— Пятьдесят? — нагло предложил ландскнехт.

— Вино есть?

— Немного есть.

— Если немного, то сорок.

— По рукам.

Когда Максимилиан прорвался через засаду, Птичка и Тодт повели телегу за ним. Птичку застрелили арбалетчики, но Тодт перехватил вожжи и вывел телегу из Парпанезе. Мятый угнал мула и следует за Тодтом. Карты у них нет и не было, местность не знают, Максимилиана потеряли из вида. Темнеет, дорогу спросить не у кого.

Тодт гнал вслед за Максимилианом, что было сил. Но не догнал. Догнать рыцарского коня на груженой телеге — задача, невыполнимая ни на короткой дистанции, ни на длинной, ни на средней. Особенно, когда рыцарь не останавливается, чтобы подождать.

В сумерках старик не повернул на перекрестке направо, в сторону Пиццигеттоне, а проехал прямо, на Сан-Коломбано.

Мятый на муле догнал Тодта без труда и выдерживал темп за повозкой. Краденый мул оказался не особо ходкий, и обгонять не хотел ни в какую.

Солнце зашло почти мгновенно с точки зрения обоих. Только что было достаточно светло, чтобы видеть дорогу — и вот уже ночь.

Тодт вылез из телеги и взял усталых лошадей под уздцы. Мятый пошел рядом, ведя мула.

— Как Вы, отче? — спросил Мятый.

— Я в порядке. Птичку убили.

— Сразу или…

— Два болта в грудь. Кровь пузырилась. Он даже ничего не сказал. Потерял сознание, а потом умер.

Оба перекрестились.

— А рыцарь наш?

— Не понимаю, — Тодт вытер пот со лба, — Мне показалось, он жив и осознанно правит конем. Но куда он так торопился, что бросил нас всех?

— И что теперь делать будем?

— Понятно что. Не довезли четыре телеги — довезем три. Попали в засаду с тремя, так хоть одну довезем.

— Куда?

— В армию короля. В Монцу.

— В Монцу? — удивился Мятый, — Рыцарь, кажется, говорил про Пиццигеттоне и Кремону.

— В Вогере я перед выездом поговорил с людьми в замке Сансеверино. Ближайший к этому месту французский гарнизон действительно находится в Пиццигеттоне, но сама армия отступила из Милана в Монцу, к северу, и до сих пор стоит там. Швейцарцев в Пиццигеттоне нет, они в основном в Монце и понемногу в гарнизонах Мортары и Новары.

Когда Шарль де Бурбон говорил Максу, что не надо с золотым обозом бегать за армией по окрестностям Милана, он предполагал, что армия может в Монце так надолго и не задержаться. Но она все-таки задержалась, и, как говорили в Вогере, намерена просидеть там хоть несколько месяцев, накапливая силы, нависая над Миланом и не давая Колонне отправить заметные силы на юг.

— То, что Вы говорили в «У Мавра»? Доставить золото не рыцарям, а солдатам? — уточнил Мятый.

— Да.

— Но если бы на нас не напали, то мы бы так и приехали в Пиццигеттоне, а не в Монцу.

— И привезли бы три телеги золота. Часть бы осталась рыцарям, но солдатам бы тоже хорошо перепало. Я думаю, слитки бы поехали на восток в мирные города для обмена на серебро. А дукаты бы под надежной охраной поехали в Монцу. Но что вышло, то вышло. Рыцарь, возможно, если сразу не умер, то уже мертв. Я видел, как болт попал ему в голову. Эскорт, скорее всего, перебит в засаде. Возможно, ландскнехты стоят уже у Пиццигеттоне и ведут переговоры о капитуляции, как в Павии.

— А если нет?

— Если они взяли Павию и Лоди, а сейчас и Парпанезе, то почему они не должны трогать остальные переправы через Адду, По и Тичино?

— Ладно, мне-то какая разница. Монца так Монца. Там ведь нет переправ по пути?

— Нет.

Дальше шли молча. Вскоре показалась деревня, и добрые католики не отказали в ночлеге священнику и его помощнику.

Утром Тодт встал на рассвете, поднял Мятого, и они выехали через Ламбро, ни с кем из местных не советуясь, и ни у кого не спрашивая дорогу.

— Отче, мы правильно едем? — спросил Мятый.

