— Боже праведный! Что это у вас, Льюдмила?

— След от кусочка металла, — ответила Павличенко. Она не знала английских слов: «scar» — шрам, «splinter» — осколок, «shell» — артиллерийский снаряд, — и потому прибегла к замене.

— Но как сюда попал металл? — Элеонора осторожно провела пальцем по красноватой линии.

— В декабре прошлого года, под Севастополем.

— В бою с немцами?

— Да.

— Бедная моя девочка! — госпожа Рузвельт порывисто обняла свою гостью и коснулась губами ее лба. — Какие страшные испытания вам пришлось пережить…

С тех пор как Франклин Делано по наущению Элеоноры отправил телеграмму Иосифу Сталину с приглашением советской делегации на Всемирную студенческую ассамблею в Вашингтоне, прошло всего полтора месяца. Американцы даже беспокоились, откликнется ли на их приглашение суровый «дядюшка Джо» (так они между собой именовали Генерального секретаря ЦК ВКП(б). Однако он согласился, русские приехали, и вот для супруги президента красивая девушка-офицер с уродливым шрамом на спине вдруг превратилась в близкого человека.

Но первая встреча за завтраком в Белом доме ничего подобного не обещала. Младший лейтенант не привлекала к себе внимания. Она держалась слишком скромно, скорее — отчужденно. Взгляд ее, скользивший по лицам людей, сидящих за столом, казался хмурым. Она не участвовала в общем разговоре. Тогда Элеонора ради изучения нового для себя объекта решила нанести легкий удар по доспехам севастопольской «амазонки». Ответ был резким и очень точным. Госпожа Рузвельт, имевшая немалый опыт публичных дискуссий, тотчас это признала. Следующий шаг к русской тайне она сделала сама…

Когда президент Соединенных Штатов, удивленный отсутствием за обедом обеих дам, приехал на своем кресле-каталке на половину дома, занимаемой его супругой, то он застал Элеонору и Людмилу в спальне. Они сидели на кровати, занятые шитьем, и оживленно разговаривали. Работа над переделкой пижамы приближалась к концу. Куртку Люда уже надела на себя. Увидев Рузвельта, она покраснела, вскочила на ноги и, придерживая на бедрах полотенце, выпалила:

— Прошу прощения, господин президент!

Франклин Делано расхохотался.

Какая милая, домашняя картина! Женщины с ножницами и иголками в руках — среди ярких обрезков ткани. Они забыли обо всем на свете и рассуждают о цвете одежды, ее покрое и отделке, болтают о том, как будут выглядеть в новом платье, кому оно может понравиться, а кому — нет. Им не мешает большая разница в возрасте, в происхождении, в социальном положении, и так называемый «языковый барьер», поскольку госпожа Павличенко хотя и знает английский, но далеко не в совершенстве. Внезапно обнаружив полное сходство взглядов на разные явления жизни, они с восторгом смотрят друг на друга и наслаждаются этой, на его взгляд, совершенно бессодержательной беседой.

Впрочем, такое у Элеоноры уже было.

В 1932 году, во время президентской выборной кампании мужа первая леди познакомилась с молодой талантливой журналисткой Лореной Гикок, много и хорошо писавшей о политике Демократической партии, в которой состояли Рузвельт и его жена. Эти статьи понравились первой леди. Вскоре она подружилась с Лореной. Они часто вместе путешествовали, посещали театры, художественные выставки, общественные мероприятия. Гикок стала получать подарки от госпожи Рузвельт, однажды, например — автомобиль. Кроме того, ей выделили комнату в Белом доме. Прислуга болтала, будто иногда она ночует в спальне Элеоноры. Тогда Франклин Делано потребовал от жены, чтобы она удалила молодую женщину из его резиденции.

Однако сам он в этой спальне не появлялся.

Причиной тому послужила супружеская измена. Еще в начале 1920-х годов в руки к Элеоноре случайно попало письмо секретарши президента, Люси Пейдж Мэсер, очень привлекательной и энергичной особы. Из него явствовало, что интимные отношения с ней Рузвельт поддерживает довольно давно. Это открытие едва не разрушило их брак. Элеонора тяжело переживала случившееся и сразу предложила мужу подать на развод. Но потом, спокойно обсудив ситуацию, они оба пришли к выводу, что надо учитывать интересы детей — их у супружеской четы было пять, — а также подумать о политической карьере Франклина. Развод мог нанести ей непоправимый вред. Между тем его карьера шла в гору: сначала он стал сенатором, потом — губернатором штата Нью-Йорк.

