– Их смерть не могла никого вернуть, но зато больше не было ни одной девушки – терроризированной, изнасилованной, избитой и задушенной до смерти, – возразила Ева. – Может, это тоже была Божья воля.

– Не могу сказать, но их смерть не доставила мне удовольствия. – Отец Лопес поднялся и аккуратно поставил свою пустую кружку рядом с автоповаром. – Вам приходилось убивать?

– Да.

– И вам это не доставило удовольствия?

– Нет.

Он кивнул.

– Я дам вам имена. Может быть, вместе нам удастся осуществить правосудие и исполнить волю Божью. И, может быть, нам даже удастся их соединить.

Может быть, сказала себе Ева, оставшись одна. Но, пока она носила свой жетон, правосудие для нее было важнее Божьей воли.

Ева злилась. Сама не могла понять – почему, но злость разрасталась в ней по дороге домой. Обычно толпы туристов, мечущиеся по Нью-Йорку, словно куры, готовые к ощипыванию, ее забавляли или вызывали легкое раздражение, но только не в этот день. Даже анимационная реклама всего на свете, от летней моды – похоже, туфли этим летом обещали стать прозрачными, чтобы все могли любоваться ухоженными ножками с ногтями, покрытыми лаком, – до приспособлений, подчеркивающих пышность зада, не изменила ее свирепого настроя. Ева попыталась вообразить город, полный невидимых туфель и пышных задниц, но и это ее не развеселило. Рекламные дирижабли, плавающие над головой и мешающие движению аэробусов, тоже не пробились сквозь окружавшую ее тучу недовольства, хотя оглушительно и бесконечно выкрикивали:

РАСПРОДАЖА! РАСПРОДАЖА! РАСПРОДАЖА В УНИВЕРСАЛЬНОМ МАГАЗИНЕ «ПОДНЕБЕСНЫЙ»!

Ева не находила в своей душе восхищения хаосом, какофонией, безумием города, который так любила, но и въехав наконец в ворота, оставив позади шум и суету, она не испытала радости. В ее душе не проснулось теплое чувство к родному дому.

Что, черт возьми, она тут делает? Надо было остаться на работе, где можно хотя бы повернуть злость на пользу делу. Надо было запереть дверь кабинета, запрограммировать целый кофейник черного кофе и вгрызться в работу. Вещественные улики, факты, нечто осязаемое.

Какого черта она спрашивала Лопеса, что он делал перед тем, как надеть «собачий ошейник»? Разве история о том, что какие-то ублюдки избили, изнасиловали и задушили любовь всей его жизни, имеет отношение к делу? Это никак не связано с расследованием.

Идентифицировать жертву – вот что связано с расследованием. Найти убийцу – вот что важно. А думать о какой-то девушке в Мексике, брошенной голой и мертвой на берегу реки, – это пустая трата времени. У нее столько собственных воспоминаний о крови и смерти – ей не нужны еще и чужие, тем более не имеющие отношения к делу.

Она с яростью хлопнула дверцей машины, поднялась на крыльцо и вошла в дом. Душившая ее злость в сочетании с депрессией, которой сама Ева не желала признавать, была так велика, что она даже не остановилась, чтобы по привычке поцапаться с Соммерсетом. Ева прошла прямо к лифту и нажала кнопку спортзала. Что ей было действительно нужно в ее нынешнем состоянии, так это хорошенько попотеть на тренажерах. В вестибюле Соммерсет покачал головой и вопросительно взглянул на озадаченного кота Галахада. Затем он подошел к переговорному устройству и вызвал Рорка, сидевшего у себя в кабинете.

– Что-то беспокоит лейтенанта. Больше, чем обычно. Она спустилась в спортзал.

– Я с этим разберусь. Спасибо.

Он дал ей час, но раз или два за этот час проверил по домашней камере наблюдения, как у нее идут дела. Как всегда, она сначала сделала пробежку, но в отличие от обычного порядка выбрала для виртуального сопровождения не свой любимый берег моря, а улицы Нью-Йорка. Одно это, по мнению Рорка, говорило о многом. Потом она перешла к поднятию тяжестей, ее тело заблестело потом. Рорк ощутил легкое разочарование, увидев, что она не активировала спарринг-робота и не отколошматила его до полного бесчувствия.

