Затем членов делегации повезли в Наркомат иностранных дел, и они очутились в его подвальном помещении, похожем на огромный универмаг, только совершенно безлюдный. В витринах и на застекленных прилавках там лежали предметы мужского и женского туалета, в свободной продаже в Москве давно не встречающиеся.

Людмилу сопровождал молодой сотрудник, и ей было неудобно при нем отбирать нужные вещи. Он же, ничуть не стесняясь, давал весьма разумные советы, и скоро оба больших чемодана, выданные ей тут же, наполнились доверху. Платья, блузки, юбки, английские жакеты, нижнее белье, чулки, носки, носовые платки, шляпки, перчатки и шарфики разных цветов и фасонов — все это дали бесплатно, аккуратно упаковали и попросили расписаться в длинной ведомости.

Но этим дело не ограничилось.

Пчелинцев и Павличенко являлись военнослужащими, их следовало экипировать соответствующим образом. Так они попали в экспериментальную пошивочную мастерскую Наркомата обороны на Фрунзенской набережной, в народе называемую «генеральское ателье». Если для Пчелинцева парадный мундир подобрали в течение часа, то с Людмилой ничего не получалось. Женских парадных кителей в ателье не было, сшить такую одежду за сутки не смог бы никто. Приняли решение переделать для нее одну из генеральских гимнастерок из тонкого чистошерстяного габардина, сняли мерки и обещали доставить заказ к вечеру прямо в ЦК ВЛКС.

Затем настало время особых консультаций и инструкций. Проводили их сотрудники компетентных органов. Красавченко, Пчелинцев и Павличенко узнали много нового для себя о нынешней политике союзных держав, о международном молодежном и студенческом движении, о государственном устройстве Соединенных Штатов Америки и биографиях их лидеров. Им советовали, как вести себя в тех или иных случаях, диктовали тезисы выступлений, предупреждали о возможных провокациях. Кое-что разрешали записать, кое-что советовали запомнить.

Довольно сложным был вопрос о знании языка. Переводчиков им дадут, в этом в Москве никто не сомневался. Но лучше иметь хоть какие-то собственные познания, потому что возможны контакты — и они очень важны — с простыми людьми на митингах. Николай Красавченко честно признался, что никакими языками не владеет. Владимир Пчелинцев изучал в институте только немецкий. Но Людмила имела фору: дома вместе с мамой в детстве, а потом в школе и университете она учила английский.

В Наркомате иностранных дел им оформили заграничные паспорта. Они выглядели красиво и солидно: продолговатой формы, в твердой обложке, оклеенной красным шелком с вытесненным гербом страны, внутри текст на русском и французском языках и маленькая фотография внизу. Семейное положение Люды сотрудники Наркомата определили без ее участия: «не замужем». Прилагалось и описание примет. Павличенко узнала, что рост у нее — средний, глаза — карие, нос — прямой, по цвету волос она — шатенка.

Кроме того, комсомольско-молодежную делегацию снабдили валютой: по две тысячи долларов на каждого. Вполне приличная сумма, как им сказали в Наркоминделе. Однако выдали ее мелкими купюрами, и толстая пачка зеленоватых американских денег с портретами президентов заняла много места в чемодане.

Несколько растерявшись от калейдоскопа внезапных событий, от всего увиденного и услышанного за последние часы, они поздним вечером опять попали в здание ЦК ВЛКСМ на Старой площади, в кабинет к Николаю Михайлову. Он шутил, смеялся и чувствовал себя именинником. Люди, подобранные им, все проверки прошли успешно, высокому начальству понравились и готовы отправиться в дальнее путешествие. По такому случаю здесь состоится прощальный ужин. Машины за женой Пчелинцева Ритой, живущей в Вишняках, и за матерью Павличенко, Еленой Трофимовной Беловой, живущей на Стромынке, уже посланы.

