И как в очертаниях теней ночи улавливаются странные образы, так Далмаций усмотрел в гримасе, исказившей ее лицо, мрак лютой ненависти.

– Я не уверена, это так. Но жажду, о, как я жажду, чтобы вы победили, христиане. Увидеть, как осы заедят льва – это ли не бальзам для моей души?

Она хищно улыбнулась, и в красноватых отблесках огня аббату виделось, как плещет кровь в ее глазах. И словно зная, что он правильно истолковал ее мысли, Снэфрид кивнула.

– Да, кровь. Я хочу их крови. Его крови, позора и поражения. Я смогла разлучить их, и я верю, что боги помогут мне, и я глотну крови поверженного Ру. А после – пусть хоть Рагнарек![34]

Ролло снял шлем, откинул со лба слипшиеся пряди волос. Глядел на Шартр, глядел долго. Его вороной Глад даже успел остынуть и тянулся за порослью у копыт.

– Что, никак не наглядишься? – угрюмо спросил Лодин. – Думаешь, много славы тебе принесет этот город? Клянусь Одином, надо было закончить с Парижем, а не нестись очертя голову… – Он махнул рукой. Даже сплюнул вперед на дорогу между ушей коня.

Сидевший по другую сторону от Ролло скальд Бьерн белозубо улыбался из-под стального наличия шлема. Он-то знал, что послужило причиной резкого изменения планов конунга. Но предпочитал помалкивать.

– Клянусь священным Мельниром, нам с Ролло, когда мы бывали в Миклегарде или в королевстве бородатого Ятварда,[35] приходилось повидать города куда мощнее, чем эта деревня за стеной.

– И часто ли вам приходилось брать их? – с холодной издевкой в голосе спросил Лодин. Ему было жарко, нашлемные бараньи рога по бокам, как и блестящие заклепки вокруг лба, потускнели от дорожной пыли.

– Ни разу, – беспечно ответил Бьерн. – Однако мы и не пытались. Мы были молоды, и у нас было мало опыта и иные цели. Но вспомни – разве мало городов пали под натиском детей фьордов?[36] Даже такие, как крепость Эфорк,[37] каролингский Кельн и неприступная Севилия мусульман. А мы разве ничтожнее своих отцов, что пасуем перед Шартром только потому, что укрывшиеся в нем франки схоронились за построенной еще при другом царствовании стеной? Или ты, Лодин, не желаешь, чтобы твоя валькирия с гордостью следила за тобой и ждала часа встречи?

Лодин, мрачно прищурясь, поглядел на белесое от жары небо. Что-то щитоносные девы Одина, о которых с детства он был столь наслышан, не сильно волновали его воображение. Он их никогда не видел, а порой даже сомневался в существовании.

А вот город, судя по всему, хорошо приготовившийся к осаде, существовал вполне реально, и Волчий Оскал воочию видел его каменные тяжелые башни, зубчатые парапеты стен, на которых стояли ряды укрывшихся за щитами воинов, видел все эти двойные частоколы, крутые валы, видел преграду в реке Эре и ее притоках, обвивших город. И он представлял, сколько усилий понадобится, сколько крови прольется, сколько времени будет упущено в стремлении захватить сию твердыню.

И, задумчиво подергав себя за ус, Лодин сказал:

– Не назовешь разумным того, кто пытается влезть на дерево Игдрассиль.[38]

Бьерн лишь смеялся.

– Разве этот город за стеной напоминает тебе мировой ясень? Ха, Лодин, ты уже, как франк, стал опасаться препятствий, а робким нет места в жизни, и они сами уступают там, где слава ждет удачливых. Ибо удача приходит лишь к тем, кто не страшится испытаний.

Ролло краем уха слышал, о чем говорят его ярлы. Он знал, что мнение Лодина разделяют и другие викинги. Многие из них набили руку на скорых набегах и недоумевали, зачем конунг привел их к столь укрепленному городу. Ролло сам понимал, что здесь хорошо подготовились к его приходу. Он заметил это еще вчера, когда увидел, что местность пуста, люди разбежались, монастыри опустели, да к тому же сожжено все, что могло служить для пополнения провианта войска норманнов.

