юности — он всегда рядом, внутри нас. Надо только протянуть руку.

Я заплакала наконец после стольких лет, освобождённая. И освободившая. Глубинные палаты дрогнули, растворяясь.

Медленно раскрыла глаза, ощущая на щеках влагу. Подводные чертоги уже тускнели в памяти, превращаясь в очередной призрачный образ. Стыло в сердце осознание: я его никогда не увижу. И почему-то это наполняло всё тело странной, покорной безмятежностью. Да будет всё так, как предначертано Бесконечно Изменчивой.

Аррек беспокойно шевельнулся во сне, и я тихо перебралась на другую сторону кровати, поближе к нему. Осторожно коснулась сияющей кожи.

Чувствовала себя предательницей. И преданной. Ни один из нас больше не был юным. Ни один из нас уже не умел доверять.

Я свернулась клубочком под боком у мужа, щекой прижавшись к протянутой мне ладони.

Закрыла глаза, чувствуя, что усталость берёт своё, мысли затуманиваются. Гадать о значении сказанного этой ночью было бесполезно. По крайней мере, пока. Сейчас самое умное, что я могу сделать, — спать.

Первое нападение случилось на следующий день. Я проснулась рано и некоторое время позволила себе понежиться на смятых простынях. Аррека не было, судя по всему, довольно давно, но неподалёку порхал сен-образ, оставленный им вместо традиционного: «Вставай, соня!». Я потянулась к странному образованию, не то мысли, не то картине.

Вот тебе за то, что думала что-то скрыть от специалиста по секретам! Ткнули, как котёнка, в собственную наивность. Души, значит. Интересно, что бы сказала по этому поводу Нефрит?

Ну, ладно. По крайней мере, теперь не чувствую себя окончательной обманщицей.

Вставать не хотелось. То есть встать, конечно, было можно, но вот встречаться со всем тем, что ждало за порогом спальни, не было ни малейшего желания. Прятаться от жизни таким образом — самая унизительная из возможных форм трусости… Я сердито отбросила простыни, и те упали на пол подстреленными бабочками.

Разъярённым ураганом пронеслась по анфиладам, не сбавляя скорости, сиганула в бассейн, а оттуда — на тренировочную площадку. Утренние упражнения, чтоб им ни ветра, ни штиля! Тело всё ещё ломило после вчерашних приключений, мышцы живота протестовали против даже самых осторожных движений. Громко.

Пятнадцать минут медленных мук — это был мой сегодняшний предел. Спарринга с северд я бы, наверное, просто не пережила.

Закончив упражнения, села у кромки бассейна и положила на колени свой меч.

Вздохнула, освобождая мысли и чувства от суетного беспокойства. Медитация на оружии…

Будем прощаться, Сергей.

Коснулась рукояти. Медленно вытянула клинок из ножен. Сначала на два пальца. Затем на треть.

Сен-образ получился лёгким и в то же время странно глубоким. Мимолётная красота, изящество древнего искусства. В иероглиф, обозначающий раннее летнее утро, каллиграфически вписан глагол «любоваться», тактильное ощущение прохлады вплетено в…

И тут сквозь толщу воды атаковало это.

Первого броска я избежала только благодаря потрясающей реакции Сергея — тот перехватил контроль над телом и швырнул меня в сторону, выжимая всё возможное и невозможное из сверхъестественной скорости вене. Второй бросок — меня задело по касательной и отбросило на потолок, но перед самым ударом удалось сгруппироваться и соскользнуть по стене в нужную (читай: противоположную от угрозы) сторону. Краем глаза я поймала движение. Что-то крупное. Быстрое. Размытое.

И такое жуткое, что первым желанием было завопить: «Помогите!!!»

Тишина. Будто кричишь со дна колодца — лишь эхо собственного голоса в ответ. Я была отрезана от эль-ин, от Эль. Даже от Безликих. Они просто не знают, что мне нужна помощь, и никогда не посмеют самовольно нарушить «уединение» Хранительницы.

Придётся обходиться собственными силами.

Невидимая, скрытая совершенной маскировкой вене, я прижималась к стенам и бросала вдоль коридоров настороженные взгляды. Как это умудрилось пролезть сюда? Мой онн был едва ли не самым защищённым местом на Эль-онн — охотничьи территории альфа-ящеров вокруг, эльфийские защитные заклинания, папины запирающие чары, Аррековы вероятностные щиты… И тем не менее вот уже в который раз я обнаруживаю, что личные апартаменты стали прямо-таки проходным двором для всяких подозрительных личностей. Шляются туда-сюда наёмные убийцы, жить не дают!

Так, последнюю мысль вычеркнуть как неудачную.

Прижала ладонь к стене, взывая к глубинным силам онн. Ничего. Похоже, дом был погружён в какой-то… сон? Всплеск ярости: если они посмели причинить вред моему онн…

Хищно, в низкой стойке пошла к центральным залам. Молчаливый, всё ещё остававшийся в руке, казался напряжённым и мрачным. Ещё раз послать крик о помощи я не решалась: сейчас самым надёжным моим оружием была именно маскировка.

А потом я увидела это. Застыла, вжавшись в дверной проём, и просто смотрела на мечущуюся по парадной приёмной тварь.

Демон: тут с самого начала не могло быть ни малейшего сомнения. Гуманоидный… в некотором роде. Огромный, высокий — метра три, если не все четыре. У него были стройные ноги, мощные плечи с приплюснутой головой и очень тонкая, перетянутая металлическим поясом талия. Больше о фигуре ничего сказать было нельзя. Он изменялся, но не как вене. Он тёк, плавился, кипел — кости двигались под кожей, постоянно меняли своё положение, складывались в различные сочетания, каждое мгновение создавая новую схему скелета. Кожа, роговые наросты, мокрая гладкая шерсть — всё это то появлялось, то исчезало, оставляя тошнотворное, гниющее ощущение. Он был уродлив. Он был, наверное, самым отвратительным, что мне доводилось видеть. И каким-то внутренним чувством, похожим на интуитивное восприятие истины Видящим, я поняла, что уродство для него — ещё один вид оружия. А в мире, где красота — высшая ценность, страшное оружие.

Он замер. Резко втянул воздух. И быстрым, каким-то змеиным, смазанным броском оказался в стороне.

Я беззвучно всхлипнула. Ауте милосердная, это была чудовищно уродливая тварь, но двигался он так, будто был красив. И поэтому становился красивым. Отвратительно красивым. Что бы это ни значило.

Вихрь. Он повернулся, и я вдруг обнаружила, что красные, налитые гнилью глаза смотрят прямо на меня. Как? Времени на размышления не было. Я рванулась в сторону едва избежав просвистевшего у самого уха меча, и закрутилась в аритмичном вращении, пытаясь хоть как-то ускользнуть от сыпавшихся со всех сторон ударов. Спасала только скорость, относительная невидимость да тот факт, что это чудище, кажется, пыталось заполучить меня. Ну и, конечно, мастерство Сергея. Одну бы меня этот громила скрутил, как жертвенного козлёнка, в первые же секунды.