Слева били орудия всех калибров. Чёрные снаряды, круглые, как ядра, летели на врагов. Красные стрелы «катюш» заполнили небо. Реактивные краснозвёздные самолёты палили из всех пулемётов. Шли в атаку тяжёлые танки. С автоматами наперевес штурмовала пехота.

В стане врагов всё почернело от красно-чёрных взрывов. Бомбардировщик падал вниз, объятый пламенем.

На хвосте и крыльях бомбардировщика Серёжка вычертил паучью свастику. Но всё же его терзало сомнение: понятно ли, что это сбили фашистский самолёт? Не каждый ведь знает, что свастика — знак фашистов.

— Как назывались фашистские самолёты? — спросил у отца Серёжка.

— «Юнкерс», «хеншель», «мессершмитт».

— Спасибо, — поблагодарил Серёжка. Ему достаточно было и одного названия.

Он послюнил карандаш и старательно написал печатными буквами на крыле бомбардировщика — «Мистир Шмид».

Письмо с рисунками всем очень понравилось.

— Настоящий художник! — восторгалась Галка.

На похвалу Серёжка не обратил никакого внимания: он не любил Галку. Ябеда и хныкала. Дотронешься до косички, сразу слёзы в два ручья и: «Анна Фёдоровна, а Мамонт…» Противно просто!

Вот Наташа Конова, та — человек!..

Серёжке понравилось писать и рисовать письма. Он написал и нарисовал ещё два: в Ленинград и Севастополь.

— А можно, я и Наташе пошлю?

— Нужно, Серёга, — поддержал отец. — Друзей нельзя забывать. У меня и конверт для тебя есть, «авиа».

На Север, конечно, только самолётами почту доставляют. Но от аэродрома до гарнизона ещё на собаках…

— А собачьих марок нет? — спросил Серёжка. — Или оленьих?

— Хватит и «авиа», — улыбнулся отец и закрылся газетой.

«Довезут бесплатно, — подумав, успокоился Серёжка. — Там все любят Наташу Конову».

Письмо сочинялось быстро. Как и все Серёжкины письма, оно начиналось неизменным «первоклассным приветом» и кончалось — «Серёжа Мамонтов».

— Может быть, когда-нибудь и увидимся ещё, — сказала мама, имея в виду Коновых. — Мир тесен.

Она всегда так говорила, когда неожиданно встречалась со старыми знакомыми: «Подумать только! Как тесен мир!»

Серёжка проснулся среди ночи от тяжёлого гула моторов. Стены тряслись. В серванте тонко позвякивала посуда. Дрожали стёкла.

Серёжка бросился к окну. По широкой улице плыло над бетонкой бесконечное цилиндрическое тело, укрытое брезентом.

Наконец показался хвост. Под зелёным чехлом угадывались стабилизаторы. У задней тележки сплющились от чудовищного груза огромные ребристые скаты.

— Ух ты! — восхищённо прошептал Серёжка. Такой ракеты он ещё не видал. — Не меньше как «маршал»! — определил Серёжка.

В доме недавно появилась книжка «Реактивное оружие капиталистических стран». В ней было множество иллюстраций: всевозможнейшие заграничные ракеты. Они назывались воинственно и угрожающе: «юпитер», «найкгеркулес», «кобра». Боевые американские ракеты носили военные звания: «капрал», «сержант». По сравнению с ними увиденная только что ракета была по крайней мере «генералом армии», даже больше — «маршалом».

На следующий день Серёжка с трудом дождался часа, когда надо идти в школу. Не терпелось скорее поделиться с ребятами. Не каким-нибудь слушком, как это делает противная Галка, а настоящим известием чрезвычайной важности.

Перед самой школой он замедлил бег, сменил рысь на шаг и задумался.

Мало ли что можно увидеть в военном гарнизоне. Что ж, сразу и выбалтывать обо всём! А если это военная тайна?

До большой перемены Серёжка загадочно помалкивал.

— Ты чего такой надутый, Мамонт?

«Опять Галка!»

— А я новость знаю!

Вот тебе и военная тайна! Даже Галка видела гигантскую ракету.

— Собственными глазами видела!

— Я тоже.

— И ты видел? — Галка по-птичьи округлила глаза. — И как она тебе?

— Замечательная! — вырвалось у Серёжки, хотя он вовсе не собирался делиться с Галкой своим впечатлением о ракете.

— Уж и замечательная! Такая, как все! Обыкновенная.

— Много ты понимаешь!

И он ушёл в класс. Тем более, что звонок зазвенел и в конце коридора показалась учительница.

