— Вы все еще поддаетесь недоверию, милая леди. Вами управляет сердитое настроение. Вот это поможет вам расслабиться.

Он наполнил большую чашу шипучим желтым напитком и передал Амаре. Амара подозрительно понюхала жидкость и хотела поставить чашу на стол.

— Это вам не повредит, ни в малейшей степени, — сказал Педер Форбарт тихим равнодушным голосом, не глядя в сторону Амары. — Это слабый стимулятор, аналогичный алкоголю. Пейте.

Она сделала глоток. Вкус был сладкий, очень приятный. В желудке разлилось восхитительное тепло.

«Что за черт», — подумала она.

Она уже явно чувствовала себя лучше.

Она повернулась к Педеру.

— А вы? Вы тоже ищете работу?

— О, на него не обращайте внимания, — непринужденно пояснил Маст. —Он уже не зиодец. Он теперь полностью местный житель.

Амара с упреком тряхнула головой.

— Это правда? — спросила она Педера.

Педер усмехнулся надменно.

— Да, мадам, — вежливо ответил он. — На Харлосе я был сарториалом. А здесь обнаружил, что я просто кайанец.

— А если начнется война, на чьей вы будете стороне?

Педер ответа не дал. Он спокойно отошел в сторонку, выбрал бокал с напитком и принялся задумчиво прихлебывать.

— Честно говоря, я бы скорее подумала, что это вы… — Амара задумчиво посмотрела на роскошное пальто-халат Маста.

— Внешность иногда обманчива, — парировал Маст. — Я — зиодец до глубины души. Но я никогда не был меззаком — простите за кайанское слово. — Вы хорошо говорите на их языке.

— Не знаток, конечно, но мне это довольно легко дается. Базовый словарь легко освоить под легким гипнозом. Но иногда начинаешь очень тосковать по звуку родной речи. Вы уверены, что для меня не найдется места и работы у вас?

— Ну, посмотрим, что можно сделать, — Амара наполнила бокал новой порцией. — Я еще не совсем понимаю, что здесь происходит.

Любое существо, имеющее сложную нервную систему, обладает понятием внешнего вида тела — это внешний вид собственного "Я". Осознание существом собственного физического существования, парящее между сознательным и подсознательным восприятием. Давно идет спор о том, является ли внешний вид тела генетически заложенным в морфологию существа, или создается путем внешнего воздействия. В экспериментах, проведенных для решения вопроса, подопытных людей погружали в состояние амнезии, затем им внушались образы других тел — животных, роботов и так далее. Результаты никогда не были бесспорны на сто процентов — трудно заместить подсознательный внешний вид своего тела другим внешним видом, кроме того, препараты оказывали необычно вредные ментальные эффекты. Некоторые подопытные сообщали о «снах», где их тело заменялось другим — телом собаки, медведя, в одном случае даже бабочки.

Пластичность внешнего вида представляет явный интерес для изучения проблемы украшения тела — черты, присущей всем человеческим культурам. В отношении же Кайана эта проблема важна вдвойне. Является ли Кайан дивиргентным полем распространения внешнего вида тела? Неужели кайанцы — сомнамбулы, затерявшиеся в глубине гипнотического сна, воображающие себя экзотическими и утонченно-совершенными существами, как внушает им их одеяние? На эти вопросы социологии еще предстоит ответить.

Лист. "Компендиум культуры”

Чем глубже погружался Педер в кайанский образ жизни, тем все более сильная, прямо-таки нечеловеческая отрешенность овладевала им. Костюм, дав ему немного развлечься, снова отправил его в путь, от звезды к звезде, но каждый раз, как бы случайно, все ближе и ближе подводя Педера к другому концу кайанского Рукава.

В городе Квитцколе он однажды прогуливался под цельным каменным навесом, прикрывавшим длинную эспланаду, вымощенную шестиугольными каменными плитками. Дальний конец эспланады обрывался серией нисходящих ступеней-полок, наподобие вавилонского зиккурата. И здесь он увидел его, первого своего брата. Он стоял и смотрел на Педера — носитель еще одного из пяти существующих проссимовых костюмов Фрашонарда.

