А у Марфеньки созрел план.

– Идемте к нам – пообедаем и посоветуемся, что можно сделать,– пригласила она и стала ласково тянуть женщину за рукав: – Пошли, пошли.

По счастью, Катя уже четвертый день не заглядывала к Оленевым. Она потребовала прибавки, на что возмущенный Евгений Петрович ответил категорическим отказом. Обеда никакого не было, его еще надо было принести из ресторана.

– Вы должны идти со мной,– сказала Марфенька решительно, и Христина пошла за «соломинкой».

Страшно волнуясь, боясь, что женщина раздумает, Марфенька на ближайшей стоянке взяла такси. Через десять минут ошеломленная Христина входила к Оленевым.

Марфенька провела ее в столовую и усадила на диван.

– Вы здесь посидите, я сейчас только сбегаю за обедом. Я так проголодалась, мы вместе поедим.

Торопливо похватав судки, Марфенька убежала.

Женщина нервным движением поправила на голове платок и пугливо огляделась вокруг. Она ждала каждую минуту, что придет кто-нибудь из взрослых и ее выгонят, а этой доброй девушке достанется. Но никто не приходил, и она понемногу успокоилась.

«Как люди живут!»—невольно подумала она без зависти, рассматривая огромный сервант, за стеклами которого холодно сверкал хрусталь. Она обвела взглядом комнату, ища икону, но иконы не было, и она со страхом подумала, что большой грех – общаться с безбожниками и надо бы встать и уйти, но она бесконечно устала, а здесь так хорошо.

Вернулась Марфенька и приветливо улыбнулась ей.

– Недолго я ходила, правда?

Она стремительно носилась то на кухню, то к буфету и, накрывая на стол, рассказывала о себе, что учится в десятом классе, что она комсомолка и парашютистка и этой весной заканчивает школу. Отец желает, чтобы она шла на физико-математический, но у нее свои, совсем другие планы.

– А как вас зовут?– спросила она, приглашая к столу.

– Христя!

– Христина? Какое красивое имя. А по отчеству?

– Савельевна...– Женщина хрипло откашлялась.

– Садитесь, Христина Савельевна, а меня зовут Марфой.

– Библейское имя.

– Да. И Марфа Посадница тоже была. И у Гончарова в «Обрыве» есть Марфенька. Только я ни на кого из этих Марф совсем не похожа. А знаете... вы простужены. Я вам налью немного вина?

– Спасибо вам. Не пью я вина. – Если немножко, когда болен...

– Не люблю я его.

– Ну хорошо, ешьте борщ. Вам какого хлеба, белого или черного?

Марфенька держала себя так непосредственно и просто, с такой охотой делилась своими планами, что Христина совсем успокоилась и с жадностью ела все, что молодая хозяйка ей предлагала.

– А матери у тебя нет? – робко спросила Христина.

– Есть, но она живет отдельно.

– Развелись!... («Господи, грех какой!»– подумала Христина).

– А у вас есть родные?

– Нет у меня никого. Я сиротой росла. Детдомовская. А потом на швейной фабрике работала.

– Вы умеете шить?

– Умею.– Христина вдруг замолчала. Марфенька сразу прекратила расспросы.

Они пообедали, и Марфенька быстро убрала со стола посуду.

– Теперь давайте поговорим!– Она властно усадила Христину на диван и присела рядом.– Больше вы просить не пойдете!– категорически заявила Марфенька.– Мы найдем вам работу, какую-нибудь легкую, пока вы не окрепнете. Поможем вам на первых порах материально. Вот придет папа – мы с ним посоветуемся.– Она ласково обняла женщину за плечи.– Я хочу вам самого доброго. Вы мне верите?

– Верю я, верю, да только...– Христина заплакала, не вытирая слез.– Не знаете вы обо мне!– вырвалось с горечью у нее.– Святая вы душа, а я не стою ваших забот. Я хуже всех людей! Если мне поступать сейчас на работу – значит, начинать жизнь сначала, а мне все равно погибать. Я уже погибла. Нет мне прощения ни от бога, ни от людей. И сама я себя никогда не прощу. Не будет мне во веки веков покоя... Я из тюрьмы вышла.

– Из тюрьмы?– Марфенька с сочувствием посмотрела на женщину.

