Аделла заметила, что у меня дрожат обе пары лап. Я видел это в ее встревоженном взгляде. Но она не настаивала, чтобы остановился, и я бы не стал этого делать, даже если бы она попросила. Ей нужна вода, а со мной что-то не так, но я не знаю, что. Я рад, что не попытался унести ее отсюда, потому что теперь я знаю, что мне это не удалось бы. Но это не безопасно.

Прежде чем Аделла засыпает рядом со мной, она делает это тихо, но мои уши улавливают заминки в ее дыхании.

Она тихо плачет.

Мое сердце сжимается, огромная мышца сжимается достаточно болезненно, чтобы я потер чешую на груди, чтобы облегчить это ощущение.

В нашу первую ночь супружества моя самка не получает удовольствия и удовлетворения, как подобает новоиспеченной супруге. Это просто немыслимо.

Как ее супруг, особенно во время брачной лихорадки, я должен был бы посвятить все свое внимание утолению нашей похоти и удовлетворению наших потребностей в движении. Я не обеспечиваю ее должным образом, и мне приходится винить только себя. Когда я лежу, свернувшись вокруг нее, прижимая свой хвост все ближе и ближе, пока он не коснется ее, и стараясь не чувствовать укола печали, когда она пытается не вздрогнуть от прикосновения моего хвоста, я клянусь всем, что есть во мне дракона, что с первыми лучами солнца я должен прийти в себя достаточно, чтобы доставить ее в новый залив, бухту или куда угодно, где достаточно проклятой морской воды.

Без всякого предупреждения я превращаюсь в мужчину.

Это так неожиданно и так тихо, что я в шоке смотрю на себя, а Аделла ничего не понимает, пока не смотрит на меня краем глаза – и вглядывается.

– Калос? – задыхается она, и это вопрос, как будто она пытается примириться с тем, как мужчине удалось подкрасться к взрослому дракону и бесшумно подкрасться к его паре.

– Ага, – подтверждаю я, отводя взгляд от покрытых чешуей человеческих рук с почти тупыми человеческими когтями. Я бросил изумленный взгляд вокруг нас – потому что все только что стало гигантским.

Либо так, либо я просто сжался до чего-то беззащитно маленького.

Мне претит сама эта мысль. Я – дракон – и мне никогда не следует знать, каково это – быть маленьким.

Кроме того, я никогда не узнаю, каково это, когда какая-то часть меня становится уязвимой. И все же, между моими очень человеческими ногами, у меня нет покрытого чешуей покрытия, чтобы защитить довольно уязвимое место, не говоря уже о том, чтобы скрыть мое растущее желание к женщине, к которой я был прижат.

Аделла видит доказательство моего лихорадочного голода и отводит взгляд, широко раскрыв глаза.

Мои глаза, однако, скоро прикованы к примерному месту на русалке, где человеческий мужчина мог бы соединиться с ней. У Аделлы самая маленькая передняя щель. Я не исследовал хвост тритона, кроме того, чтобы повесить его на расщепленный конец, прежде чем уронить его в глотку, но мне сказали, что у них есть небольшой копулятивный орган, называемый гоноподий, который складывается в их плавники, которые растут у них впереди.

Эта давным-давно накопленная информация говорит мне, что Аделла вряд ли будет рада моим достижениям, когда мой собственный орган, даже размером с человека, вероятно, в десять раз толще и больше, чем у мужчины ее вида, и, судя по тому, что я вижу, слишком велик, чтобы поместиться в ее крошечную щель.

А брачная лихорадка длится целый жгучий, огненный месяц.

Я рычу в свои человеческие руки, заставляя Аделлу подпрыгнуть.

– Извини, – бормочу, устало потирая лицо.

Я думаю о том, чтобы проверить свои новые конечности, вероятно, по этой причине я чувствовал себя так не согласованно полдня; кажется, они двигаются более независимо, чем конечности моего дракона, но я решаю вообще не двигаться с этого места. Если я встану, то боюсь упасть на Аделлу, в обоих смыслах этого слова. Не хочу возбуждать себя, прикасаясь к ней дальше, и не уверен, что смогу овладеть человеческими движениями без некоторого смущающего размахивания руками. Я также не хочу пугать ее авансами, которые она не захочет или не сможет удовлетворить.

