— Понял вас, Гордей Каллистратович, — глухо ответил Яновский.

— Вот вам телефон генерала Богучарова. Его зовут Иваном Николаевичем. — Профессор достал из кармана памятную записку, в которую он заглядывал, когда вышли из поселка академиков и спускались к пруду у дороги. Оторвал от нее лоскуток и подал его Яновскому: — Вот вам его телефон, записал специально для вас, там все есть: имя, отчество и фамилия. Так и скажите, когда дозвонитесь, — от профессора Верхоянского. Генерал вас примет. А дальше вы сами сообразите, как себя вести.

Подходили к взгорку поселка. Справа, на солнечной поляне, стоял громадный, обхвата в два, старый дуб. В дождь под своей густой, непроглядной кроной он мог укрыть взвод солдат. Яновский даже остановился, любуясь могучим деревом.

— Узнали? — улыбаясь, спросил Гордей Каллистратович, взглядом окидывая дуб.

— Разве это тот самый?.. — нерешительно произнес Яновский.

— Да. тот самый, что висит у меня в гостиной. У него есть имя.

— Какое?

— Царевич Еруслан. Так однажды я окрестил его в шутку, когда гулял с Оксаной, ей было годика три. С тех пор он для моих домочадцев и для гостей — Еруслан. Привыкли. И всем нравится. И дуб не против. — Профессор, глядя на дуб, говорил так, словно царь-дерево слышало его слова и молчаливо с ним во всем соглашалось. — Наш Еруслан стоит, пожалуй, не в одном дворце или вилле в Японии.

Яновский удивленно смотрел на профессора, и тот понял его недоумение.

— Татьяна Радимова за последние двадцать лет написала его раз сорок: в хмарь, в грозу, под знойным солнцем, под нахлестами ветра… А больше всего — затопленным солнцем. Японцы любят нашу русскую классическую живопись, пейзажи Радимовой покупают в худфонде, не считаясь с ценой. Мне она эту картину подарила. Хотел заплатить — отказалась. Так и сказала: "Вы друг моего папы, а с друзей отца я денег не беру". Натура щедрая.

Подойдя к калитке своего участка, Гордей Каллистратович сделал резкий жест, чтобы Яновский остановился.

— Я уже говорил вам, что сейчас у меня гостит сестра со своей внучкой. Зовут ее Машенькой. У нее страсть пугать меня, когда я возвращаюсь из Москвы или с прогулки. Когда мы уходили, она с Оксаной пошла в магазин. Так что не удивляйтесь, если на вас из-за кустов с рычанием выскочит это маленькое веснушчатое чудо природы. Сделайте вид, что вы страшно испугались. Она будет безумно счастлива. Поняли меня?

— Изображу! — ответил Яновский, прикидывая в уме, какую физиономию он скорчит, когда на него будут нападать.

Гордей Каллистратович в своих предположениях не ошибся. Когда они вошли на участок и за Яновским звякнула щеколда калитки, из-за густых кустов жасмина в костюмах папуасов — повязка из листвы папоротника вокруг бедер и с распущенными волосами — с нечленораздельным гиканьем выскочили Оксана и девочка лет пяти с картонной маской на лице. Они хотели напугать деда и его московского гостя, на что Гордей Каллистратович, подыгрывая внучке, искусно изобразил испуг и тем самым привел девочку в неописуемый восторг.

Яновский при виде Оксаны забыл, что он должен подыграть профессору, изображая испуг перед выскочившими из-за кустов людьми в масках. Он даже забыл про девочку. Стоял и растерянно смотрел на высокую, красивую дочь своего научного руководителя, на лице которой вместо ожидаемого им выражения — "Я тебя сейчас съем!.." — цвела озорная солнечная улыбка и удивление.

— Сдаюсь!.. Сдаюсь!.. — запричитал Гордей Каллистратович и, подняв руки, остановился перед внучкой как вкопанный.

Дочь своего профессора Яновский видел впервые.

Там, где перед человеком предстает молодость, красота и грация, там не нужно времени, чтобы анализировать, что в женщине хорошо и что в ней плохо. В гибкой и стройной Оксане все Яновскому показалось прекрасным. В растерянности он остановился, по-прежнему не обращая внимания на девочку, как серебряный колокольчик залившуюся в счастливом смехе и хлопающую от восторга в ладоши. Она "испугала" деда. На гостя, стоявшего за спиной деда, она не обратила внимания.

