Повседневную одежду самой Одри нельзя было назвать модной. Лучше всего она чувствовала себя в мужской рубашке. «Рубашки так великолепны, – признавалась она в одном из своих первых голливудских интервью, – все, что вам нужно с ними делать, сводится к стирке и глажению». «Вы стираете и гладите их сами?» – спросил журналист. «Сама», – ответила Одри.

Для городских сцен Эдит Хед выбрала для принцессы Анны небрежный стиль, добавив широкую рубашку того типа, который в то время можно было найти в любом студенческом городке, белые носочки поверх чулок, что также было вполне характерно для молодежи по всей Америке, и туфли без каблуков. «Простая» одежда принцессы сослужила двойную службу. Она определила не только стиль персонажа Одри, но и ее собственный, а кроме того, положила начало моде, которой легко могла следовать любая девушка. Одри дополнила это широким кожаным ремнем, которым туго затянула свою и без того узкую талию. Это создало представление о поистине фантастических пропорциях ее фигуры, выдуманных диснеевскими мультипликаторами, пропорциях, благодаря которым она начала казаться почти сказочной героиней. (Это, конечно, было уже гораздо труднее повторить ее поклонницам.) Но именно на этих трудноуловимых особенностях фигуры, лица и личности в целом и строится слава кинозвезды. Эдит Хед определила стиль для принцессы Анны, но интуиция Одри преобразила его.

В общей сложности «Жижи» выдержала 217 представлений и завершилась спектаклем 31 мая 1952 года. Но если бы не договоренность Джильберта Миллера с «Парамаунтом» о том, что он освободит Одри, как только студия будет готова приступить к съемкам «Римских каникул», пьеса могла бы идти до бесконечности.

У Одри между театром и фильмом не было времени для отдыха – всего несколько часов в отеле между моментом, когда опустился занавес, и запланированным отлетом в Рим. Она прилетела в итальянскую столицу, чувствуя душевное напряжение от того, что здесь ее ожидало. В аэропорту состоялась пресс-конференция, и Одри впервые ощутила, какими наглыми могут быть репортеры (бродвейские журналисты были интеллигентны по сравнению с римскими хищниками). «Вам двадцать три года, не так ли? (Да.) В таком случае почему же вы не замужем? (Я собираюсь.) Собираетесь ли вы и синьор Хэнсон пожениться до фильма или после него? (После него, как я и сообщила мистеру Хэнсону.) Но почему же вы откладываете брак? (Никакого ответа.) Неужели вы недостаточно любите друг друга? (Никакого ответа)».

На самом же деле Одри предложила своему жениху отложить бракосочетание до окончания съемок и до начала гастрольного турне с «Жижи». И это решение теперь терзало ее совесть. Каждый шаг, который приближал к славе, казалось, удалял ее от алтаря. Одри уже начинала ощущать несовместимость славы и личного счастья, но еще не хотела смириться с этим.

В тот же вечер Одри познакомилась с Грегори Пеком, исполнявшим в фильме главную роль. Подобно ей, он не был первой кандидатурой Уильяма Уайлера. Сперва сценарий послали Кэри Гранту, и он отклонил его, как очень часто делал, порой по совершенно мистическим причинам, а порой и просто без всяких причин. Хладнокровный и исполненный самообладания на экране, в жизни Грант был крайне капризен и придирчив. Список фильмов, в которых он снялся, впечатляет, но не менее внушительным будет и перечень великих кинокартин, от участия в которых он отказался. Грант отверг предложение сниматься в «Римских каникулах», так как понимал, что в центре внимания в фильме будет девушка.

Грегори Пеку было тридцать шесть лет. Он стал звездой в 1945 году, сыграв в фильме Хичкока «Очарованный». Ростом в шесть футов, с открытой и прямой по-мужски манерой поведения, он, казалось, излучал нравственную и физическую силу. Любая роль, которую он играл, создавала особую ауру надежности и личностной цельности. Грегори Пек был идеальным актером для многих голливудских жанров: вестернов («Стрелок»), детективов с элементами мистики («Очарованный»), романтических драм («Дело Макомбера»), социальных мелодрам («Джентльменское соглашение»), военных саг («Двенадцать часов») и даже религиозных эпопей («Давид и Вирсавия»). Пожалуй, он был даже слишком хорош: любим коллегами, щедр и доброжелателен к новичкам. Одри не могла и мечтать о лучшем «крестном отце». Кроме того, Грегори был очень несчастлив в браке – факт, с которым он как мог пытался смириться.

