Немцы — солдаты очень дисциплинированные — собрались в нужном месте, в нужное время и в нужном количестве. Кухня подъехала в 11.37, приступила к раздаче еды в 11.50. Людмила ждала, когда фашисты обступят кухню потеснее. На прицеле она держала долговязого унтер-офицера с двумя поперечными полосками на погонах, то есть кандидата на офицерское звание. Он выделялся среди других, что-то громко говорил, рядовые его слушались. Наконец унтер подошел к повару, разливавшему черпаком суп. Павличенко, еще раньше положив указательный палец на спусковой крючок своей именной СВТ-40, теперь мягко нажала на него, и выстрел прозвучал. Группа обрадовалась этому сигналу командира. Русские открыли ураганный огонь с трех точек, который стал быстро кромсать серо-зеленую толпу на части, валить врагов на землю.
Майор артиллерии выскочил из дома, услышав крики и выстрелы. Пуля пробила ему переносицу — это был привет от снайпера Люды. Старый егерь тоже стрелял, и довольно метко. Он убил ординарца. Через поляну, покрытую трупами фашистов, нападающие бросились к дому. Павличенко вытащила документы майора из кармана его кителя, срезала финкой один погон и металлический орден «Железный крест», достала из черной кобуры офицерский пистолет «вальтер». Разведчики тем временем ворвались в здание, стреляя из ППШ-41. Они хотели забрать штабные бумаги.
— Партизанен! — раздался крик оттуда.
Связист-ефрейтор, прижимавший к уху трубку полевого телефона, больше доложить начальству ничего не успел, поскольку получил пулю в грудь. Все, что лежало перед ним на столе: карты, донесения, приказы, книга кодов, — досталось отважным бойцам 54-го имени Степана Разина стрелкового полка. Также они прихватили с собой висевший на стене туго набитый солдатский ранец и немецкий пистолет-пулемет, у нас в народе почему-то называемый «шмайссер», хотя германский конструктор оружия Гуго Шмайссер к нему никакого отношения не имел, а производила это интересное во всех смыслах изделие фирма «ERMA» с маркировкой МР-38 и МР-40.
Группа покинула место боя столь же стремительно, как и атаковала. Бежали через лес почти полкилометра. Уходили на юго-восток по охотничьей тропе, которую знал Вартанов. Он вел их к нейтральной полосе, но днем переходить ее не следовало. У лесника имелась на примете дальняя заимка: деревянная хибарка, наполовину вросшая в землю недалеко от родника, среди высоких деревьев бузины и акации, с густым подлеском из держи-дерева, грабинника, можжевельника колючего. Там бойцы, повалившись на землю от усталости, стали ждать наступления темноты.
На рыжей мягкой хвое под можжевельником они лежали вповалку и спали непробудным солдатским сном. Першим нести караул вызвался Анастас Вартанов, хотя из-за преклонного возраста устал больше других. Не спалось егерю после сегодняшних приключений. Он снова побывал в родном доме, снова ушел из него и, как того хотел раньше, вполне насладился местью. Но покоя не было. Воспоминания о тех, кого он недавно похоронил на хуторе, терзали его сердце. Закинув «трехлинейку» за плечо, он шагал по делянке, чутко прислушивался к лесным звукам, вздыхал, вытирал слезы, вскипавшие на глазах, и думал, куда ему теперь податься, чтоб быть рядом с погибшими сыном, внуком, дочерью, женой, невесткой. Выход один — проситься в снайперский взвод, к симпатичной девушке Людмиле. Она полюбила крымский лес, и будет здесь охотиться на фрицев.
Павличенко проснулась часа через три, точно услышав звонок будильника. В лесу что-то изменилось. Ветер утих, сильно похолодало. Температура воздуха не превышала плюс шести градусов, и плотное облако, цветом сходное с молоком, медленно опускалось на склон горы. Деревья, ожидая погружения в него, словно оцепенели, вытянулись вверх. Правду говорил ей старый егерь: они боятся осеннего тумана.
Вартанов вместе с Федором Седых хозяйничали у родника. Они вырыли углубление в земле и развели там небольшой костер. Его дым смешивался с туманом и потому опасным для группы не был. Над огнем висел котелок. Вода уже закипала. На плоском камне солдаты расставили кружки, фляги, хлеб, нарезанный толстыми ломтями, брикеты пищевого концентрата горохового супа-пюре, которые собирались растворить в кипятке.