Так что я остаюсь на месте, сидя наполовину позади своей пары, жадно глядя на нее, пока она пытается удержать свою чешую от высыхания в этом ужасном месте, которое не отвечает ее потребностям.

Напоминание о том, что я плохо обеспечил свою женщину, несколько охладило мой пыл. Достаточно для того, чтобы я осознал дискомфорт моей человеческой формы. Потому что если я думал, что мое драконье «я» было менее чем восторженно дремать на утрамбованном мокром песке, в то время как моя пара бодрствует в своем кармане с необходимой водой, моя новая человеческая форма также взволнована этой перспективой. Моя похожая на кожу чешуя начинает зудеть в мгновение ока.

Мне хочется реветь. Я хочу впасть в ярость. Я удовлетворяюсь усталым вздохом и скорбными извинениями перед Аделлой.

– Если бы я мог вернуться, то не проклял бы тебя вместе с собой. Но я клянусь, что сделаю тебя счастливой, Аделла. Только, пожалуйста... дай мне шанс.

Моя пара вяло кивает.

Аделла

Я просыпаюсь, потому что моя нижняя половина чувствует себя так... неправильно.

Красная луна горит почти так же ярко, как солнце, освещая все вокруг неестественным светом. Я тупо смотрю вниз, ожидая увидеть мутную воду, но вижу только пару грязных ног.

Ноги...

Ноги?!

Я в панике мечусь в сторону. Как рыба переворачивается, чтобы вырваться из сети, я инстинктивно использую тот же маневр…

И в конечном итоге я растянулась, мои конечности размахивали, как щупальца медузы, когда они оказываются в ловушке на суше. Мое тело шлепается на песок.

– Аделла?

Испугавшись самой себя, я в ужасе перевожу взгляд на человеческое лицо Калоса, чтобы увидеть, что в его человеческом обличье я могу читать его выражения гораздо лучше. Он очень удивлен.

Он помогает мне встать – сначала мы оба неуклюжие, как жеребята-единороги, шаткие на наших новоиспеченных ногах. Требуется некоторая координация, но поскольку он не совсем новичок в том, чтобы иметь ноги, просто в форме человека, он справляется достаточно хорошо, и наоборот, потому что он новичок в том, чтобы иметь ноги и ступни человека, он может адекватно понять, где я не в состоянии понять новую механику моего тела, и он может научить меня, как управлять собой, пока я не пойду вместе с ним.

Он ведет меня в пещеру, где нашел источник пресной воды. Глаза у него по-прежнему драконьи – узкие зрачки, и блеск радужной оболочки освещает все, куда бы ни повернул голову. Даже если бы это было не так, как русалка, я обладаю прекрасным ночным зрением. Это помогает моему виду, когда мы охотимся на корабли ночью.

Калос жадно пьет из родника, и я обнаруживаю, что мне тоже нужна пресная вода. Я нахожу, что это вкусно для меня сейчас, а не плохо.

Я подпрыгиваю, когда чувствую руку Калоса на своем... бедре.

У меня есть бедро.

– Извини, я не хотел тебя напугать, – объясняет он. – А тебе не кажется, что ты должна помыть свою кожу?

Калос водит короткими когтями по руке, как будто ничего не может с собой поделать, доказывая, что чешуя его раздражает.

Моя кожа тоже меня раздражает.

Я киваю.

– Она кажется натянутой и... странной.

Он мрачно вздергивает подбородок и наклоняется, чтобы взять меня за икры. Он осторожно поднимает каждую из них, ополаскивая их в родниковой воде, используя грубость своих человеческих рук, чтобы убрать песок и грязь с моих человеческих ног.

Затем он умывается сам.

И когда я смотрю, как он проводит своими большими руками по своему столь же большому, хорошо заполненному, зрелому мужскому телу – и ловит мой взгляд с тяжелыми веками – его глаза комично расширяются... Вот тогда я понимаю, почему я всегда думала о Калосе как о молодом: он здоровый.

Он уже взрослый мужчина и, конечно, выглядит взрослым драконом, когда находится в таком обличье. Он просто оказался идеальным, милым.