По дну бродили зеленоватые солнечные блики. Коричневые шапки цистозиры покрывали камни. Вокруг камней вертелись пёстрые зеленушки. Бока у них были в малиновых и синих полосках. Завидев человека, зеленушки отошли в сторону, догрызая на ходу маленькие, похожие на семечки раковины.

Пим плыл, медленно шевеля ногами, и внимательно осматривал дно. Между камнями много песка. Это хорошо: в нём могут лежать амфоры.

Перед самым его носом булькнул камешек. Пим поднял лицо из воды. Толик показывал рукой: «Далеко ушёл влево!»

Пим вернулся и поплыл от берега прямо в море, на глубину. Камни и трава сменились чистым песком. Песок лучился на солнце. Раки-отшельники, волоча за собой известковые домики, чёрными запятыми двигались по дну.

Стало холодно. Песчаное дно не нагревалось. Оно отражало лучи солнца, как зеркало. Дно круто уходило вниз. Скоро оно слилось в одно большое светлое пятно. Пим нырнул, раз, второй. Вода больно давила на уши. Опустившись к самому дну, он увидел тёмную полоску. Всплыл, отдышался, нырнул ещё раз. Дно стремительно приблизилось. Тёмная полоска подошла к самым глазам. Ручка! Ручка от амфоры! Пим судорожно глотнул слюну. Серебряный пузырёк выскочил у него изо рта. Он схватил ручку и рванул её к себе. Подняв клуб золотистой пыли, она поддалась и осталась в ладони. Часто перебирая ногами, Пим всплыл, глотнул воздуху, поднял добычу над головой.

Это была не амфора. Это был только обломок: ручка на толстом выпуклом черепке.

Пим перевернулся на спину и поплыл к берегу. Рядом с Толиком на корточках сидел Степан.

— Смотри, что мы нашли, — сказал Толик и протянул Пиму ладонь.

На ладони лежала винтовочная гильза.

— Ну и что? — спросил Пим. Он тяжело дышал. — Таких в степи полно.

— Ця не такая, — сказал Степан.

Пим положил ручку от амфоры и взял с ладони у Толика гильзу. Старая, зелёная, мятая, короткая гильза. И верно, не такая.

— А вот ещё одна, — сказал Толик и поднял у себя из-под ног вторую гильзу.

Больше гильз не нашли..

Ручку от амфоры снесли в музеи.

— Ну что ж, — вздохнув, сказал Николай Иванович, — пусть их у меня будет тридцать, — он положил ручку в шкаф. — А теперь давайте ваши гильзы.

Он повертел одну из гильз перед глазами.

— Винтовочный патрон начала века, — невесело произнёс он. — На этом пляже в тысяча девятьсот пятом году было расстреляно тридцать шесть человек.

В город их привезли ночью. Тридцать шесть солдат восставшего в Севастополе батальона.

Весь день под окна тюрьмы шёл народ. Из толпы выбегали, карабкались на фонарные столбы ораторы. Сбивчиво, взахлёб выкрикивали лозунги. Разошлись поздно вечером. А ночью из тюремных ворот две шеренги солдат вывели арестованных.

Николай Иванович был тогда мальчишкой. Прячась в тени домов, он пошёл вслед за солдатами. Арестованные брели кучкой. Некоторых поддерживали товарищи. Прошли по Степной, спустились к Мусульманскому кладбищу; обойдя его, вышли на берег моря.

Была светлая ночь. Зелёные тени лежали на известковых скалах. Густой, с полынным запахом воздух медленно стекал с обрыва, едва заметно шевелил море.

Арестованных поставили в ряд под скалой на белой галечной осыпке.

Хрипло крикнул что-то офицер. Вразнобой — не сразу — защёлкали затворы.

И тогда арестованные запели.

Они пели очень тихо, и мальчик не разбирал слов. Они стояли плечом к плечу. Двое висели на руках товарищей.

Офицер крикнул ещё раз. Раздался одинокий выстрел. Кто-то протяжно и громко охнул. Песня прекратилась.

Офицер, тыча в лица солдат чем-то блестящим, забегал перед строем.

Мальчик лежал на скале и, не отрываясь, смотрел вниз.

