Черт с ним. В конце концов, не могу сказать, чтобы мне было так уж стыдно. Ну, не угадал я насчет Лана, но зато с Тэдом не ошибся — иначе причины появления дяди были бы просто необъяснимы. Так что, по большому счету, я, как и все присутствующие, тоже испытывал определенное душевное облегчение, ибо теперь не сомневался, что вытрясу из господина барона всю правду.

Спешить, однако, не следовало — это я понимал. Я был вовсе не уверен, что дядя захочет разговаривать при Лане, а не постарается распрощаться с ним при первом удобном случае. Поэтому я помалкивал, стараясь сохранять на лице надменно-виноватое выражение (а это, между прочим, отнюдь не пустяк).

Дядя же, как и при нашей встрече с Принцем, не обращал на меня никакого внимания. Он обсудил с герцогом вопрос, не стоит ли отобедать, решил, что можно ограничиться кофе, снял галстук, жалуясь на духоту, и наконец погрузился в кресло, стоявшее напротив меня. При этом он ежесекундно улыбался, шутил, но, как мне казалось по немного отсутствующему выражению его глаз, про себя не переставал просчитывать какие-то варианты. Это меня не слишком порадовало — предпочтительнее было бы видеть у него на лице обычную непоколебимую уверенность. Но возможно, я преувеличивал, а причиной тому была рядовая усталость. По его словам, дядя уже давно не спал и явился на Антарес прямо с некоего приема в очень высоких кругах. Что ж, ни несвойственная его лицу бледность, ни еще более непривычный вечерний костюм этому утверждению не противоречили.

Пока дядя, что называется, устраивался поудобнее, нам — с завидной скоростью! — подали заказанный герцогом кофе. После чего сам хозяин, по-прежнему немногословный, занял третье кресло справа от меня, а Уилкинс, взяв свою чашку, присел в уголке стоявшего вдоль одной из стен дивана.

Поставив перед собой кофе, дядя положил в него немного сахара и принялся размешивать серебряной ложечкой. Так долго, что я уже перестал сомневаться, будто он действительно решает какую-то проблему. Отложив же наконец ложку, он отпил небольшой глоток, поднял глаза и без обычной улыбки сказал:

— Ну что, надо разобраться в этом деле. Не так ли, господа?

Очевидно, вопрос адресовался Лапу, но, по-моему, надо быть немного не в своем уме, дабы отказаться от такого предложения. Разумеется, Лай был в своем.

— Да, барон, я бы послушал с удовольствием. — Он задумчиво качнул головой. — Даже оставив в стороне странные фантазии герцога Гальего, я уже склонен считать, что эта история касается нас всех.

— Похоже на то, — с ноткой досады подтвердил дядя и вновь глотнул кофе.

— Но если вы считаете, что какие-то моменты мне знать не нужно, — с неожиданной откровенностью заявил Лан, — то я буду не в обиде.

— Да нет. Отчего же…

Тут я не выдержал и заговорил — впервые с момента появления дяди:

— Право же, не беспокойтесь, герцог! В этой истории всегда один болван — я! Вам, без сомнения, все расскажут. Метаться с выпученными глазами по всей Галактике — это моя привилегия.

Лан, казалось, очень удивился такому афронту, а вот сидящий на диване Уилкинс потихоньку приподнял большой палец, как будто одобряя мое выступление. Господин же барон, которому оно и было, собственно, предназначено, сперва сделал вид, что не слышит, но затем поднял все же глаза и уставился на меня так, словно искал в моем лице какой-то очень нужный ответ. Очевидно, не нашел…

— Нет, я не понимаю. Объясни, пожалуйста, почему же глаза-то твои так выпучились?

— Гаэль похитили. — В этом пункте я опять постарался быть максимально кратким — для дяди должно было хватить…

И верно. Более чем. Он даже хлопнул себя рукой по лбу, а затем откинулся в кресле, мотая головой.