Вдруг у него на столе зазвонил особенный, белый, телефон с гербом СССР, напечатанным в центре диска. Первый секретарь мгновенно схватил трубку и голосом, исполненным глубокого почтения, если не сказать, страха доложил:

— Михайлов — у аппарата… да, слушаю… Сейчас приедем…

Москва в два часа ночи была пустынна и темна. Однако Боровицкие ворота, через которые машина Михайлова въехала на территорию Кремля, освещались с двух сторон. Там стояла охрана: автоматчики в форме внутренних войск НКВД, солдаты с самозарядными винтовками Токарева. Документы проверяли тщательно. Но список полуночных посетителей у них был, и вскоре лейтенант, командующий караулом, козырнув Михайлову, отдал приказ пропустить автомобиль.

Шаги в длинном коридоре отдавались гулко. Один поворот, другой, подъем по лестнице, и вот они — в приемной, у дверей кабинета. Секретарь Сталина открывает ее, и Людмила видит этого великого человека. Он одет в простой китель с отложным воротником, но без знаков различия, ростом не так высок, как ей раньше казалось, худощав, смугловат, на лице — легкие оспины, в согнутой левой руке держит трубку. Загипнотизированная взглядом его темных тигриных глаз, она делает шаг вперед и слышит глуховатый голос Главнокомандующего, который говорит с легким грузинским акцентом.

Первый секретарь ЦК ВЛКСМ представляет их по очереди, и Павличенко — самая последняя. Иосиф Виссарионович произносит всего несколько фраз про ответственное задание партии и правительства, про союзников, не желающих открывать второй фронт, про американский народ, кому обязательно надо знать правду о борьбе советского народа с фашизмом. Комсомольско-молодежная делегация ловит его слова в состоянии некоего оцепенения. Товарищ Сталин к этому уже привык. На прощание он пристально вглядывается в лица своих молодых посланцев, и только карие глаза снайпера Люды кажутся ему умными и живыми, в них горят золотистые искорки.

— Есть ли просьбы, товарищи? — спрашивает он.

— Да, товарищ Сталин, — негромко отвечает она. — Очень нужен англо-русский и русско-английский словарь с учебником грамматики. Потому что таких союзников надо знать в лицо!

Превосходная фраза сказана младшим лейтенантом, она — из знаменитой повести про подвиги чекистов. В ней заменено лишь одно слово: «враг» на «союзник», — что свидетельствует о правильной подготовке всей делегации к поездке в США.

— Хорошо, товарищ Павличенко, — отвечает вождь мирового пролетариата, обращаясь именно к ней. — Книги вы получите. Лично от меня.

Густой предутренний туман клубился в долине реки Потомак. Пологие холмы, зеленые луга, рощи, сады и селения тонули в зыбкой его пелене. Железнодорожный экспресс «Майами — Вашинггон», приближаясь к пункту своего назначения, развил скорость до шестидесяти километров в час. Он прорезал белое облако, опустившееся на землю, легко, как раскаленный меч.

От ритмичного покачивания и быстрого перестука колес Людмила то просыпалась, то засыпала вновь. Она ехала в двухместном купе одна и потому могла снять верхнюю одежду и белье, укрыться накрахмаленной льняной простыней и спокойно отдыхать. Рядом с ее головой на вагонном столике подрагивала толстенькая, в три пальца, небольшая книжица словаря, которую удобно носить с собой. Главнокомандующий Вооруженными Силами СССР сдержал слово. Павличенко, перелистывая ее каждый день для проверки собственных знаний, видела его четкую роспись на титульном листе сбоку: «И. Сталин».

В соседнем купе расположились Николай Красавченко и Владимиир Пчелинцев, ее спутники в двухнедельном путешествии через горы, пустыни и воды Атлантического океана. Честно говоря, она немного устала от их почти постоянного присутствия. Хорошие они ребята, но снайпер — это боец-одиночка. Ему нужна тишина, покой, время на размышление. Он должен сам наблюдать за изменением окружающей его обстановки.

Отношения в студенческой делегации уже сложились: вежливые, товарищеские, с четко обозначенными границами возможного и невозможного. Отправляя разнополую компанию в дальнюю дорогу, в Москве провели с ними должный инструктаж. Каждому с глазу на глаз сделали строгое внушение. Пожалуй, больше любителю танцев Пчелинцеву и молчаливому комсомольскому вождю Красавченко, чем Людмиле, чью семейную историю первый секретарь ЦК ВЛКСМ в общих чертах знал.