– Убить бы меня совсем. Не отстояла я своего сыночка! Что же я за человек... Мне воровка одна сказала: слизняк ты, а не человек. Умереть бы, а смерть не берет. Хуже я всякой воровки. Ох, мамушка, мука моя!...

Христина вдруг сползла на пол, корчась от невыносимой муки.

Она долго надсадно рыдала.

Побледневшая Марфенька молчала, не находя слов, которыми бы можно было утешить в таком горе.

Понемногу рыдания стихли, видимо не принеся облегчения.

– Вот что, Христина Савельевна,– уверенно начала Марфенька,– после вы мне расскажете все, если захотите... Сейчас для меня ясно только одно: какую бы ошибку ни совершили, вы дорого заплатили за нее. Кажется, не по силам дорого. Но вы живая, и надо жить. Надо как-то перенести это несчастье. Вы не пробовали искать работу?

– Нет.

– Почему? Вам просто все безразлично?

– Не знаю, как сказать... Руки у меня опустились. Крест хотела на себя взять. Может, бог простил бы...

Кое-как, с большим трудом Марфенька выпытала у Христины, что та живет у старушки монашки, по имени Агния (комната Христины была давно занята). Она-то и посоветовала ей просить милостыню: «Смирись перед людьми, проси милостыньку, и бог тебя простит. Нищие духом царство божие узрят». Христина отдавала старушке всю выручку, и та кормила ее и предоставляла ночлег.

«Вот уж точно: нищая духом»,– со вздохом подумала Марфенька.

– Давно вы из тюрьмы?– спросила она тихо.

– Месяц доходит,– проронила Христина и снова заплакала.– Да уж в колонии и то лучше было: наработаешься и спишь. А теперь глаз не сомкну до утра. Не могу я этот крест нести! Снова жизнь наладить, как все люди, не в силах: словно душу у меня вынули. Сама я себе в тягость. По делам меня бог наказывает, а я уйду от его наказания?

– Что ж, он вас всю жизнь будет наказывать?– мрачно возразила Марфенька.– Из тюрьмы вас и то выпустили, а он все будет наказывать?

– Бог карает, бог и милует,– кротко отозвалась женщина и перекрестилась.

В Марфеньке все бушевало от гнева, но она взяла себя в руки, твердо решив вернуть эту женщину к радости и счастью.

Задача была не из легких, но тем заманчивее было ее выполнить.

– Знаете что: сосните пока, до прихода папы,– решила она.– У вас такое измученное лицо, поспите.

Она принесла подушку со своей кровати и уложила женщину, несмотря на все протесты, на диван, ласково прикрыв ее сверху пледом.

Христина пригрелась и действительно уснула. Марфенька до прихода отца сидела неподвижно возле нее.

Девушка серьезно поговорила с Евгением Петровичем,

не скрыв от него, что Христина сидела в тюрьме за какое-то, видимо уголовное, преступление.

– Папа, она совершенно раздавленная, как она только живет? Если ей не помочь, она погибнет.

– Я понимаю,– мягко сказал профессор,– но почему именно ты должна этим заниматься? У тебя выпускные экзамены в этом году. Я позвоню в исполком, и ей найдут работу.

– Хорошо, позвони,– обрадовалась Марфенька,– но работа в данном случае – это не все: ей нужна моральная поддержка и ласка!

– Но экзамены...

– А у тебя – твоя работа. У каждого что-нибудь есть. Я теперь не брошу ее, даже... даже если бы это правда помешало экзаменам. Человек дороже какого-то там аттестата.

Марфенька рассердилась, черные глаза ее сверкали и даже вроде как начали косить, что у нее бывало только в минуты крайнего раздражения. Евгений Петрович с интересом посмотрел на нее и слегка поморщился. Разумеется, он был недоволен появлением в своей квартире этой женщины, но Марфенька, судя по всему, не собиралась отступать, и профессору пришлось покориться обстоятельствам.

– Ты говоришь, она москвичка... Следовательно, прописана в Москве? Прописана? Ну, где она там у тебя...

Доктор технических наук вошел в столовую, где давно уже проснувшаяся Христина со страхом прислушивалась к доносившимся до нее обрывкам фраз. Она угрюмо встала, как вставала в колонии при входе в барак начальника отделения, испуганно глядя на хозяина этой роскошной, по ее понятиям, квартиры. Она каждую минуту ждала, что ее выгонят, а Марфеньке достанется за то, что она ее привела.