— Ой! Ну конечно! Такой простой ход! Как же я не догадался? Какой позор…

Однако, несмотря на последнее утверждение, я бы сказал, он скорее радуется. Во всяком случае, в глазах у него заплясали веселые огоньки, а дрябловатые щеки, казалось, приобрели привычную округлость. Что ж, если вопрос о причинах моего поведения был единственной неразгаданной тайной, то все еще было не так плохо. Тем не менее вслух я заметил:

— Всегда приятно вас порадовать, дядя! Веселье вмиг сбежало с его лица, и он чуть прикусил губу, как бы принимая упрек, а затем подался вперед и тихо, но внятно проговорил, разглаживая обшлага пиджака:

— Ну, извини. Я виноват.

Краем глаза я увидел, что Лан, не в силах скрыть крайнее изумление, поспешно прикрылся чашкой с кофе, но промолчал. Извинения, конечно, штука неплохая, но обычно бесполезная и уж всегда запоздавшая. Признавая и это, дядя вздохнул достаточно искренне:

— Но, мой мальчик, теперь я буду откровенен. Боюсь, правда, что от всех проблем нас это не избавит.

Это были скверные новости: в моем воображении дядя всегда представлялся кем-то вроде грозного и доброго (для меня) волшебника, от одного вида которого вся нечисть в ужасе бежит и прячется по углам, но сказать было нечего… Тем временем хозяин завершил манипуляции с кофе и достаточно осторожно заметил:

— Вы не забываете, господа, что мне не известно почти сто процентов из того, о чем вы собираетесь говорить?

— О! Эта беседа выйдет долгой. — Дядя заговорил по-деловому. — И мы, разумеется, начнем с начала. Давай-ка, Ранье, рассказывай первый!

— Что? — не понял я.

— Все, как это тебе видится. — Предупреждая мое возражение, он заверил: — Это не пустое любопытство. Мне тоже нужно послушать. Может, и удастся обнаружить нечто ранее ускользнувшее.

Признаться, желания не было ни малейшего, но пришлось. Начав сбивчиво и маловразумительно, я постепенно разговорился и в итоге включил в свое повествование даже те личные эпизоды, посвящать в которые никого не собирался.

Рассказ получился долгим — когда я закончил, за окном гостиной уже стало темнеть, — но зато события были изложены мной максимально подробно, чему в немалой степени способствовали и вопросы, частенько задаваемые по ходу дела дядей и изредка Ланом. Что же до содержательной части моего рассказа, то хотя ничего нового по сравнению с уже изложенным мной там не было, тем не менее основные вехи стоит, пожалуй, отметить еще раз.

Итак. Представлялось достаточно очевидным, что затеял всю историю Вольфар Per. Во всяком случае, единственной надежной отправной точкой для событий можно было считать исчезновение научно-исследовательской станции „Бантам“, располагавшейся в звездной системе, соседней с Рэндом, и находившейся в подчинении у Вольфара — фактически в полном его распоряжении. Что там происходило, я так и не выяснил даже приблизительно, хотя, по мнению Его Высочества, именно в этом крылся ключ к пониманию всех событий (надо заметить, что о разговоре с Его Высочеством я впервые упомянул с определённой опаской, но дядя предложил ничего не утаивать).

После же загадочного исчезновения „Бантама“ Воль-фар развил бурную активность, в которой прослеживался достаточно четкий план. Он путешествовал от одного из нас к другому, встретившись, как минимум, с шестерыми (впрочем, на большее у него просто не должно было хватить времени), и, похоже, предлагал всем одно и то же: вступить с ним в сотрудничество или, вернее, занять его сторону в некоем грядущем конфликте. Забавный момент: когда я произнес „шестерых“, то подумал, что сейчас Лан меня поправит, потому что в его письме, полученном мной на Новой Калифорнии, сообщалось, будто они с Вольфа-ром не встречались. Однако он промолчал. Но это так, к слову…

Оценить результаты его переговоров с большой точностью я не мог, хотя представлялось практически бесспорным, что Реналдо Креон, Бренн и сам Лан — коли уж мы вели с ним такие беседы — Вольфару отказали. Про Князя Д'Хур и барона Данферно я ничего определенного не знал, но само отсутствие обоих на сцене до этого момента говорило за то, что их участие — на любой стороне — было, вероятнее всего, пассивным. Другое дело — Дин Таллисто. Трудно было не согласиться с Принцем и дядей (раз они оба это утверждали), что граф как-то замешан в истории просто в силу занимаемой им должности — Президента того самого Рэнда. Но и только.