– Я смогу вернуться только вечером, может быть, достаточно поздно.
Она откликнулась голосом, напряжение из которого исчезло:
– Хорошо…
– Дождитесь меня. Вы дождетесь? Она помедлила.
– А зачем?
– Ну… Я обещал…
– Я не хочу затруднять вас.
– Чепуха. Мне будет только приятно… (Господи, что я болтаю? Я же не хотел…)
– Хорошо.
– Вот только что вы будете есть? Вы голодны.
– Не знаю. Пока мне хочется спать…
– А потом, когда встанете? Выходить вам нельзя, понимаете? У вас нет ключа, и вообще…
– Я понимаю. Я не стану выходить. И у меня есть еще какая-то мелочь в кошельке.
– Но раз вы не можете выйти…
– Попрошу кого-нибудь, – спокойно ответила она. – Первого же мужчину, какой пройдет по коридору. Он не откажет.
Почему-то мне это не понравилось.
– Смотрите, будьте осторожны.
– Не беспокойтесь.
По ее голосу и тону я почувствовал, что она снова улыбается.
– До свидания.
– Всего доброго.
Я положил трубку. Что-то было не так в этом разговоре. Кто знает, может быть, она и на самом деле была не одна в номере? Ах, черт, вот уж действительно, не имела баба хлопот…
– У тебя все? – спросил Лидумс. Он смотрел на меня не то чтобы неодобрительно, но с легким сожалением, словно бы я, по его мнению, уделял слишком много внимания тому, чему уделять такого внимания не следовало. Он, конечно, понял – если не все, то уж больше, чем наполовину.
– Все, – ответил я, стараясь казаться невозмутимым..
– Тогда поехали.
Нет, к Семенычу ее – и дело с концом! А пока займемся, значит, историей… Впрочем, история историей, но сегодняшние заботы, пусть и мелкие, всегда кусают больнее. Интересно все же, что интроскописты уже успели там увидеть?
III
Экскаватор и бульдозер были уже убраны. На площадке проложили легкие рельсы, и по ним передвигалась странного вида тележка – рельсовый дефектоскоп, как нам объяснили. Около него возились двое штатских, а двигали тележку по рельсам два солдата. Интроскопия производилась путем радиолокации; использовать ультразвук было проще, но слишком опасно. Мы постояли минут десять, наблюдая; Лидумс заметил солдатам, чтобы катили равномернее, хотя они и так двигали тележку достаточно ровно;.начальство не может не давать указаний, иначе зачем оно? Сопровождавший нас майор, тот самый, вчерашний, сказал:
– Здесь все идет нормально, только на экране ничего не понять, тут надо быть специалистом. Дешифровку делают у нас в штабе.
Мы, все трое, по очереди поглядели на экран, – гражданские специалисты были с нами не очень любезны, мы им явно мешали, – и убедились, что понять что-то в неразберихе темных и светлых пятен было действительно нелегко. Тогда Лидумс сказал:
– Дешифровку посмотрим потом. А сейчас погуляем по этим местам – может быть, вы, Августа Петровна, что-нибудь вспомните, знакомая обстановка иногда помогает.
– Я бы не назвала это очень знакомым, – усмехнулась она. – В последние дни меня здесь уже не было.., Но попробуем.
Мы вышли за оцепление и пошли не торопясь, местный майор держался чуть сзади. Майор Иванова поглядывала по сторонам, на лице ее была грусть. Человек встречался с какой-то, пусть и не первой, но все же своей молодостью…
– Трудно узнать, – сказала она со вздохом. – При мне все тут еще стояло на своих местах. Пока проезжали центр, я опознала, по-моему, всего два здания… – Она остановилась. – Да, кажется, точно: дойти можно было вот до этого места, а тут, – она показала куда-то в небо, – висели знаки для автомобилей. В этом доме была парикмахерская, а чуть дальше перекресток – такая узенькая улочка…
Перекрестка не было, и улочки тоже – просто чуть заметные возвышения, поросшие травой.
– Как на кладбище, – пробормотала Иванова.
– Таких мест немного осталось, – сказал сзади майор, обидевшийся, наверное, за город, в котором ему привелось служить. – Построено уже много, и еще строится. Тут просто такой глухой район…
– Конечно, – откликнулась Августа Петровна. – Не зря они именно тут и разместили это… Лавка моя наверняка тоже не уцелела. – Она усмехнулась. – А что, я была неплохой бакалейщицей, торговать мне даже нравилось, в этом есть свой азарт… – Она остановилась. – А в каком же направлении жил мой автовладелец? – Повертев головой, она сокрушенно признала: – Забыла, понимаете, забыла – а думала, что профессиональная память не подведет. Годы… В той стороне, кажется… или там?
Она покачала головой и двинулась дальше.
– Машину, Августа Петровна? – спросил Лидумс.
– Нет, благодарю… Знаете, все-таки обстановка помогает. Потом можно будет проверить в архивах, но мне кажется, сейчас я верно вспомнила, утром не могла никак, а вот сейчас, здесь… Я ведь говорила, что была в городе не до самого конца. Но было еще довольно далеко до конца, когда здесь произошли, я уверена, какие-то изменения. Я говорю так – «уверена», – потому что внешне все оставалось как будто таким же, висели те же знаки, но что-то было не так, что-то не так…
Она остановилась, схватила себя пальцами за худой подбородок. И вдруг резко повернулась, пошла, почти побежала назад, развевая полы плаща. Лидумс поднял брови – медленно, подчеркнуто, как он умел, я пожал плечами, мы повернулись и пошли за старухой. Когда мы настигли ее, она стояла, тяжело переводя дыхание, там, где мы проходили пару минут назад.
– Вот теперь я совершенно вспомнила! – удовлетворенно сказала она. – Вспомнила, потому что мы тогда шли с той стороны, а я так никогда не ходила, там же было запретно, и у меня немного спуталось…
Она вытянула руку.
– Мы сейчас шли оттуда, не так ли? И дом, под которым находится подземелье, стоял там?
– Видите солдата из оцепления? – спросил Лидумс. – Он как раз на траверзе того дома.
– Да, – сказала Иванова, – совершенно верно. То был высокий дом, он возвышался над этим, – она повела рукой, словно приближая что-то к себе, – два его верхних этажа были видны отсюда. И вот в последний раз, когда я была тут, этих этажей уже не оказалось. Это было на следующее утро после сильной бомбежки… Помню, я еще подумала, не досталось ли и моему шоферу, подумала именно тем утром, когда увидела это: во время бомбежки бомбы падали совсем в другом районе. И автомобилист, с которым я все-таки встретилась в тот день, только позже, подтвердил, что в их районе бомбы не падали, кроме, может быть, одного раза, когда был близкий взрыв – но ручаться он не мог, он был, конечно, в бомбоубежище. Я решила тогда, что одна бомба заблудилась. Но теперь думаю… Странное совпадение, не так ли? Именно этот дом… Тогда я ведь не знала, что как раз он скрывает что-то, и поэтому не могла так подумать. Но ведь возможно, что они сами взорвали дом? Взорвали заблаговременно, понимаете? Ведь то было время, когда многие еще верили, что война может кончиться иначе, а бомбежки еще не были такими сильными, как позже, когда наши уже наступали. Может быть, они сами взорвали дом, чтобы скрыть вход в подземелье? Как вы думаете? С точки зрения специалистов по взрывам можно отличить, рухнул дом в результате попадания бомбы или снаряда – или его подорвали случайно?