А бывает, проснешься, и все идеально.

Это славное ясное утро Дня святого Свитина застало их под бескрайними голубыми небесами без малейшей угрозы дождя на палубе парома, медленно бороздящего воды Эгейского моря. В новых солнцезащитных очках и летней одежде, они лежали рядом под утренним солнцем, отсыпаясь после вчерашней попойки в таверне. На второй день десятидневного отпуска на островах установленные правила были по-прежнему в действии.

Это было что-то вроде женевской конвенции для «просто друзей» – свод основных запретов, составленный до отъезда с той целью, чтобы отпуск прошел без осложнений. Эмма снова была в свободном плавании: короткий и непримечательный роман со Спайком, специалистом по ремонту велосипедов, чьи пальцы постоянно пахли водоотталкивающим спреем, закончился без особых сожалений для обеих сторон, но благодаря нему у нее хотя бы повысилась самооценка. Да и велосипед ее теперь был в отличной форме.

Декстер, в свою очередь, перестал встречаться с Наоми, потому что отношения, по его словам, стали «слишком напряженными», что бы это ни значило. После Наоми была Аврил, затем Мэри, Сара, другая Сара, Сандра и Иоланда, и вот теперь настал черед неистовой Ингрид, ныне модного стилиста, а прежде модели, которая была вынуждена покинуть подиум, потому что – об этом она сообщила Эмме с полной серьезностью – у нее «слишком большая для манекенщицы грудь». Декстер при этом выглядел так, будто он вот-вот лопнет от гордости.

Ингрид была из тех не стесняющихся своей сексуальности девушек, у которых лифчик выглядывает из-под одежды. И хотя Эмма ни в коем случае не составляла для нее конкуренции (впрочем, как и остальные женщины на этой Земле), было решено, что для всех сторон будет лучше, если некоторые вещи прояснятся до того, как Эмма с Декстером наденут одежду для плавания и нагрузятся коктейлями. Было маловероятно, что между ними что-то произойдет – окошко вероятности закрылось много лет назад, и у них давно выработался друг на друга иммунитет. Они были просто друзьями, и ничего больше. И тем не менее однажды в пятницу июньским вечером Декстер и Эмма сели на террасе паба в Хэмпстед-Хит и составили правила.

Правило номер один: разные комнаты. Что бы ни случилось, не должно быть никаких общих кроватей, двуспальных или односпальных, никаких объятий и телячьих нежностей по пьяной лавочке – они уже не дети.

– Я вообще не вижу смысла в телячьих нежностях, – заявил Декстер.

– У меня от телячьих нежностей живот болит, – заметила Эмма. И добавила: – Не флиртовать. Правило номер два.

– Я никогда не флиртую, так что… – Декстер потерся ногой о ее щиколотку.

– Я серьезно – никакого баловства после пары коктейлей.

– Баловства?

– Ты знаешь, о чем я. Никаких штучек.

– Штучек… с тобой?

– Со мной, не со мной – неважно. Пусть это будет правило номер три. Не хочу сидеть кислая как лимон, пока ты там натираешь Лотте из Штутгарта маслом для загара.

– Эм, этого не случится.

– Не случится. Потому что теперь это правило.

Правилом номер четыре, по настоянию Эммы, запрещалась всякая обнаженка. Никаких купаний голышом – неизменно скромный и прикрытый внешний вид. Она вовсе не собирается глазеть на Декстера в трусах, в душе или, не дай бог, в туалете. В отместку Декстер предложил правило номер пять: никаких настольных игр. Все больше и больше его друзей в последнее время увлеклись «Скрэбблом», причем играли в него с видом саркастичных умников, зарабатывая тройные очки. Однако Декстеру казалось, что эта игра придумана с одной лишь целью: заставить его мучиться от скуки, при этом чувствуя себя идиотом. Так что никакого «Скрэббла», и уж тем более пазлов, пока он жив.

И вот во второй день отпуска, не нарушив пока ни единого правила, они лежали на палубе допотопного ржавого парома, который, пыхтя, тащился с Родоса к островам Додеканес. Первый вечер они провели в старом городе, пили сладкие коктейли, которые подавали в выскобленных ананасах, и всё не могли перестать улыбаться от новизны происходящего. Паром ушел с Родоса затемно, и теперь, в девять утра, он и она тихо лежали с похмельной головой; вибрация мотора отдавалась в их вспученных булькающих животах, и они ели апельсины, молча читали, молча сгорали, абсолютно счастливые в молчаливой компании друг друга.