Когда Ева перешла в зону крытого бассейна и нырнула в воду, Рорк отключил свой компьютер. К тому времени, как он спустился в спортзал, Ева уже вышла из бассейна и вытиралась полотенцем. Скверный признак, решил Рорк. Обычно плавание помогало ей расслабиться, и она старалась растянуть удовольствие.

И все-таки он улыбнулся.

– Как поживаешь?

– Нормально. Я не знала, что ты дома. – Ева набросила на плечи халат. – Мне хотелось размяться, прежде чем идти наверх.

– Значит, пора идти наверх.

Рорк взял ее за руку, легко коснулся губами ее губ. Соммерсет проницателен, как всегда, подумал он. Что-то беспокоило лейтенанта.

– Мне надо поработать пару часов.

Он кивнул и первым прошел к лифту.

– Дело попалось поганое, – призналась Ева.

– А другие бывают? – Рорк не спускал с нее глаз, пока они поднимались в спальню.

– Я даже не знаю, кем был убитый.

– Для тебя это не первый Джон Доу.

– Он ни в каком отношении для меня не первый.

На это Рорк ничего не ответил. Он лишь прошел к стенной панели, отодвинул ее и выбрал бутылку вина. Ева тем временем натянула фланелевые брюки и рубашку.

– Мне не надо, я буду пить кофе.

Рорк поставил ее бокал и пригубил свой.

– Я просто перехвачу бутерброд или что-то в этом роде, – продолжала Ева. – Надо провести поиск по спискам крещений, мне их только что дали. Надо провести перекрест.

– Прекрасно. Пей кофе, ешь бутерброд, проводи поиск. Но сначала скажи мне, что случилось.

– Я же только что сказала: дело поганое.

– У тебя бывали дела и похуже. Гораздо хуже. Думаешь, я не вижу, тебя что-то гложет? Что произошло?

– Ничего. – Ева взъерошила волосы, которые так и не позаботилась высушить. – Мы установили, что убитый – не Флорес. Прокачали одну версию, но она не подтвердилась. У меня есть в запасе еще парочка. – Она взяла бокал, от которого только что отказалась, и отпила, расхаживая по комнате. – Поговорила с людьми, знавшими убитого, работавшими с ним. Потратила на это уйму времени. Они просто поверить не могли, когда я им говорила, что он не Флорес и не священник. Жуткое зрелище.

– Нет, дело не в этом. Что еще?

– Нет никакого «еще».

– Нет, есть. – Небрежно прислонившись к спинке дивана, Рорк отпил еще вина. – Но время у меня есть, я подожду, пока ты не перестанешь мучиться в одиночку и не скажешь мне.

– Почему бы тебе не заняться своими делами? Почему ты непременно должен совать нос в мои дела?

Он знал, что разозлить ее – кратчайший путь к сути дела, и нарочито резко ответил:

– Моя жена – это мое дело.

Будь ее глаза оружием, он был бы уже мертв.

– Можешь подавиться этим «моя жена». Я коп, меня дело ждет. К тебе оно, как ни странно, не имеет никакого отношения. Так что вали отсюда.

– Как это «не имеет отношения»? Черта с два!

Ева со стуком поставила свой бокал на столик и направилась к двери. Рорк загородил ей дорогу. Ее кулаки сжались сами собой.

– Ну давай! – задиристо бросил он. – Вмажь мне!

– Надо бы. Препятствуешь правосудию, приятель.

Рорк с вызовом наклонился к ней.

– Арестуй меня.

– Тебя это дело не касается, черт бы тебя побрал, так что уйди с дороги и дай мне спокойно поработать.

– Нет, нет и нет. – Рорк схватил ее за подбородок и крепко поцеловал в губы. – Я люблю тебя.

Ева высвободилась рывком, но он успел заметить ярость и бессильную досаду в ее лице.

– Грязно играешь. Удар ниже пояса.

– Все верно. Врежь мне, я ублюдок.

Ева потерла обеими руками лицо, пригладила – безуспешно – все еще влажные волосы. В сердцах пнула ногой кресло. «Это уже прогресс», – подумал Рорк. Он взял ее бокал, подошел и передал ей.

– Это не имеет никакого отношения к делу, хорошо? Просто я разозлилась, потому что это сидит во мне занозой.

– Ну так вытащи из себя занозу. А то, выходит, это ты у нас препятствуешь правосудию.