– Как дела, Самойлов?

Шевелит белками глаз, что-то шепчут губы. Наклоняюсь ближе и скорее догадываюсь, чем слышу:

– Не хотел «Пересвет» идти в Средиземку…

…Много дряни говорят нынче про старых матросов, много береговых жителей с усмешкой говорят о былых порядках нашего славного Флота. А ведь этого «Ура» не забудешь. Кричать «ура», утопая, – не заставишь!

Значит было что-то в Русском флоте, что заставляло кричать «ура» уходящему в воду Андреевскому флагу.

Нет, не пьяный матрос на берегу и не убийца своего офицера в первые дни революции есть выразитель порядков Русского флота. А вот именно эти 14 минут, от взрыва и до приказания «прыгай за борт» и те часы в воде, когда каждый за себя, а Бог за всех…»

Бережно разглаживаю выцветшие страницы…

По этим двум дневникам уже можно сделать кое-какие выводы. И Иванов-Тринадцатый, и лейтенант Совинский отзываются о Домерщикове в самых лучших тонах. К их отзывам можно прибавить и мнение третьего соплавателя – лейтенанта Еникеева, да и характеристика Кротовой тоже утяжеляет чашу весов против чаши с обвинением Палёнова.

Конечно, истина не доказывается простым большинством голосов: в истории не раз бывало, когда одно «против» перевешивало миллионы «за». Но неужели люди, довольно близко знавшие Домерщикова, делившие с ним минуты смертельной опасности, могли так глубоко заблуждаться, чтобы не почувствовать двуличную душу?

А может, и не было никакой диверсии? Ведь Иванов-Тринадцатый дает однозначный ответ: взрыв был наружный. И лейтенант Совинский не допускает мысли об «адской машинке». И почему я должен верить домыслам какого-то венского юриста, а не командиру «Пересвета»?

Стоп, стоп… Все это эмоции, не имеющие никакого отношения к истине. Я же своими глазами видел фотографию: английский френч, бесстрастный взгляд… И ключик от сигнального ящика, ключик от тайны. Ключик этот пока что болтается на поясе господина Палёнова. Кто он такой? Как очутился за границей? Мне не хочется верить, что в аккуратном досье венского юриста и в самом деле придавлена тугим пружинным зажимом правда о гибели «Пересвета». Заглянуть бы еще раз в его папку с окованными уголками. Уж я бы прочитал все до буковки!… А может, он в самом деле передал досье в посольство и теперь оно в архиве? В каком? Конечно же, в ЦГА ВМФ – Центральном государственном архиве Военно-Морского Флота.

Ленинград. Январь 1984 года

Если моя читальня во Всесоюзной библиотеке похожа изнутри на деревянный фрегат, то архив ВМФ с его чугунными ступенями и тяжелыми железными дверями – на броненосец.

Первым делом узнаю, не поступали ли из Вены какие-либо документы, связанные с «Пересветом». Нет, не поступали.

Выписываю личное дело мичмана Домерщикова. Какое оно тоненькое! Три разграфленные анкетные страницы, заполненные размашистым писарским почерком.

«Полный послужной список мичмана Михаила Михайловича Домерщикова седьмого флотского экипажа». Список составлен на 8 августа 1904 года. «Из потомственных дворян. Родился в 1882 году. Православный. Холост. В службе – 1898. Окончил Морской корпус в 1901 году.

1898 г. – первый выход в море кадетом на учебном судне «Моряк» под командованием капитана 2-го ранга Мордвина. Девяностодневное плавание по Балтийскому морю.

1902 г. – командир роты на крейсере «Баян». Слушатель Учебно-артиллерийских офицерских классов.

1903 г. – артиллерийский офицер на крейсере «Аврора». В заграничном плавании сто одни сутки.

1904 г. – там же. Заграничное плавание сто семьдесят суток».

Крейсер «Аврора» вступил в строй в июле 1903 года. Значит, Домерщиков вошел в состав самого первого экипажа исторического корабля. В сентябре «Аврора», строившаяся для нарождавшегося на Дальнем Востоке русского флота, вышла в составе отряда на Тихий океан. Весть о начале русско-японской войны застала отряд в сомалийском порту Джибути. «Аврора» с полпути вернулась на Балтику, где формировалась печально известная в будущем вторая Тихоокеанская эскадра адмирала Рожественского. Значит, в Цусиму Домерщиков пошел на «Авроре»? А это что за сноска красными чернилами от руки? С трудом разбираю небрежный почерк: «Назнач. мл. артиллеристомъ на крейсеръ «Олегъ» – 04-05 гг.».

