– Годы идут.

«Я даром трачу время», – подумала Ева, но все-таки продолжила:

– Я перешлю вам фотографию.

– Зачем мне ваша фотография?

– Не моя фотография. – Интересно, есть ли на небе такой святой, чтоб послал ей терпения добраться до конца беседы, не срываясь на крик? – Я собираюсь переслать вам фотографию. Она появится на экране. Вы можете мне подтвердить, что это Мигель Флорес?

Ева отдала команду «отправить» и принялась внимательно следить за Родригесом. Его глаза прищурились и превратились в узенькие щелочки, он подался вперед, да так, что чуть не уперся носом в экран.

– Может быть. Снимок нечеткий.

«Четче не бывает», – с тоской подумала Ева.

– Есть еще кто-нибудь, кто знал Флореса?

– Я его знаю, разве я не говорил?

– Да, вы сказали. – Ева убрала с экрана фотографию и перевела дух. – Флорес давал о себе знать, когда уехал в путешествие?

– Академический отпуск. – Родригес презрительно фыркнул. – Они послали отца Альбано ему на смену. Вечно опаздывает этот отец Альбано. Пунктуальность – знак уважения, разве не так?

– Флорес. Мигель Флорес связывался с вами после отъезда?

– Он же не вернулся, так? – с горечью проворчал Родригес. – Писал мне раз или два. Может, больше. Из Нью-Мексико – он оттуда родом. Из Техаса, а может, из Невады. Еще откуда-то. Потом пришло письмо от епископа. Мигель попросил перевести его, и ему устроили перевод в один нью-йоркский приход.

– Можете назвать мне имя епископа, который дал разрешение на перевод?

– Кого?

Ева повторила, осторожно повышая громкость.

– Епископ Санчес. А может, епископ Вальдес.

– У вас есть эти письма? Вы сохранили письма от Флореса?

– Нет. – Родригес нахмурился. Во всяком случае, Еве так показалось. Трудно было сказать наверняка. – Была открытка. Куда я дел открытку? Из Аламо. А может… Может, она была от отца Сильвы?

«Когда-нибудь, – сказала себе Ева, – я тоже буду такой же старой, как Родригес, и тоже буду доводить всех до белого каления. И тогда я просто застрелюсь из табельного оружия, чтобы разом со всем покончить».

– Если найдете открытку и окажется, что она от Флореса, буду вам признательна, если вы пошлете ее мне. Я верну ее вам. Я передам вам текст со своей контактной информацией.

– С какой стати мне посылать вам открытку?

– Я расследую смерть священника, идентифицированного как Мигель Флорес.

Мутная пелена рассеялась, взгляд черных глаз прояснился.

– Мигель? Мигель умер?

– Мужчина, идентифицированный как Мигель Флорес, умер этим утром.

Старик наклонил голову и что-то зашептал по-испански. Ева решила, что это молитва.

– Примите мои соболезнования.

– Он был молод, полон энергии… Он был умен, часто сомневался в себе. Пожалуй, слишком часто. Как он умер?

– Он был убит.

Родригес перекрестился, потом сжал в кулак распятие, висевшее у него на шее.

– Значит, он сейчас на небесах.

– Отец Родригес, у Флореса был серебряный медальон со Святой Девой Гваделупской?

– Я не помню. Но я помню, он всегда носил небольшой медальон со святой Анной в память о своей матери. Ее убили, когда он был совсем маленьким.

– У Флореса был знакомый по имени Лино?

– Лино? Здесь такое имя не редкость. Возможно, он кого-то знал.

– Спасибо, святой отец. – «Гоняешься за своим хвостом, Ева», – сказала она себе. – Спасибо, что уделили мне время.

– Молодой Мигель отправился на небеса, – пробормотал Родригес. – Надо написать монсеньору Куилби.

– А кто это?

– Спонсор Мигеля. Можно сказать, его наставник. Он должен об этом узнать… Ах да, он же умер… Да, давно уже умер. Значит, некому писать.

– Где Мигель познакомился с монсеньором Куилби?

– В Нью-Мексико, когда он был ребенком. Монсеньор позаботился, чтобы Мигель получил хорошее образование, сам подготовил его к рукоположению. Он был духовным отцом Мигеля. Мигель часто вспоминал о нем, надеялся заехать к нему во время своих странствий.

– Он был жив, когда Флорес взял академический отпуск?