Имелось и существенное дополнение. Немецкий ранец, в суматохе ловко унесенный разведчиками из дома, хранил недельный сухой паек господина майора. На походном столе заняла свое место пол-литровая фляга с коньяком и продукты, для рядовых защитников Севастополя абсолютно недоступные: консервные банки с сардинами в масле, изрядного веса кусок сыра, упакованный в целлофан, палка сырокопченой колбасы, плитка шоколада в фольге, пачки с галетами. Поглядывая на это гастрономическое великолепие, разведчики радостно улыбались в предвкушении пира. Нынче набег на вражеский штаб представлялся им невероятно удачным.
Самое непосредственное отношение к фронтовой удаче имела старший сержант Павличенко, и это они отлично понимали. Знаменитый снайпер привела их к месту засады, командовала в ходе атаки, благополучно вывела отряд из немецкого тыла. Однако Людмила Михайловна держалась скромно. Присев на трухлявый пенек в сторонке, она внимательно рассматривала собственные трофеи. Довольно долго ее занимала конструкция пистолета «вальтер», доселе Люде незнакомая, потом — фашистский орден, но более всего — документы убитого ею офицера.
Зная латынь, владея в пределах университетского курса английским языком и по домашним урокам с матерью — французским, Людмила кое-что разобрала. Например, имя, фамилию, дату рождения, места сражений, где майор участвовал. Боевой путь, увенчанный лаврами, пролегал по территории Чехословакии, Франции, Польши. Красивая белокурая женщина, обняв двух мальчиков-подростков, смотрела прямо в объектив фотоаппарата и улыбалась. На обороте карточки чернели четкие буквы: «Mein Herz! Mit Liebe, Anna…» Ее письмо, достаточно длинное, лежало здесь же. Люда, естественно, прочитать его не смогла. Она увидела только, что майор написал жене ответ, но отправить его не успел.
«Не надо было вам сюда приходить, дорогой мой барон Клемент-Карл-Людвиг фон Штейнгель!» — с усмешкой подумала она и спрятала все бумаги в свою полевую сумку.
Дальше с ними будет разбираться капитан Безродный. Пистолет «вальтер» тоже придется ему отдать, равно, как и орден, забавляющий ее своей конфигурацией. Однако главное сделано. Теперь впереди у группы — три с половиной километра по лесу, окутанному туманом. В наступающих сумерках они их преодолеют легко, не торопясь, отдыхая на полянах, прислушиваясь к редкому, беспокоящему ружейно-пулеметному огню, который обычно ведут ночью оба противника.
Глава девятая. ПО ПРОЗВИЩУ «РЫСЬ»
На самом деле они ее боялись.
Вроде бы жили бок о бок в землянках, вроде бы воевали вместе, ходили, как она, и даже в паре с ней, в снайперские засады. Однако существовало нечто, их пониманию недоступное, сверхъестественное, вызывающее зависть, недоумение, порой — изумление, замешанное на страхе. Они погибали, получали тяжелые ранения, иногда — по глупости, по неосторожности, неумению быть на войне, иногда — по нелепой случайности, но больше всего — из-за непреодолимых обстоятельств этой кровавой тотальной бойни. В отличие от других бойцов и командиров 54-го стрелкового полка, старший сержант Павличенко ВСЕГДА возвращалась из рейда на позиции второй роты живой и невредимой. От убитых врагов она приносила добычу и сдавала ее капитану Безродному. То карабин «Zf Каг98к» с оптическим прицелом, но это редко, поскольку немцы под Севастополем в ноябре — декабре 1941 года снайперов еще имели мало. То стандартную винтовку вермахта, изготовленную фирмой «Маузер-Верке», который был вооружен связист, тянувший провод от одного командного пункта к другому. То пистолет-пулемет МР-40 мотоциклиста-ординарца, легкомысленно остановившегося возле кустов, чтобы полакомиться спелыми плодами шиповника.
Между собой солдаты снайперского взвода обсуждали ее боевые удачи и делали самые неожиданные выводы. Болтали, будто Людмила Михайловна — заговоренная, и заговорила ее от смерти бабка-знахарка в селе под Одессой, спасенная снайпером от румын. Болтали, будто в лесу Люда осторожна и тиха, как рысь, и потому за ней ходит, ничуть ее не боясь, леший и своими руками-корягами притягивает к себе пули, летящие в ее сторону. Болтали, будто она может слышать через грунт все, что происходит вокруг на расстоянии полукилометра, и потому вовремя меняет огневые рубежи, всякий раз находя новый и наиболее безопасный.