Снова раздался топот ног. Шла вторая группа солдат с арестованными.

Прижимаясь к земле, мальчик переполз через пригорок, скользнул в лощину и, вскочив на ноги, бросился домой.

Позади него грохнул залп…

Три дня берег был оцеплен..

На четвёртый — ударил шторм.

Когда он утих, перевёрнутая, обмытая волной галька была чиста.

На кладбище, у самой стены, в эти дни вырыли и засыпали две траншеи.

— Я давно не был там… — Николай Иванович вздохнул. — Держите вашу гильзу.

Он отошёл в сторону, потом, вспомнив что-то, остановился.

— Подите сюда, мальчики! Смотрите, что откопали мы вчера. Присяга, которую принимали корсонесские юноши, достигшие совершеннолетия. Камень разбит, но часть текста читается:

«Клянусь не предавать Корсонеса, ни Перкентиды, ни Лазурной гавани, ни прочих укреплённых пунктов и территории корсонесцев, а равно ни друзей, ни людей, у которых мы учимся…»

… НИ ЛЮДЕЙ, У КОТОРЫХ МЫ УЧИМСЯ.

— Кстати, Пётр, — сказал он, — что у вас получилось с Зоей? Она отдыхает у матери, прислала с Ладоги письмо. Всем привет, кроме тебя. А?

Пим пожал плечами.

— Мы пошли, Николай Иванович! — сказал он.

Кладбище было рядом с Корсонесом. Перелезли через ограду. Первый — Пим, за ним — Толик. Пошли вдоль стены.

Серо-зелёные кусты заманихи шапками покрывали старые могильные плиты. Покосившиеся каменные столбы с высеченной на каждом чалмой — татарские надгробия — торчали между кустов.

На каменных столбах, как заводные, трещали цикады. В самом дальнем углу кладбища стояли две деревянные, выкрашенные красной краской пирамиды. Подошли к одной из них. На металлической дощечке было вырезано;

„Сентябрь. 1905 год".

И всё.

За кустами послышались голоса.

Ребята заглянули в просвет между ветвями.

По дорожке шли Лидия Гавриловна и Виктор Петрович. Виктор Петрович что-то говорил. Лидия Гавриловна тихо смеялась. Около куста заманихи они остановились. Виктор Петрович протянул руку и поймал цикаду. Большая жёлтая цикада рвалась у него из пальцев, гудела шмелем, Лидия Гавриловна нахмурилась.

— Ну, что ты уставился? — буркнул Пим и толкнул Толика в спину. — Пошли.

Толик посмотрел на Пима. Пим шагал нахмурясь, на ходу шевелил губами.

Они встретились в городе.

Пим бросился к Сергею.

— Серёга, ты где пропал? Я приходил — тебя нет.

— Работал.

— А в выходной? Сергей не ответил.

— Что с тобой, Серёга? — спросил Пим. Сергей снова помолчал.

— Понимаешь, какая штука, — нехотя проговорил он. — Меня тут в милицию вызывали.

— Зачем?

— Насчёт того дела.

— С пьяным?

— Да. Кто-то сказал, что видел меня. Люди за забором видели. В милиции спросили: «Был там?» Я сказал: «Был».

— А про Хлыста ты сказал?

— Друзей не выдают, — усмехнулся Сергей.

— Какой же он тебе друг?

— Было, дружили… Надоела мне вся эта петрушка. Школу бросил — брошу завод. Уйду плавать. Как твой отец. Потом доучусь.

— А вдруг тебя арестуют? — спросил Пим.

— Не арестуют. Ну ладно, ты домой?

— Домой.

— Увидишь некоторых знакомых — привет. Скажи, собирается в океан. Тропики, тралы…

Когда Сергей скрылся в толпе, Пим долго стоял на одном месте, а потом медленно пошёл по улице. Улица шла в сторону от бухты. Она вела к центру.

Дойдя до центра, Пим отыскал на Большой Корабельной дом с чёрной стеклянной доской у входа:

НАРОДНЫЙ СУД

Прежде чем войти, он сделал несколько кругов около дома. Дверь с тугой кольчатой пружиной. Длинный пустой коридор.