Это уже ниточка! Немного, конечно, но все же… Палёнов говорил, что Домерщиков бежал с корабля в Маниле. Все так и получается. «Олег» вместе с «Авророй» и «Жемчугом» в 1905 году, сразу же после Цусимского сражения, были интернированы в столице Филиппин. От Манилы до Австралии – рукой подать.

Самое досадное, что в послужном списке не указано место рождения. Знать бы город или хотя бы губернию, а там довольно просто установить, живут ли ныне кто-нибудь из Домерщиковых. Фамилия редкая, и наверняка все ее представители связаны родственными узами. Я бы немедленно отправился туда, будь этот городок хоть на Камчатке. Кто знает, может быть, в ветхом бабушкином альбоме завалялись фотографии моряка в мичманских эполетах?… Тогда сразу бы было можно установить: Домерщиков ли изображен в форме английского офицера? Не путаница ли это, не подлог ли?

Бреду по Невскому… Вспоминаю, как однажды вот здесь же, у Московского вокзала, обратился в справочное бюро – наудачу, и мне через четверть часа выдали адрес Ризнича, человека, который до той минуты был для меня абстрактным архивным понятием – строчкой в графе. Отыскиваю «счастливый» киоск. Спрашиваю адрес любого живущего в Ленинграде Домерщикова или Домерщиковой.

Нельзя так грубо пытать счастье. Нет в Ленинграде никаких Домерщиковых…

– А по другим городам можно получить адресную справку?

– Можно… В пределах месяца.

Выбираю крупные портовые города и заказываю розыски любого человека по фамилии Домерщиков. Таллинн, Рига, Одесса, Севастополь, Мурманск, Владивосток… Вдруг где-нибудь да объявится?

Москва. Апрель 1984 года

Снова открываю тяжелые, обитые на морской манер латунью двери Всесоюзной библиотеки. Снова скрипит «корабельное» дерево лестниц. Снова длинный стол «кают-компании», только теперь уже не «Пересвета», а крейсера «Олег». Листаю подшивки «Летописи русско-японской войны», листаю подшивки «Нивы» за 1904 год… Форты Порт-Артура, гибель «Петропавловска», траурные портреты адмирала Макарова и художника Верещагина, китайские кумирни, косматые папахи, косички хунхузов, рельсы, проложенные по льду Байкала, фальшивая коса японского шпиона, израненный «Пересвет», «Ретвизан»… Стоп! Групповой снимок во всю страницу: «Экипаж крейсера первого ранга «Олегъ» перед уходом изъ порта Александра III (Либавы)».

СТАРАЯ ФОТОГРАФИЯ. Просторный бак крейсера от шпиля до сигнального мостика заполнен офицерами, кондукторами, матросами. Облеплены орудийная башня, боевая рубка, крылья мостика… Люди перед лицом Истории. Безымянные, но не безликие. Их много, их гораздо больше, чем может вместить кадровая рамка. Многие привстают на цыпочки, чтобы быть виднее, чтобы не загораживали чужое плечо, чужая фуражка… Ах, как не хватает роста вот тому матросу в седьмом ряду: получились только бескозырка да лоб по брови.

Минута, выпавшая из корабельных будней. Минута, отведенная для вечности, какой торжественностью – не броской, внутренней – полна она.

Матросы выглядывали из-за обреза снимка половинками лиц, выглядывали с немой мольбой: и меня, и меня не забудь!

Погоди, фотограф, не спеши, дай каждому заглянуть в объектив – в черный глазок, через который на него смотрит будущее. Сделай побольше глубину резкости, чтобы видны были все, все, даже самые дальние… от командира до кочегара. Люди идут в небывалый поход, на войну, в Цусиму… Для кого-то этот снимок будет последний…

Фотограф был великодушен. Все триста двадцать лиц вышли на снимке четко. Вот этот кряжистый хмурый каперанг в эполетах – командир «Олега» Добротворский, по правую руку от него старший офицер капитан 2-го ранга Посохов, по левую – судовой священник, бывший певчий придворной капеллы, иеромонах Порфирий. Все остальные – безымянные. Уже никто не назовет их фамилий. У ног иеромонаха сидит в мичманском ряду молодой офицер, безусый и безбородый. Может, он – мичман Домерщиков? Или вот этот – с насмешливым взглядом? Домерщиков обязательно должен быть на снимке…