Она пожала плечами, и Эстон подавленно кивнул.

— Я слыхал о возможности подобного сценария, — со вздохом сказал он. — Со времени ухода Ельцина отношения с Россией были не слишком хороши. Развал НАТО, который мы наблюдаем последние два-три года, — тоже дурной знак. Принятие в НАТО стран бывшего Варшавского договора было предпринято, чтобы создать общеконтинентальное чувство безопасности, но эта затея провалилась. Руководство НАТО похоже на слепцов, пытающихся нащупать выход из лабиринта. Десять лет они безуспешно стараются найти приемлемое решение балканской проблемы! США, впрочем, тоже не слишком-то отличились, — мрачно добавил он. — Когда мы устали притворяться, будто способны быстренько все поправить, и вывели свои войска с Балкан, ситуация стала просто катастрофической. И мы до сих пор пытаемся как-то исправить эту ошибку.

— Не уверена, что можно было вести себя разумнее, — возразила Людмила. — Я знаю, люди склонны утверждать — постфактум, — будто любая катастрофа была «неизбежна», но в данном случае, мне кажется, так оно и было. Или, точнее, будет.

— Возможно.

Довольно долго Эстон, нахмурившись, смотрел в океанскую даль и размышлял о чем-то, а потом встряхнулся и произнес:

— Но сейчас у нас есть более насущные заботы. Суть стоящей перед нами проблемы в том, что у тебя нет паспорта. Если же я попытаюсь выдать тебя за жертву кораблекрушения, таможенники захотят узнать, с каким посольством им нужно связаться. Англичане — разумные люди, но по их ежедневным газетам этого никак не скажешь. Когда новости о «таинственной иностранке» просочатся в прессу, газеты, телевидение и радио устроят вокруг твоей особы настоящее цирковое представление.

— Как ты собираешься этого избежать? — спросила Людмила, и Эстон почувствовал себя польщенным. Заданный вопрос означал, что она верит в его способность справиться с задачей.

— Есть один способ, но для этого нужно немного изменить курс. Не так далеко отсюда — в Шотландии, а не в Англии — мы сможем, я думаю, высадиться на берег, не беседуя с представителями прессы. У меня есть там друзья.

— Отлично.

Она доверчиво положила голову ему на плечо. Ветер щекотал лицо Эстона ее волосами, отчего нос чесался, а сердце щемило от любви. Он уже начал привыкать к тому, что Людмила непрерывно удивляет его, но главным было то, что невероятные происшествия, выпавшие на долю Эстона, всколыхнули его душу, изменили в нем что-то. Ему казалось, что детское изумление перед миром и людьми, давно похороненное под грузом прожитых лет, снова ожило и завладело им. Эстон полагал, что это было неизбежным следствием происшедших событий, а разговоры с Людмилой и даже одно ее присутствие еще усиливали давно забытое чувство.

Ее радостная раскованность в любви удивила и восхитила Эстона, но теперь это казалось ему чем-то столь же естественным, как биение его собственного сердца. Он собирался безропотно стареть, поскольку грядущая отставка являлась официальным признанием того факта, что сражения и победы остались позади, но Людмила заставила его взглянуть на жизнь другими глазами. Поразительным образом сочетая мудрость старости с игривостью юности, она, казалось, ожидала того же и от него, и потому он неизбежно становился таким же. Ощущение было головокружительным — и Эстон был благодарен Людмиле не только за ее веру в него, но и за то, что она возвращала ему его подлинную личность.

Но самое удивительное в Людмиле было то, что она всегда вела себя совершенно естественно. Она могла быть хладнокровным бойцом, привыкшим смотреть смерти в глаза, или визжать как ребенок, когда он ее щекотал, но при этом оставаться самой собой. Она была цельной натурой без внешних и внутренних комплексов, и Эстон вынужден был признать, что еще ни разу не встречал никого, кто был бы похож на нее. В каком-то смысле ее душа казалась ему не меньшим чудом, чем непостижимые технологии или странное, мрачноватое будущее, из которого она явилась на Землю.

— Эй, — нежно позвал он, — просыпайся, соня!

— Мм-м-м? — спросила она, не открывая глаз, ибо до сих пор засыпала при каждом удобном случае.

