– Все это хорошо, – сказал Геллон, – но спрашивается, за каким демоном ты лез сюда?

Это даже обидело Риульфа.

– Не за каким, а за какими. За вами самими – разрази вас гром!

Он старался говорить, как бывалый воин, но с его ломающимся голосом это вышло столь забавно, что викинги невольно засмеялись. В царившую на холме мрачную атмосферу это внесло некоторое облегчение, однако Геллон остался серьезен. С силой сжал локоть паренька.

– Клянусь своим смертным часом, ты сейчас все выложишь или я выпущу тебе кишки и скажу, что так и было.

Риульф почувствовал обиду. Огляделся.

– А где Ролло? Я буду говорить только с ним.

– Кровь Локи! Ты меня злишь, щенок. Откуда здесь взяться Ролло? Его здесь нет.

– А… Ну, тогда…

– Что тогда? Ты будешь говорить?

Геллон резко встряхнул мальчика, но за него вступился Олаф.

– Погоди, Глум. Мальчишка пажом был, при дворе вращался и к такому обращению не привык.

Он поставил Риульфа перед собой, заговорил с ним спокойно. И тогда мальчик поведал, что забрался на кручу с единственной целью, чтобы предупредить викингов, что если они хотят спастись, то необходимо это делать прямо сейчас, когда франки перепились и многие спят.

Тут даже Геллон заулыбался. Приятельски взлохматил мальчишке чуб.

– Прости, сынок. Ты настоящий храбрец, а я был не прав по отношению к тебе.

Потом они совещались. Просто так кинуться на прорыв было опасно, и решили, что несколько викингов вместе с Риульфом спустятся с кручи, где меньше всего было постов христиан, прокрадутся сквозь лагерь и в его тылу поднимут шум. А когда франки забеспокоятся и внимание их будет отвлечено, остальные кинутся на решающий прорыв.

Известие быстро разнеслось по лагерю. Павшие было духом северяне оживились, стали готовиться, подбирать оружие.

Геллон быстро сообщил всем план.

– Видимо, боги не забыли о нас, – говорил он. – И бледный конь,[57] что уже маячил перед нами, отступит, если мы проявим мужество и не изменим себе.

Эмма еще издали услышала приближение Эбля. Он что-то кричал на охранников, ругался. Резко поднялась, спустив ноги с лежанки. Все это время она пребывала в страшном напряжении, а появление среди ночи графа Пуатье не сулило ей ничего хорошего.

Он резко откинул дерюгу на входе, стоял, опираясь виском о косяк. Длинные волосы спадали на скулы, крест на драгоценной цепи съехал на бок. Эмма сразу заметила, что он мертвецки пьян. От него разило вином, лицо раскраснелось, глаза неестественно блестели. В руках – тыквенная бутыль.

– Я принес тебе вина, Эмма.

Он вошел, стал шарить по полкам, опрокидывая глиняные горшочки. Потом все же ухватил какую-то плошку, налил в нее вина, расплескав немало на глиняный пол. Протянул.

Она молча выпила глоток.

– Терпкое.

Он кивнул.

– Терпкое, но не кислое. Это все равно лучше, чем нюхать эту вонь.

Глядел на нее.

– Какая же ты красивая, когда вот так распускаешь косы.

Он протянул к ней руку, но она отшатнулась.

– Вы пьяны. Идите, отоспитесь.

– Идти, в эту вонь…

Он резко замотал головой.

– Нет, не сейчас. Завтра у меня важный день. И пусть дьявол заберет меня живым, если я не выбью проклятых нехристей с этой вонючей горы. Нет, клянусь всей землей Пуатье, всеми эльфами земель и вод Пуатье…

Замолчал, забыв, что хотел сказать. Глядел на нее, улыбался.

– Ты сама, как эльф, Эмма. Наверное, вот такие нежные создания, как ты, кружат в вечернем тумане над стоячими заводями наших болот. Когда-нибудь я покажу их тебе… Когда я разобью норманнов, а после вернусь с тобой в свои земли. И никто не посмеет препятствовать мне в этом.

– Не посмеет? – Она медленно пятилась вокруг расположенного в центре очага от подходившего к ней графа. – Как не посмеет? А ваша невеста? Принцесса Эдела ведь ждет вас во дворце.

Эбль остановился, хмыкнул.