Как и Кэри Грант, он поначалу был не склонен соглашаться на роль репортера. В общем, по той же причине. Уильям Уайлер ловко преодолел его нежелание, высказав укор, который звучал как комплимент:

– А я и не думал, что вам нужно измерять длину вашей роли.

Пек сразу же оценил достоинства сценария, а встретившись с Одри в отеле «Эксельсиор», столь же быстро и безошибочно угадал ее достоинства. Он взял её маленькую ручку в свою большую руку, ощутив в этом скромном пожатии застенчивость и, словно репетируя сцену из их будущего фильма, шутливо произнес:

– Ваше королевское высочество.

Она ответила:

– Надеюсь, я не подведу вас.

Уильяму Уайлеру приходилось успокаивать Одри, которая была в ужасном состоянии. Она узнала, что Уайлер хотел видеть в этой роли Джин Симмонз, которая уже достигла вершин звездной славы. Но Симмонз была связана контрактом с Говардом Хьюзом, миллионером-затворником. Он не позволял ей сниматься у кого-то другого ни на каких условиях. Разочарование, пережитое из-за этого Уайлером, чуть было не поставило крест на фильме. И потому Одри с самого начала понимала, что надевает туфельки, предназначенные для другой «принцессы».

Было решено весь фильм делать в Риме. Картины, снимавшиеся полностью «на натуре», даже на всесильном Голливуде еще не стали в то время обычным явлением. Об этом упомянули даже в титрах. Но Уайлер не учел того, в какой раскаленный ад может превратиться Рим летом. А лето 1952 года оказалось одним из самых жарких в истории, а высокая влажность сделала из города настоящую парилку. Интерес обитателей и гостей итальянской столицы к тому, что на улицах Рима будет сниматься кино, осложнил работу. Кроме того, съемки пришлись на разгар туристского сезона. Работа то и дело прерывалась из-за всякого рода непредвиденных помех. А для Грегори Пека, единственной крупной звезды из всего состава исполнителей, съемки стали настоящей пыткой. Их, к примеру, приходилось часто останавливать из-за того, что римляне и туристы толпами собирались у тех самых достопримечательностей, где должны были прогуливаться никем не узнанные репортер с принцессой-беглянкой.

В сценарии очень тонко выявлялось то, как принцесса открывает для себя радости жизни. Та свежесть, которую привнесла в него Одри, вызывала ощущение, что она сама тоже узнает эти радости впервые. Ей удавалось блистательно передать удовольствие, испытываемое знаменитостью, которую все вдруг перестают узнавать: ощущение внезапной и радостной свободы после постоянного надзора. Она теперь может пойти, куда захочет, может нарушить правила дворцового этикета и есть на улице мороженое. Удачно показывает Одри «греховное наслаждение» юной принцессы в тот момент, когда прическа, предназначенная для того, чтобы носить тиару, укорачивается парикмахером, становится прической «гамена».

И пока Одри бродит по улицам как принцесса-инкогнито и радуется простым удовольствиям простых людей, начинаешь понимать, что на свою первую прогулку вышла не только принцесса, но и новая кинозвезда. Ни она, ни ее Анна никогда больше не испытают такого невинного и ничем не замутненного счастья. Между ролью и ее исполнительницей возникает почти полное соответствие. Все поступки Анны предельно просты, но так как зритель знает, кто она на самом деле, каждое ее действие, каждое чувство воспринимается с особым интересом. А благодаря тому, что фотограф, сопровождающий Пека (его играет Эдди Альберт), тайком делает снимки «ее королевского величества», любая вполне банальная сцена становится весьма напряженной и интригующей.