Откашлявшись, Калерия продолжала:

— Выступаю я сегодня еще и потому, что мне официально известен факт, который должен быть известным и членам ученого совета. — Калерия сделала паузу и легкой отмашью руки поправила прическу. Чувствуя, что голос ее от волнения садится, она отпила из стакана глоток воды. — Считаю также необходимым сообщить ученому совету, что две недели назад следственным управлением Фрунзенского района города Москвы против Яновского возбуждено уголовное дело, в котором он обвиняется в умышленном нанесении тяжких телесных повреждений, вызвавших длительное расстройство здоровья, шестнадцатилетнему подростку, который приходится ему неродным сыном. — Калерия бросила взгляд в сторону двух стенографисток, лихорадочно записывающих текст ее выступления. — Я это заявляю под протокол с полной ответственностью. И хотя этот скорбный факт нанесения телесных повреждений подростку, к тому же сироте, к сегодняшней защите не имеет прямого отношения, я все-таки хочу обратить ваше внимание, уважаемые члены ученого совета, что у соискатели Яновского его педагогическая теория глубоко расходится с практикой воспитания собственного сына. Прошу это обстоятельство учесть при решении вопроса о присуждении ему степени кандидата педагогических наук. — Последние слова Калерия произнесла таким тоном, что профессор Угаров, сморщившись словно от нестерпимой боли, ладонью закрыл глаза.

Калерия взяла с барьерчика кафедры новый листок и положила его перед собой. Вряд ли стены актового зала старинного здания когда-нибудь были свидетелями такой напряженной тишины при защите диссертаций. Ровным голосом Калерия продолжала:

— Некоторые из выступавших передо мной товарищей восторженно говорили о главе второй, считая ее своего рода центровым ядром диссертации, вокруг которого координируются другие, связанные с этой главой вопросы. А уважаемый Петр Семенович Чекулаев даже выразил мысль, что вопрос, поднятый в этой главе, может стать темой самостоятельной диссертации по психологии. Я вполне согласна с доцентом Чекулаевым, так как на практике через мои руки и через мою душу за семь лет работы с "трудными" прошло столько растоптанных судеб несовершеннолетних, что, когда я читала третью главу диссертации Иванова (у Яновского она идет второй главой), то мне казалось, что Иванов из Воронежа очень точно и с таким знанием дела описал мою работу с моими "трудными" подростками, у которых матери так низко уронили себя в глазах своих детей, что временами я заходила в тупик и не знала, что дальше делать мне с этими юными душами, исковерканными материнскими руками.

Перед Калерией на барьерчике кафедры лег последний листок, на который упал ее взгляд.

— А теперь я перейду к тому, что я делаю уже по указанию моих начальников, так как они считают, что если об этом умолчать при защите, то будет глубоко скомпрометирован не только круг уважаемых ученых, которые по заблуждению и незнанию отдадут свои голоса за нового кандидата наук, но будет скомпрометирована кафедра, факультет и сам институт. А поэтому еще раз заверяю вас, уважаемые товарищи: все, что я сообщу членам ученого совета, проверено специалистами и имеет заключение экспертов. — Калерия вздохнула и обвела взглядом замерший зал. — Дело в том, что те одиннадцать страниц второй главы, которые в диссертации Иванова числились как третья глава, в ноябре прошлого года были вырезаны из диссертации неизвестным читателем Ленинской библиотеки, о чем было официально сообщено администрацией библиотеки в Московский уголовный розыск. Три недели назад эти вырезанные из диссертации Иванова одиннадцать страниц были обнаружены в квартире Яновского Альберта Валентиновича среди его бумаг. Сейчас эти листы находятся в Московском уголовном розыске. На полях этих листов сделаны пометки и поправки рукой Яновского. Идентичность почерков установлена графической экспертизой, о чем есть соответствующее официальное заключение. Суть поправок на полях вырезанных страниц заключается лишь в том, что в тексте рукой Яновского были изменены города, а также названия конкретных учреждений, фамилии лиц, фигурирующих в третьей главе диссертации Иванова. Все остальное, о чем я уже сообщила раньше, является фактом стопроцентного плагиата. Сообщаю ученому совету также и то, что по делу о порче диссертации Иванова, находящейся на хранении в Библиотеке имени Ленина, также возбуждено уголовное дело. Сегодня утром по адресу товарища Яновского послана повестка о привлечении его к ответственности. — Калерия собрала с кафедры свои заметки и положила их в карман кителя. — Вот все, что мне моим руководством поручено официально сообщить членам совета.