— Да. Я знаю дорогу. Я был при Мариньяно. Эта река — Ламбро, а дорога по ее берегу идет на север мимо Мариньяно, где мы всего шесть лет назад сражались против этих самых французов. Дальше слева от нас останется Милан, а завтра мы будем в Монце.

— А мы сможем проскочить между Миланом и Лоди и не попасться никому на глаза?

— Не знаю. Надо бы нам помолиться об удачной дороге.

— Вы уже помолились?

— Забыл. Спасибо, что напомнил.

Доехать успели только до Боргетто-Лодиджано. Городок как городок, главное, что церковь есть. Тодт зашел в церковь и помолился об удачной дороге. Бог выслушал молитву и послал целый день пути без приключений. С ходу пересекли дорогу Лоди-Милан и заночевали аж в Паулло. Впрочем, что бы было ее не пересечь. По дороге между двумя пунктами, занятыми противником, ходит транспорт и патрули, а на каждом перекрестке по солдату ставить никто не будет. Может быть, приключения и хотели бы случиться, но мелкий дождь с утра и ливень к вечеру отбили у них это желание.

С другой стороны, из-за дождя в пересчете на мили прошли немного. Деревенские грунтовки это близко не то же самое, что Постумиева дорога. Огибали какие-то непонятные границы владений, застревали в грязи и все такое. Сто раз спрашивали дорогу у кого попало. Мятый спрашивал. Он, пусть по говору и не местный, но хотя бы не говорит как совсем уж иностранец.

На следующее утро, 17 декабря, Тодт подумал, что Монца всего в дневном переходе, и помолился не о спокойной дороге, а чтобы Бог послал навстречу отряд швейцарцев. Если навстречу попадутся рыцари, то все золото они возьмут себе. Исполнителя, конечно, не убьют и не накажут, но такой исход Тодта не устраивал.

Бог внимательно выслушал, посмотрел на окрестности и с удивлением обнаружил там отряд швейцарских фуражиров из Монцы, которые залезли туда совершенно самостоятельно, не запрашивая благословения.

— Стой! Слезай с мула, бросай телегу! И бегом отсюда!

Путников окружили десятка два швейцарцев с алебардами.

— Вы кто такие? — спросил Тодт.

— О, преподобный по-нашему говорит, — обрадовался старший и повторил уже на родном языке, — Отдайте нам телегу и мула и проваливайте, пока живы.

На самом деле, «старший» — понятие относительное. Парень выглядел лет на двадцать, а остальные и того моложе.

— Я знаю твоего отца, — сказал Тодт, — Он мельник из Базеля.

— Да ну!

— И твоего, — Тодт посмотрел на остальных, — Его зовут Иоганн, и он держит племенных быков. И твоего, не помню, как зовут, но я когда-то венчал его с дочерью Карла Мюллера.

— Точно, — удивились швейцарцы, — А Вы кто такой?

— Кто-нибудь из вас застал Мариньяно?

— Нет.

— А Швайнштадт?

— Нет, — ответил старший, — Вы, случайно, не Безумный Патер, про которого отец рассказывал?

— Я, с Божьей помощью.

— Пойдемте, Милан возьмем?

— Милан не берут, Милан подбирают, — вздохнул Тодт, — Вы что здесь делаете?

— Фуражируем.

— И как?

— Плохо. Имперцы выгребли почти все. Мы прямо последнее забираем, и то в телегах на донышке.

— Местные что?

— Вроде недовольничают. Ругают нас, командующего и короля. Но мы по-ихнему плохо понимаем, поэтому не обижаемся. А Вы, отче, куда путь держите?

— Везу очень важный груз в Монцу, но не рыцарям, а землякам.

— Дукаты! — раздался голос из-под тента.

— Положи на место! — крикнул Тодт, — Десять «Отче наш» и десять «Аве Мария»!

— Дукаты, правда? — переспросил старший.

— Часть обоза, посланного Его Величеством. Раз уж эту часть сохранил я, то я не хотел бы делиться с рыцарями. Пусть рыцарям платят из тех частей, которые привезут рыцари, а я свою часть груза вез для солдат.

— Парни, собираемся и поворачиваем, — скомандовал старший, — Что не успели, в другой раз заберем.

— Далеко до Монцы? — спросил Тодт первого попавшегося швейцарца.

— До вечера уже в лагере будем, — ответил тот.