– Эдела… Что мне Эдела, когда ты сама пожелала поехать со мной? И герцог Роберт был не против. Более того, он сам намекнул мне…

Он что-то хотел сказать, но нахмурился, словно вспомнил о чем-то важном и неприятном.

– Король Эдуард, бесспорно, будет в гневе, когда я верну ему дочь. Но что мне король Англии, когда я выбрал себе новую суженую – племянницу Робертина, племянницу Каролинга. О, твоя кровь даст мне все права на корону. А эта англичанка… Что она? Все Пуатье придет в восторг, когда я выведу тебя на паперть собора Сен-Илар.

Ему все же удалось прижать ее к стене, но она начала отбиваться, едва он ее обнял. Высвободив руку, она с размаху ударила графа по щеке. И тут же проворно отскочила прочь.

– Вы забываетесь, миссир! Я пока еще не ваша собственность, а ваши обещания не более, чем порыв ветра.

Он глядел на нее, держась рукой за щеку. Казалось, трезвел прямо на глазах.

– Сначала вы облили меня водой, теперь ударили. Что же значат тогда ваши улыбки?

– Я защищалась, – дерзко ответила Эмма. – Защищала свою честь… Честь принцессы!

– Честь? – Он зло прищурился. – Какая честь может быть у нормандской шлюхи?

Эмму вдруг обуяла злость.

– В Нормандии я не была шлюхой. Я была законной женой Ролло Нормандского и королевой. И если бы кто-то посмел вести себя подобным образом, ему бы сделали «кровавого орла» – вскрыли бы грудь и, выворотив ребра, вырвали сердце.

Эбль в упор глядел на нее.

– Ролло, всегда лишь Ролло. А я, было, поверил вам, хотел услать Эделу. Ролло… Вы ведь не упомянули, что находитесь под защитой Роберта, не вспомнили о чести Каролингов. Для вас существует лишь этот варвар. Ну что ж… Я немедленно велю начать штурм, и – клянусь всеми святыми – утром вы увидите, как я сам сделаю «кровавого орла» вашему Ролло!

Спотыкаясь, он шагнул к двери, вышел, задев за косяк.

Эмма вдруг не на шутку испугалась. Мысли проносились в голове с лихорадочной быстротой. Риульф уже, наверное, на Леве, норманны готовят прорыв. И если сейчас Эбль предпримет новый штурм…

Стремглав она выбежала из хижины, кинулась за графом.

– О, миссир… Клянусь, я не хотела вас оскорбить.

Она загородила ему дорогу, ловила его руку, которой он пытался ее отстранить.

– Миссир, простите меня. Я не так давно живу среди франков и еще не научилась их обычаям. Ведь у норманнов их женщины неприкосновенны.

Ей все же удалось удержать его, даже вернуть назад. Какое-то время они молча сидели на лежанке, глядели на догорающий в очаге огонь. Потом Эбль повернулся к ней. Зашуршало положенное под овчину сено.

– Хотите я вам спою? – предложила Эмма, мягко отстраняя протянутые к ней руки. И, не дожидаясь ответа, запела.

Эбль слушал ее недолго. Ее дивный голос не волновал его, а вот эти губы, кожа, мягкий изгиб открытой в вырезе платья ключицы.

Эмма зажмурилась, когда он начал целовать ее в мочку уха. Уклонялась.

– Ради всего святого… Ведь вы все еще помолвлены с другой. Не обижайте меня, миссир. Я не смею, я не должна…

– А ведь с Раулем Бургундским вы были не столь суровы.

– Ложь!

– Возможно… Но ведь всем известно, что Роллон терял из-за вас голову. Я охотно верю в это. Дайте же мне узнать, чем вы так пленили этого язычника.

Одной рукой он гладил ей колени, другую запустил в ее волосы, повернув к себе ее лицо. Целовал сначала грубо, задыхаясь. Потом нежно. От него пахло вином, но целоваться он умел. Ласково играл ее губами, сплетал языки. Любая другая на месте Эммы поддалась бы, но она была слишком напряжена. В ужасе почувствовала, как Эбль валит ее на шкуры.

– Нет…

Она уворачивалась от его поцелуев. Уперлась руками в его плечи. Совсем близко она видела его темные, горевшие глаза под густыми темными бровями, напряженные скулы. Отворачивалась. О, Боже, что ей делать? Не может же она позволить… Но как ей удержать этого сластолюбца подле себя, не позволить ему начать неожиданный штурм?

– Герцог Роберт никогда не простит мне…