— Ты уверена, что хорошо себя чувствуешь? — Эстон смотрел сверху вниз, как она сладко зевает.

— Ну конечно.

Леонова села и потянулась, будто кошка.

— Я же тебе говорила: я слишком измучила моего симбиота. Мы еще до сих пор не вполне восстановились. Не волнуйся. Если нужно, я могу бодрствовать, но разумнее отдыхать как можно больше, прежде чем начнутся объяснения с посторонними.

— Ну, если только ты уверена, что с тобой все в порядке…

— Я уверена. — Она с нежностью похлопала его по груди. — И раз уж я проснулась, чем могу тебе помочь?

— Ты ничего нового не придумала насчет нашего тролля? — спросил он, и глаза Леоновой потемнели.

— Пока что нет. — Она задумчиво посмотрела на темневший вдали берег. — Мы не знаем, каковы его планы, если они у него есть.

Она замолчала, глядя, как над ними пролетает авиалайнер, поблескивая на солнце. Чем ближе они были к цели своего путешествия, тем больше самолетов им встречалось.

— Пока эти машины летают, мы можем быть уверены, что тролль не натворил ничего слишком ужасного, — добавила она негромко.

— Так-то оно так, но хороший это знак или плохой? — пробормотал Эстон.

— Не знаю. — Она еще несколько мгновений следила за авиалайнером, а потом покачала головой. — Нет, не так. Хороший, потому что он, вероятно, еще не решился нас истребить. Чем дольше он колеблется, тем больше у нас времени, чтобы ему помешать. — Леонова посмотрела Эстону в глаза, и он понял, что она встревожена. — Возможно, мы сумеем обезвредить его, если отыщем. Но я плохо представляю, как мы можем обнаружить его местонахождение. Чем дольше мы будем его искать, тем труднее будет с ним справиться.

— Согласен. Хотелось бы мне лучше представлять психологию тролля, — сказал он.

— Нам тоже этого хочется. Вот уже двести лет, — сухо отозвалась Леонова. — Разумеется, раньше психология троллей и ее отличие от психологии кангов не имели такого значения.

— Понятно.

Эстон занялся своей трубкой, а Людмила с любопытством наблюдала, как он набивает и раскуривает ее. В ее эпоху курение было исчезнувшим пороком, и привычка Эстона продолжала занимать Людмилу. Он ожидал, что она будет осуждать его за это, но она не сказала ни слова. Возможно, ее собственная защищенность от болезней, подобных раку, была причиной такого отношения.

— Послушай, — сказал он, когда трубка как следует раскурилась, — давай взглянем на дело с другой стороны. Если он решит нас истребить, то мы окажемся по уши в дерьме. Если… — Эстон замолчал, потому что Леонова неожиданно захохотала. Он смотрел на нее несколько секунд, а потом проворчал:

— Ну, что я такого смешного сказал на этот раз.

— Это же здорово! По уши в дерьме?! — Она держалась за бока и чуть не падала от смеха. — Ох! Как же вышло, что такое сочное выражение было забыто?

— Женщина, ты помешана на низменных отправлениях человеческого организма, — укорил ее Эстон.

— Я… знаю… — с готовностью согласилась Людмила, переводя дух и вытирая слезы. Она попыталась прикинуться смущенной, но Эстон видел, как ее губы беззвучно произносят понравившуюся фразу, и приготовился нередко слышать ее от Леоновой.

— Извини, — сказала она наконец. — Итак, ты говорил…

— Я говорил, что вместо того, чтобы ломать себе голову над тем, как этот тролль может нас уничтожить, неплохо бы подумать, нет ли у него других намерений.

— Но, Дик, это же тролль! — возразила Леонова, мгновенно позабыв про веселье. — Они всегда убивают людей. Они никогда ничего другого не делали.

— Может, оно и так, но сейчас тролль впервые оказался на свободе.

— Не хочешь же ты сказать, что он может стремиться к сосуществованию с нами? — Леонова старалась, чтобы ее голос звучал не слишком недоверчиво.

— Конечно, это было бы самое лучшее, однако я на это не надеюсь. И все-таки мне кажется, Мила, ты кое-чего не учитываешь.