Анна Фёдоровна пришла не одна, с незнакомой девочкой. Глянул на неё Серёжка и вспыхнул от радости.

— А у Мамонта уши красные! И лицо! — громко прошипела Галка и мстительно ткнула Серёжку острым локтем.

Серёжка мгновенно повернулся к обидчице.

— Мамонтов! Серёжа! — строго остановила Анна Фёдоровна. — Это ещё что такое! С кулаками на девочку! Ведь ты же будущий мужчина. Садись. Внимание! Ребята, к нам прибыла новая ученица. Её зовут Наташа Конова.

Серёжка с разгона впрыгнул на крыльцо, накинул в передней фуражку на колышек и влетел в комнату:

— Мама! Знаешь!..

Голос осекся и смолк.

На полу картонные ящики из-под стирального порошка. Дверцы шкафа и серванта распахнуты, будто в оружейных пирамидах по сигналу тревоги. Над тахтой, на выгоревших обоях, яркий прямоугольный след от ковра. Свёрнутый и перевязанный ковёр прислонён к голой стене, как обломанная колонна. Тахта завалена платьями, пальто, кителями. Проволочные крючки вешалок торчат из одежды знаками вопроса.

Мама с соседкой укладывали в картонный ящик посуду. Каждую чашку и тарелку они заворачивали в бумагу. Под ногами лежала кипа старых газет, их никогда не выбрасывали, копили для переездов.

— Мама…

Елена Ивановна подняла голову, устало улыбнулась:

— Знаю, Серёженька. Видишь: собираюсь уже. Обед на столе. Поешь сам.

Серёжка хотел объяснить, что он другую новость принёс, но пришла Галкина мама.

— Лена! — закричала она так громко, словно звала Елену Ивановну в степи. — Решено! Сервант беру я, а шкаф купит новая майорша. И всё остальное, наверное. Они приехали из Заполярья с одними чемоданами.

«Значит, капитану Конову майора дали», — отметил про себя Серёжка. Отцу тоже недавно новое звание присвоили, капитан-инженер.

Галкина мама окинула комнату цепким взглядом и остановилась на аквариуме.

— Если не найдётся покупателя на рыбок, я возьму. Не возражаете?

— Возражаю! — выступил вперёд Серёжка. — Дарёное назад не отнимают…

— Не понимаю…

— Мы уже подарили аквариум.

— Кому? — удивилась Елена Ивановна.

— Одному человеку, — тихо ответил Серёжка. Он перешагнул через кастрюли и подошёл к своей полке с книгами. Томик Гайдара и стихи Маршака он отложил к учебникам. Остальные книги поместил в нижний ящик шкафа и повернул ключ.

— Зачем ты это делаешь? — спросила Елена Ивановна.

— Для Наташи. И аквариум ей останется.

— Какая Наташа? — не поняла сразу Елена Ивановна.

— Конова. Они приехали, а мы уезжаем…

— Коновы? Да что ты говоришь! Как тесен мир! Где же они?

— Коновы — прекрасные, люди, — объяснила соседке Елена Ивановна. — Мы так обязаны им! Но почему они телеграмму не дали?

Почему… Известно почему. По номеру воинской части не угадаешь, где находится гарнизон. Можно через улицу жить и переписываться.

Галкина мама уже ушла, а Серёжка ещё не знал, где поселились Коновы. Ему так и не удалось поговорить с Наташей. При всём классе подойти постеснялся. И Наташа, видно, тоже не решилась. Особенно после Галкиной выходки. Противнейшая на свете девчонка и после уроков помешала: прилипла к новенькой, не оторвёшь.

— Ах, как жаль, что мы уезжаем! Серёженька, сбегай разыщи их. Увидеться хотя бы, поговорить две минуты. Но только поешь сперва. Обед на столе. Мне некогда, сам видишь.

— Вижу…

У Серёжки тоже дел по горло было. Наташу найти, на стадион к футболу не опоздать. И уроков много задали… Уроки можно теперь, конечно, не учить. Теперь всё равно в эту школу не ходить…

Ещё утром ребята подсчитывали, сколько осталось дней до каникул, и Серёжка вместе со всеми радовался: до настоящего, вольного лета всего ничегошеньки, какая-то несчастная неделя. А сейчас вдруг жаль стало покидать Рио-де-Раздолье, школу, ребят, учительницу Анну Фёдоровну. И себя жаль, словно не он, Серёжка, уезжает от всех, а все уезжают от него. И Наташа Конова… Только встретились, и опять расставаться.