Пока его это не очень волновало. В хвосте его войска плелись повозки, в которых пока хватало провизии, захваченной по пути. Хотя людей у него тысячи, но со временем придется пополнять провиант где угодно. Проклятье! Что значит, где угодно? В этом городе им хватит славы, богатства и жратвы. И пусть Лодин ворчит, а люди недовольны, что им не дали пограбить Париж. У Ролло не было иного выхода. Ибо с той минуты, как ему сообщили, что Эмма и Ги Анжуйский в Шартре, он не мог больше ни о чем другом думать.

Сейчас Ролло вдруг вспомнил, как этим утром они наткнулись на довольно большую группу севров, пытавшихся со своим скарбом укрыться в лесу. Завидев норманнов, люди, побросав все имущество, кинулись кто куда. Тщетно. От нормандской стрелы не убежишь.

Ролло велел привести к нему тех, кто успел уцелеть. То, что он узнал, его озадачило. Пленные сквозь плач говорили, что неделю назад их согнали с мест люди аббата Далмация, велели всем с пожитками идти в Шартр, якобы чтобы спастись там от нашествия. А этой ночью вдруг выгнали за стены, велев убираться куда глаза глядят.

Воистину странно ведут себя франки! Хотя, возможно, Далмаций просто не рассчитал, сколько ртов он сможет прокормить во время осады. А об осаде он знал наверняка. Ролло чувствовал, как его тонко заманивали в капкан. Даже то, что оборону городу поручили аббату Далмацию, одному из лучших франкских стратегов, говорило о том, что его тут давно ждали. А приманкой сделали именно Эмму. Как ни странно, эта мысль успокаивала Ролло. Ибо теперь побег Эммы больше походил на похищение, чтобы заманить его в мовушку.

Что же задумали эти франки? Ролло оглядывался на дорогу. Из леса появлялись все новые и новые отряды викингов – конных, пеших, в телегах и возках. А ведь это был только его авангард. Скоро их будет столько, что они смогут окружить город плотным кольцом, осадить, пойти на штурм, сжать в стальном кулаке, раздавив, как гнилое яблоко.

И все же он волновался. Почему именно Шартр? Конечно, когда глядишь на эти стены, рвы, частоколы, разрушенные мосты через реку – город кажется неприступным. А вся округа опустошена. У него теперь нет иного выхода, чем взять город, чтобы пополнить провиант. И, конечно, вернуть Эмму.

На миг Ролло задержал дыхание, вглядываясь в столпившихся на стенах людей. Показалось ему или нет, что кто-то машет рукой? На миг он забыл обо всем на свете, замер. Не разглядеть. Люди на стенах стоят стеной. Блестит на солнце чешуя кольчуг, острия высоких копий. Ролло тряхнул головой, вновь оглядел укрепления. Вся местность вокруг расчищена, укрыться негде. Река и ее притоки окружают город с трех сторон. Местность пологая, но на основных подходах к воротам навалены баррикады из бревен.

– Бьерн, – наконец заговорил Ролло, – тебе не известно из саг и сказаний, был ли кем-либо уже побежден это город?

Бьерн сидел в седле, как в кресле, откинувшись на луку, сложив на груди обнаженные руки в обитых бляхами кожаных широких наручнях, беспечно жевал травинку.

– Конечно. Ничто не может устоять перед любимцами Одина и Тора. И несколько лет назад славный Гастинг, бравший даже Рим,[39] сделался графом Шартрским, подчинив себе эти земли и город.

Правда, взял он Шартр хитростью, равной коварству Локи. Когда его потрясатели стали[40] окружили Шартр, он притворился умирающим и послал своих людей к длиннополым попам якобы с просьбой, чтобы его схоронили и причастили, как христианина. И эти глупцы поверили.

Они дозволили викингам с телом своего Бога звенящей стали[41] пройти внутрь укреплений и даже, безоружные, собрались вокруг, чтобы его отпеть. И тут Гастинг откинул крышку гроба и с боевым кличем – живой и невредимый – вырвался наружу. Это послужило сигналом, и его воины тут же безжалостно стали разить христиан налево и направо.