Педер внимательно осмотрел второй костюм. Поверхностный осмотр мог бы сказать, что оба костюма идентичны, но Педер понимал, что в сущности своей они радиально противоположны. «Иная парадигма», подумал про себя Педер. Костюм создавал впечатление человека несгибаемой воли. Человека, устремлявшего взгляд в одном направлении и уже никогда не возвращавшегося к пройденному этапу. В соответствии с этой парадигмой у него была одна принадлежность костюма, которой не было у Педера: зловещего вида шляпа с низко опускающимися полями, в тени которых глаза мужчины казались ледяными, серыми, твердыми как сталь.

Педер прошел разделявшее их расстояние и назвал себя:

— Я — Педер Форбарт.

— Я — Отис Велд, — ответил мужчина. У него был низкий глубокий, с металлическими оттенками голос. — Мы тебя ждали. Но время роли не играет. Чтобы лес вырос, ему нужно время.

Педер не стал использовать в своей реплике ненужные слова:

— Ты знаешь, как найти остальных?

— Еще один уже живет здесь, в Квитцколе. Остальных мы встретим. Для этого возьмем космолет. Когда лепестки соединятся, весь цветок расцветет. Они пересекли город. Архитектура Квитцкола не была похожа на стиль архитектуры любого другого кайанского города, происходя от типа, называемого «Инкан» или «Антек». Плоские серые горизонтальные плиты с желобами и пазами, чтобы образовать крестообразные трехмерные лабиринты. Террасы и полки одна над другой, создающие улицы и переходы. Четкие прямоугольные очертания, светло-серый оттенок камней. Все это создавало впечатление решительности и волевой силы. Над городом водянистой прозрачной голубизной светило небо.

Идиосинкразический характер архитектуры Квитцкола был типичен для этого конца Рукава Цист. Словно эволюция в местных бесчисленных анклавах начала все снова, используя уже не биологические формы, а существа из краски и одежды. Был здесь город Малько, где жители в прохладных простых саффрамах проводили жизнь, размышляя над проблемами, понять которые за пределами самого Малько было невозможно. Был Фарад — его жители носили только голубое, всех оттенков, занимаясь ритуализированной войной, мотивы которой зиодский разум познать был не в силах. Были здесь жители Кабсолемы, погруженные в создание загадочных скульптур. А в Квитцколе —стоическая суровость, хорошо продемонстрированная самим Велдом. Здесь не осталось и следа беззаботного гедонизма Берража. Пассивность. Активность распространялась лишь в необычных нетрадиционных направлениях, но все равно неактивность правила здесь внутри активности. Здесь подчинялись побуждению совершить действие, а не имели такое побуждение сами.

Педер был очень близок сейчас к самому краю Рукава Цист.

— Я заметил, что в Квитцколе очень многие носят проссим, —прокомментировал он, шагая рядом с Велдом. — Практически, проссим вытеснил все остальные ткани.

— Верно. Кто станет носить что-то другое, когда в свободном доступе само совершенство?

— Как скоро встречу я нашего третьего товарища?

— Я устрою его визит в содалити, которой владею.

Педер удивился:

— Разве можно быть владельцем содалити?

— А я владею.

— Тогда, может, ты заодно являешься знатоком и мастером сарториального искусства?

— Я не профессионал. Время от времени я ставлю эксперименты для собственного удовольствия.

— И это содалити — один из таких экспериментов.

— Да.

Велд ввел Педера в скромный непритязательный дом — серый строгий плоский камень среди массы таких же серых плоских камней. Внутри было хорошо, прохладно. Педер быстро понял, что не следует касаться выступов и ребер, таких как, например, край двери или угол стены: края были острые, как лезвия.

Пришло несколько членов содалити Велда. Они тихо сели, даже не поздоровавшись с Велдом. В глазах Педера их костюмы были грубыми неуклюжими вариантами костюма Велда. Правда, их ткань имела свинцовый оттенок и казалась очень плотной. Лица были суровые, несгибаемо-каменные, хотя в отличие от Велда они не носили шляп.