— Вы хотите сказать, что…

— Я хочу сказать, что любой живой организм рано или поздно «забывает», как себя восстанавливать. Но не организм таких существ, как я. — Она криво усмехнулась. — Это одна из причин, по которой нормальные люди не слишком-то хорошо к нам относятся. Те, кто повежливее, делают вид, будто ничего не знают, но для нас придуманы разные клички. Из них «фусаилы» — от Мафусаила — самая невинная; другие гораздо хуже. Это легко понять: те, кто нас так называет, стареют и умирают, а мы — нет. Почему же им не относиться к нам со злобной завистью?

— Но я уверен, не все такие, — сказал Эстон.

— Не все… Некоторые нормальные мужчины видят в нас нечто вроде элитных производительниц, — мрачно сказала Леонова. — Мы не слишком-то плодовиты, и это, наверное, неплохо, потому что наши яичники постоянно регенерируются, и мыне утрачиваем с возрастом способности размножаться. Кстати, у нас чаще, чем обычно, рождаются близнецы. Все наши дети рождаются, имея своего симбиота, которого в свою очередь унаследуют их дети. По какой-то причине, которую мы еще до конца не выяснили, мы так же способны рожать детей от обычного мужчины, как и от мужчины с симбиотом. Поэтому некоторые обычные мужчины видят в нас средство обзавестись собственными «бессмертными» детьми.

Она поправила упавшие на глаза волосы. Эстон начал понимать, откуда взялось печальное и мудрое выражение ее глаз, украшавших такое юное лицо.

— Послушайте! Вы, наверное, думаете, что мы — что-то вроде угнетаемого меньшинства? На самом деле это не так, но иногда мы все же чувствуем себя жертвами. Фусаилы на Мидгарде составляют около половины населения, а на других планетах их совсем мало. Таких, как мы, всего-то меньше миллиона. Самое забавное то, что мы хорошо себя чувствуем на службе в армии, наверное, потому, что у нас появляется шанс умереть насильственной смертью. Вероятность этого на войне гораздо выше, чем в других ситуациях. Должна признаться, в моей жизни был период, когда я чувствовала себя невыразимо виноватой из-за того, что никогда не состарюсь — по крайней мере, пока жив мой симбиот. Я подозреваю, что военная служба нас притягивает из-за возможности сделаться такими же, как все люди. Там все мы одинаково смертны.

Она слегка тряхнула головой — Эстон уже начал понимать, что этот жест означает перемену ее настроения.

— На флоте и в армии нам всегда рады, особенно в эскадрильях истребителей. Эти машины — игрушки для молодых, а наши тела и скорость реакции остаются такими же, как у них, только мы успеваем набраться опыта. В конце концов большинство из нас пополняет списки павших в бою, как бы хорошо мы ни умели воевать… И это справедливо. Ведь и возможности выжить у нас больше, вы сами тому свидетель.

— Да, — подтвердил Эстон.

Леонова с любопытством взглянула на него, но он не был в тот момент расположен говорить о приближающемся выходе в отставку…

— Я знал многих пилотов, летавших на истребителях, — сказал он вместо этого, — и все они боялись состариться и утратить возможность летать.

— Да, это как наркотик, — со вздохом признала она. — Для фусаилов это значит даже больше, чем для обычных людей, потому что мы — отличные пилоты. У нас необычайно быстрая реакция — опять-таки благодаря симбиоту. Наши нервные импульсы проходят примерно на двадцать процентов быстрее, и поэтому мы большего можем добиться от наших машин. Когда нужно, мы можем долго обходиться без сна — симбиот очищает нашу кровь от продуктов обмена, накапливающихся при усталости. А если ситуация становится по-настоящему опасной, симбиот даже снабжает нас своей энергией. Для него это способ выживания: он помогает нам, чтобы выжили мы оба. Конечно, все имеет свои пределы: когда у симбиота иссякает запас сил, он перестает нас поддерживать. Тогда нам приходится худо. Мы впадаем в кому, и, если нас некому покормить… — она ласково улыбнулась Эстону, — … наш несчастный глупый симбиот начинает питаться нами, пока мы вместе не умираем.