Оксане Яновский показался не простачком. Наметанным взглядом молодой женщины, которая уверена в том, что она нравится мужчинам, Оксана поняла по выражению лица гостя, а скорее, почувствовала, что она произвела на него впечатление. И она не ошиблась.

— Прошу познакомиться… Это моя дочь-неслух Оксана свет Гордеевна. А это, — профессор положил руку на плечо Яновского, — мой аспирант. К сорока годам планирует стать академиком, Альберт Валентинович Яновский.

Дальше, как и всегда в таких случаях: рукопожатие, приветливые улыбки, традиционное "очень приятно"…

Оставив Яновского с дочерью и с Машенькой, Гордей Каллистратович скрылся за кустами орешника и направился к даче. Наступила минута, которая почти при всяком знакомстве бывает сложна тем, что люди не сразу находят повод для первых слов общения. Этот повод нашла Оксана. Как бы продолжая тон отца, которым он только что представлял Яновскому дочь, называя ее "неслухом", она сдернула с лица девочки картонную маску, и перед Яновским предстало румяное, курносое личико, осыпанное крупными рыжими веснушками.

— А это… — слегка приседая, Оксана сделала нечто похожее на реверанс, — моя двоюродная племянница из Воронежа. Зовут ее Машенькой. Подпольная кличка — Подсолнушек. Ее любимое хобби — разыгрывать перед московским дедушкой и воронежской бабушкой сценки из русских народных сказок. Главной помехой в жизни Подсолнушек считает свои веснушки. Но безнадежностью не страдает. После того как дедушка сказал, что если она утром и вечером будет умываться из родника у Яснушки, то она будет самой красивой во всем мире и все веснушки с лица ее соскочат сами. Теперь по совету дедушки наш Подсолнушек бегает к роднику два раза в день — утром и вечером.

Нетерпеливо дождавшись, когда наконец Оксана представит ее, Машенька, картавя, звонким голосом выпалила на одном дыхании:

— Когда тетя Оксана была в Ленинграде, мы на родник ходили с дедушкой и бабушками. А теперь я буду ходить с тетей Оксаной. Посмотрите на нее — какая она красивая!.. Это потому, что, когда она была маленькая, она утром и вечером тоже умывалась из родника. И у нее нет ни одной веснушки, все соскочили сами.

Присев на корточки и не сводя умиленных глаз с Машеньки, Яновский откровенно любовался девочкой.

— Машенька!.. Ты — чудо!..

— Нет, я не чудо!.. Я — Машенька! — сердито запротестовала девочка, и это рассмешило Яновского и Оксану. — А вы пойдете с нами вечером на родник?

Яновский поднял вопросительный взгляд на Оксану.

— А это как скажет тетя Оксана. Если она пригласит меня — я пойду с вами.

Боясь, что Оксана не пригласит гостя на родник, Машенька запальчиво проговорила:

— Я приглашаю вас!.. — На слове "я" она сделала усиленное ударение. И тут же, словно боясь, что Оксана не присоединится к ее желанию, подняла на нее умоляющий взгляд. — Тетя Оксана, ну пригласите дяденьку. Он тоже хочет быть красивым.

Подыгрывая Машеньке, Оксана тоном, каким часто разговаривают с малыми детьми, когда они озоруют, сказала:

— Дяденька Альберт, мы приглашаем вас пойти с нами вечером на родник. Вы хотите быть еще красивее? — Оксана обожгла Яновского озорной улыбкой.

— А это как скажет твой дедушка. Если он не запретит мне пойти с вами, я с превеликим удовольствием разделю вашу компанию, — Яновский внешне обращался к Машеньке, а смысл слов был адресован Оксане, и она правильно поняла его: он хочет быть рядом с ней, только пока не знает, как отнесется к этому ее отец.

И, как бы продолжая игру в "испорченный телефон", Оксана все тем же тоном увещания взрослого в адрес ребенка сказала:

— Машенька, скажи дяде Альберту, что ты очень попросишь дедушку, чтобы он разрешил ему пойти с нами на родник.

Обрадовавшись, что дядя Альберт готов пойти с ними на родник, Машенька воскликнула:

— Я сейчас очень попрошу дедушку!.. — и, тут же сбросив с себя набедренную повязку из папоротника, кинула ее в траву и скрылась за кустами орешника. — Деда-а-а!.. — послышался из-за кустов ее звонкий голос.