– Да, но при смерти. Отчасти поэтому Мигель и хотел уехать. Отчасти поэтому у него и случился кризис веры. Я должен пойти помолиться за их души.

Родригес так внезапно оборвал разговор, что Ева заморгала.

Письма из Нью-Мексико, духовный отец, умирающий в Нью-Мексико… Можно биться об заклад, Флорес нанес визит Куилби во время своего академического отпуска.

И куда же отправляются священники, когда умирают?

Более содержательный разговор состоялся у Евы с сестрой Патрицией, лечащим врачом Александра Куилби в последние дни его жизни, протекшие в доме престарелых «Добрый пастырь».

Пока Ева осмысливала услышанное и делала пометки, в кабинет ввалилась Пибоди и вскинула руки вверх.

– Я тону в канцелярской пыли. Захлебываюсь, выбиваюсь из сил.

– Держись. Где зубные снимки?

– Завязли в проклятой канцелярщине. Я нашла дантиста, но дантист заодно оказался дьяконом и просто хреном. По всем трем измерениям. Он не даст нам записи без одобрения епископа.

– Получи судебное предписание.

– Я над этим работаю. – Опять Пибоди вскинула руки. – Неужели ты не видишь мозолей? Эта зубная фея связана с церковью, а у судей коленки слабеют, когда вмешивается церковь. Наш объект мертв, он официально опознан. Никто не хочет выкладывать зубные снимки, пока этот парень – епископ – не даст свое благословение или что-то в этом роде. С зубными снимками в Нью-Йорке та же история.

– Ну так поговори с епископом, пусть даст разрешение, или как оно у них называется…

– Ты что, не видишь, я истекаю кровью? – Пибоди указала на свои кроваво-красные кроссовки на воздушной подошве. – Я добралась до помощника епископа, и это была кровавая битва с множеством жертв. А результат один: я должна подать прошение в письменном виде, причем в трех экземплярах. Епископ рассмотрит прошение и объявит о своем решении в десятидневный срок.

– Чушь собачья!

– Мне надо выпить спиртного и прилечь, – заявила Пибоди.

– Выведи его на связь, – приказала Ева. – Отсюда.

– Только, чур, я останусь посмотреть!

Пибоди набрала номер, вывела связь на экран компьютера, дождалась ответа, после чего плюхнулась на стул для посетителей, жалобно скрипнувший от грубого обращения.

Помощник епископа, некий отец Стайлз, появился на экране. Ева решила, что вид у него благостный и подобострастный в одно и то же время.

– Лейтенант Даллас, полиция Нью-Йорка.

– Да, лейтенант, я уже говорил с вашей помощницей.

– Напарницей, – поправила его Ева, и Пибоди одобрительно подняла два больших пальца.

– Прошу прощения, с напарницей. Я объяснил ей процедуру подачи прошения.

– А теперь, позвольте, я вам кое-что разъясню. На столе в морге лежит мертвый парень. Он может быть, а может и не быть Мигелем Флоресом. Чем больше вы морочите мне голову, тем дольше он пролежит на столе в морге. А чем дольше он лежит на столе в морге, тем легче информации – например, о том, что какой-то парень в остроконечной шапке из Нью-Мексико препятствует расследованию убийства, – просочиться в прессу.

Глаза Стайлза округлились в непритворном шоке. Ева видела, что он искренне потрясен.

– Юная леди, такое неуважение не поможет вам…

– Лейтенант. Лейтенант Ева Даллас, отдел убийств, Департамент полиции и безопасности Нью-Йорка. Я не питаю к вам ни малейшего уважения. Я вас не знаю. Я не знаю вашего епископа, так что – представляете? – его я тоже не обязана уважать. И плевать я хотела с высокой колокольни, уважаете вы меня или нет, но вы обязаны уважать закон.

Ева дала ему повозмущаться еще секунду и продолжила артподготовку:

– А вам бы следовало знать силу прессы, приятель. Вы же не хотите, чтобы эта история разлилась по всем телеканалам? Попробуйте только мне препятствовать, не сомневайтесь, я вам это устрою. Так что лучше уговорите вашего епископа скооперироваться с мексиканским епископом, и пусть они оба скажут своим подопечным дантистам, чтоб выдали мне нужные записи. И если к полудню завтрашнего дня по нью-йоркскому времени эти записи не лягут мне на стол, вы горько пожалеете. Дошло?