— Бог ты мой, — выдохнул Эстон, глядя на нее с таким восхищенным изумлением, что она покраснела.

— Это вас… не смущает? — Ее голос звучал почти застенчиво.

— Почему это должно меня смущать? — спросил он. — Конечно, к этой мысли нужно привыкнуть, и я не свободен от толики зависти. Но я не вижу, что еще может меня смущать.

Он широко улыбнулся ей.

— Разумеется, вы — человек. Только новая, улучшенная модель. Если я вас правильно понял, это изменение генетического кода — новообретенный способ выживания. В конце концов все будут такими же, как вы.

— Боюсь, именно эта мысль не дает покоя некоторым нормальным людям даже в большей степени, чем тот факт, что у них нет симбиота, — сказала Леонова. — Они считают, что мы — что-то вроде мутантов, чудовищ, которые должны вытеснить «настоящих» людей. Пару сотен лет тому назад из-за этого происходили безобразные сцены насилия.

— Это лишь доказывает, что даже в будущем глупость останется отличительной чертой человечества, — нахально заявил Эстон и был вознагражден еще одной улыбкой.

— Может быть… Но, Дик, послушай: если я снова буду ранена, следи в оба, чтобы моя кровь не попала кому-нибудь в открытую рану.

— Почему? — Уже задавая этот вопрос, он про себя знал ответ.

— Потому что симбиот передается — за исключением зачатия — только напрямую через кровь, — сказала она, снова став серьезной, — И он по-прежнему смертельно опасен. Вот почему обычные женщины не осмеливаются рожать детей от наших мужчин: в крови эмбриона живет симбиот, который убьет мать, если она не фусаил. Такое случалось вначале, пока мы не поняли, в чем дело. Даже в лучших больницах — я имею в виду современные больницы, а не те примитивные заведения, которые есть у вас сейчас, — процент выживания ниже пяти процентов. А вне больниц — ниже одного.

— Я не забуду, — негромко сказал Эстон.

— Отлично.

Она погладила его руку, все еще обнимавшую ее.

— А пока я не ранена, юноша, — Леонова широко улыбнулась, и в глазах у нее зажглись шаловливые огоньки, — не беспокойся из-за моего нежного возраста, ладно? Если тебе нравится на меня смотреть — любуйся в свое удовольствие!

— Я постараюсь с уважением относиться к вашим почтенным годам, — ответил Эстон с неподражаемой, свойственной только ему ухмылкой, — но это будет непросто… И мне страшно представить, что подумают люди, увидев мои церемонные манеры!

— Это не проблема, — легкомысленно отмахнулась она. — Пусть думают, что я — твоя матушка!

Она была очень довольна тем, что употребила сленговое слово этого времени и не поняла, почему Эстон расхохотался.

Лучи утреннего солнца, проникавшие сквозь иллюминаторы, дрожали светящимися узорами на потолке и заставляли блестеть посуду. Людмила Леонова, бывший полковник терранского флота, обеими руками взяла чашку кофе, облокотилась на стол камбуза и с наслаждением прихлебывала любимый напиток. Ее распущенные каштановые волосы рассыпались по плечам, обтянутым еще одной футболкой Эстона. На ней был нарисован орел, эмблема «Харлей-Дэвидсона» — такой подарок преподнес Эстону его бывший старший помощник, отличавшийся по меньшей мере странным чувством юмора. Эстон вынужден был признать, что на Людмиле футболка смотрелась не в пример лучше, чем на нем. Вдобавок ее яркие цвета просто гипнотизировали Леонову, которая по-детски радовалась броскому рисунку.

Как это странно, подумал он, глядя на Людмилу. Несмотря на ее откровения, он не ожидал, что ночью она пригласит его в свою койку. Неожиданностью оказалась и ее страстность и опытность. Конечно, этого следовало ожидать: кто угодно, обладая такой внешностью и практикуясь в любви на протяжении семидесяти лет, преуспел бы на этом поприще. При этом, как ни странно, он ощущал странную ранимость Людмилы, почти застенчивость.

Ему показалось, она намеренно открывает для него потайную дверь в свою душу.