Протяжный вздох собравшихся, в котором смешалось негодование, удивление, растерянность, прошелестел под высоким потолком актового зала, чем-то напоминая собой звук скатывающейся с железной крыши огромной толщи снега. Потом этот шелест сменил гвалт возбуждения. Заговорили все сразу.

Как сквозь гул горного водопада до слуха Калерии доносились реплики:

— Ужас!.. Ужас!..

— И он хотел в такое позорное положение поставить кафедру!

— Безобразие!.. — перешел на визг чей-то старческий голос.

— Да разве одну кафедру?!.

— Позор всему факультету!.. — донесся до слуха Калерии сочный гортанный басок, который тут же потонул в астматическом кашле секретаря ученого совета.

— Будет голосование или нет? — прорезался в общем гуле голос профессора Карпухина.

— Какое там голосование?!. - с трудом удерживая нервную икоту, проговорил со стоном доцент Круглов. — Хотите быть персонажем фельетона в "Известиях" или в "Правде"?

— А каково Гордею Каллистратовичу-то? — сдержанно прозвучал за спиной Калерии чей-то женский голос.

Три человека в этой общей суматохе не произнесли ни слова, не сделали ни одного резкого жеста и движения. Ими были диссертант Яновский, который, уронив голову на сжатые кулаки, сидел неподвижно, его руководитель профессор Верхоянский и Петр Нилович Угаров. Если в позе Верхоянского застыла сама окаменелость, не потерявшая следов достоинства даже в эти минуты позора своего ученика, то профессор Угаров обвис всем своим немощным телом на столе и растерянно моргал, словно он только что неизвестно где проснулся, напоминая собой старый, кем-то нечаянно раздавленный груздь, выросший на обочине проезжей дороги.

— Сергей Иванович, пожалуйста, ведите ученый совет! — раздраженно бросил председателю профессор Карпухин. — Должен же быть какой-то результат! Будем голосовать или нет?

Растерянно озираясь по сторонам, председатель широко развел руками.

— Беспрецедентно!.. За тридцать лет подобного еще не было!..

— Не только в нашем институте — не было в целой Москве!.. — поддержал председателя секретарь ученого совета, не спуская глаз с профессора Верхоянского, словно только он один мог решить — что делать дальше.

Грудной бас поднявшегося с кресла профессора Верхоянского, который, вскинув перед собой руку, заговорил лишь тогда, когда в зале наступила полная тишина, как-то сразу поставил все на свои места:

— Товарищи члены ученого совета! И все, кто присутствует при обсуждении диссертация Яновского!.. Как заведующий кафедрой, как научный руководитель аспиранта Яновского и как член ученого совета, настаиваю довести до конца процедуру защиты. Разумеется, с учетом того, что официально, под протокол, сообщила ученому совету уважаемая Калерия Александровна. — И, обращаясь к председателю, сказал уже более спокойно: — Сергей Иванович, я думаю: другого решения быть не может.

— Да, да… — с готовностью согласился председатель. — У нас нет основания приостанавливать защиту. — И, повернувшись к Яновскому, нерешительно спросил: — У соискателя есть что ответить Калерии Александровне Веригиной?

Взгляды всех, кто находился в зале, скрестились на Яновском, который по-прежнему, уронив голову в ладони, сидел не шелохнувшись, словно председатель обращался не к нему.

— Вы слышите, Альберт Валентинович? Я к вам обращаюсь. У вас есть что ответить капитану милиции Веригиной? — И, снова не дождавшись ответа, повернулся к стенографисткам. — Так и запишите, пожалуйста, — отвечать на выступление Веригиной соискатель отказался. — Только теперь председатель вспомнил, что он не поблагодарил за выступление Веригину, отчего его мгновенно преобразившееся лицо осветилось виноватой улыбкой. — Уважаемая Калерия Александровна, специализированный ученый совет выражает вам благодарность за ваше выступление, которое будет учтено при голосовании. Как видите — соискателю возразить вам нечем.