Так плотская любовь навсегда покинула семейство Рузвельтов, но остались дружба, глубокое взаимопонимание, деловое сотрудничество…

Вечером на Гудзоне поднялся сильный ветер, небо заволокло тучами, пошел дождь, который скоро превратился в ливень. В гостиной разожгли камин. Это произошло весьма кстати потому, что в просторной комнате, где подавали ужин, стекла в окнах дрожали от порывов шторма. Осенняя непогода, казалось, через стены проникала в старый каменный дом и наполняла его сыростью, поднимавшейся от большой реки.

К ужину в «Гайд-парк» приехал давно знакомый русским советник президента, Гарри-Ллойд Гопкинс. Он привез какие-то бумаги из Вашингтона и, будучи по натуре человеком общительным, составил приятную компанию гостям за столом. Правда, Гопкинс не употреблял спиртного, соленой, острой и жареной пищи из-за прошлогодней операции на желудке по поводу раковой опухоли. Но это обстоятельство нисколько не влияло на его нрав, и он веселил собеседников остроумными комментариями к последним событиям. Особенно его приезду была рада Элеонора. Она предупредила советника, что хочет обсудить с ним одну проблему.

Через два дня, вернувшись в Вашингтон, Гарри-Ллойд Гопкинс позвонил послу Советского Союза Литвинову и предложил провести их обычную неофициальную встречу в итальянском ресторане, расположенном на Пенсильвания-авеню. С тех пор как в июле 1941 года советник президента в Кремле познакомился с Литвиновым (тот выступал переводчиком при его встрече со Сталиным), оба политика прониклись друг к другу симпатией. Затем Литвинов приехал в США уже как официальный руководитель посольства. Он разделял взгляд Гопкинса на важность так называемой личной дипломатии. Неофициальные встречи между представителями двух союзных держав стали возможны и приносили пользу, ускоряя решение многих сложных вопросов.

То, о чем заговорил Гопкинс, Литвинова немного удивило. С большой похвалой отозвавшись о работе советской студенческой делегации, советник Рузвельта предложил ее… разделить. Пусть двое молодых людей, Красавченко и Пчелинцев, теперь поедут по городам Восточного побережья, а младший лейтенант Павличенко — на запад Соединенных Штатов.

— В предварительном договоре об их пребывании в США такого пункта не было, — возразил Максим Максимович.

— Давайте подходить к делу неформально, дорогой друг. Оно от этого только выиграет, — заметил Гарри-Ллойд.

— А кто высказал подобное пожелание?

В ответ Гопкинс поднял глаза вверх и тонко улыбнулся. Посол СССР догадался, что он имеет ввиду, но ответил строго:

— Я должен все согласовать с Москвой.

— Конечно, согласуйте. Добавьте также, что госпожа Рузвельт именно сейчас собирается посетить несколько крупных городов на Западе. Она могла бы присутствовать вместе с младшим лейтенантом на пресс-конференциях, городских митингах, приемах в мэриях, ужинах для деловых кругов, бизнес-ланчах и так далее… Вы меня понимаете?

— Понимаю, — кивнул головой Литвинов. — Думаю, разрешение будет получено в ближайшее время…

Президентский лимузин с бронированными стеклами, набирая скорость, мчался по пустынному шоссе. Впереди него двигалась первая машина с охраной, сразу за ним — вторая. Дома и улицы Дирборна, небольшого пригорода Детройта, старейшего города на Среднем Западе Америки, убегали вдаль. Только что закончился визит госпожи Рузвельт и ее спутницы — младшего лейтенанта Павличенко — в штаб-квартиру «Ford Motor Company».

Начался он с посещения авиационного завода, где делали двухмоторные бомбардировщики, прозванные в армии США «Tin Goos» — «Жестяной Гусь». Им показали весь процесс создания самолета, от сварки каркаса из металлических трубок и штамповки крыльев из дюраля на огромном механическом прессе до главного конвейера, где боевая машина обретала свой грозный вид. Пояснения давал господин Лоуренс, директор предприятия.