Декстер сломался первым, вздохнул и положил книгу на грудь – «Лолиту» Набокова, подарок от Эммы, которая самоназначилась ответственной за пляжное чтение, в результате чего целая куча книг, настоящая мобильная библиотека, заняла почти весь чемодан.

Прошла минута. Он снова многозначительно вздохнул.

– Что с тобой? – спросила Эмма, не отрываясь от «Идиота» Достоевского.

– Не могу это читать.

– Это шедевр литературы.

– У меня от него голова болит.

– Надо было взять какую-нибудь книжку с картинками.

– О, в целом мне нравится…

– «Очень голодная гусеница»[15] тебе бы подошла.

– …просто она однообразная какая-то. Какой-то чувак все время рассуждает о том, какой он озабоченный.

– А мне казалось, ты найдешь в этом что-то созвучное для себя. – Она приподняла очки. – Это очень эротичная книга, Декс.

– Разве что для любителей маленьких девочек.

– Напомни-ка, за что тебя уволили из английской школы в Риме?

– Эм, ей было двадцать, сколько раз можно повторять!

– Тогда спи. – Она взяла свой русский роман. – Фарисей.

Он снова откинулся на рюкзак, но рядом присели двое, закрыв ему солнце. Девушка была симпатичной, хоть и дерганой, а парень был крупным, светлокожим, почти снежно-белым на утреннем солнце.

– Простите… – произнесла девчонка с деревенским акцентом.

Декстер прикрыл глаза рукой и широко улыбнулся:

– Привет.

– Вы не тот парень с телевидения?

– Возможно, – ответил Декстер, снял солнцезащитные очки и, рисуясь, тряхнул головой.

Эмма простонала.

– Как это шоу называется? «зашибись»! – Название его шоу всегда писалось с маленькой буквы: заглавные временно вышли из моды.

Декстер поднял руку:

– Виновен!

Эмма прыснула, и Декстер одарил ее уничтожающим взглядом.

– Книжка смешная, – пояснила она, помахав томиком Достоевского.

– А я так и знала, что видела вас по телевизору! – Девушка толкнула локтем своего спутника. – Ну, что я тебе говорила?

Розовощекий смущенно поежился и что-то пробормотал. Повисла тишина. Декстер услышал пыхтение моторов и понял, что раскрытая «Лолита» по-прежнему лежит у него на груди. Он тихонько сунул книгу в сумку.

– Так вы отдыхать приехали? – спросил он. Вопрос был риторический, зато это позволило ему вжиться в свой телевизионный имидж классного простого парня, которого ты только что встретил в баре.

– Да, – вяло сказал розовощекий.

Снова тишина.

– Моя подруга Эмма.

Эмма взглянула на них поверх очков:

– Привет.

Девушка прищурилась:

– Вы тоже работаете на телевидении?

– Я? О боже, нет. Хотя мечтаю об этом.

– Эмма работает в «Международной амнистии», – с гордостью объявил Декстер, опустив руку ей на плечо.

– По совместительству. А так я в ресторанном бизнесе.

– Она менеджер в ресторане. Но собирается уйти. С сентября Эмма будет учиться на педагога, верно, Эм?

Эмма пронзила его взглядом:

– Почему ты так странно разговариваешь?

– Как странно? – Декстер рассмеялся, делая вид, что не понимает. Но парень с девушкой смущенно переминались с ноги на ногу, при этом заглядывая за борт, будто раздумывали, а не спрыгнуть ли им часом. Декстер понял, что пора заканчивать интервью. – Значит, увидимся на пляже? Может, выпьем вместе пивка?

Ребята улыбнулись и вернулись на свои места.

Декстер никогда не стремился быть знаменитым, но ему всегда хотелось добиться успеха, а какой смысл это делать, если никто не узнает? Люди должны об этом знать. Теперь, когда к нему пришла слава, все встало на свои места, словно известность была естественным продолжением школьной популярности. Не хотел он становиться и телеведущим, – впрочем, если спросить любого телеведущего, то окажется, что никто из них этого не хотел, – но обрадовался, когда ему сказали, что у него талант.