Но одно дело Эрдели, а совсем другое — Миллер. Переступать грань она долгое время не решалась. И все же, выступая в обществе галлиполийцев, перед исполнением песни «Занесло тебя снегом, Россия» торжественно произнесла: «Нужно сменить Миллера. Главнокомандующим должен быть Шатилов». В зале наступила тишина. Лишь несколько офицеров робко просили Плевицкую одуматься.

В тот же самый день Скоблин писал своему ближайшему помощнику по Корниловскому полковому объединению полковнику Трошину: «Что ни говори, но Шатилов думает нашими думами, тем более его возраст есть гарантия, и он не потерял надежды на возвращение домой. Полагаю, что нам удастся поставить Шатилова вместо Витковского, но это трудно, не обойтись без энергичного нажима, тем более что мы, старшие начальники, будем каждый тянуть в свою сторону. Тем не менее, не всё потеряно, и мы еще сможем добиться возвращения Шатилова. Ясно, что он не остается бездеятельным, он кое-что делает. Я немного в курсе его дел и по моем возвращении расскажу тебе то, что знаю. Всё же пока что могу сказать тебе, что он ведет свою работу в Испании».

Последним аккордом прелюдии к решительным действиям отзвучало письмо начальника объединения чинов Алексеевского полка генерала Зинкевича все тому же Скоблину, 20 августа 1937 года: «Нужно употребить все усилия к тому, чтобы привлечь генерала Шатилова к сотрудничеству в нашей работе. Веемы ощущаем двусмысленность ситуации, заключающейся в том, что от нашей деятельности отведен самый способный из наших генералов. В близком будущем, благодаря изменениям, вносимым в устав РОВС, у генерала Шатилова не будет никаких причин к тому, чтобы не вступить в него опять. Может быть, позже удастся поставить его на пост председателя Высшего Совета, место, подходящее ему по праву. Прошу тебя не разглашать никому моих планов, ибо, если они провалятся, то отвечать за это будешь ты».

Но прежде чем приступать к последней фазе операции по устранению с поста председателя Русского общевоинского союза, необходимо было вывести из игры его немногочисленных сторонников. Прежде всего, начальника алексеевцев во Франции полковника Мацылева. Он развил бурную деятельность, пытаясь доказать всем, что Скоблин и Шатилов действуют во вред организации и их нужно как минимум отстранить полностью от дел. А лучше всего — предать офицерскому суду чести. В письме Зинкевичу он указывал: «Генерал Скоблин — человек скользкий, он всячески хочет играть роль. Он очень близок к генералу Миллеру, который, под его влиянием, наделал много глупостей».

Добившись приема у председателя Русского общевоинского союза, он выложил ему все как на духу. Миллер не выглядел особо удивленным. Поведение Скоблина ему самому очень не нравилось. Пытаясь поставить под свой контроль «Внутреннюю линию», Евгений Карлович всё больше и больше убеждался в своем бессилии. Контрразведчики его приказов демонстративно не исполняли. Больше того, активно продолжали выполнять распоряжения Шатилова по подрывы престижа Миллера и по возможности сеяли среди чинов РОВС ненависть к нему.

В довершение всего он никак не мог разобраться, откуда у Скоблина и Туркула вдруг появилось столько денег. Это не была зависть бедного к богатому. Как председатель Русского общевоинского союза он обязан был знать, чем это занимаются его подчиненные, пусть один из них уже и ставший бывшим к тому моменту. Удалось выяснить, что Туркул устраивает благотворительные обеды, где и стремится пополнить казну своей организации на выпуск газет и организацию поездок по Европе для привлечения неофитов. Что касается Скоблина, то с ним было вроде все просто — жил на доходы от концертов своей жены. Однако, подсчитав количество концертов Плевицкой за последнее время, Миллер пришел к выводу, что тут что-то не так.

Разобраться в этом деле Евгений Карлович не успел. Ровно через два дня началась «Русская война в Париже», которую провели сотрудники иностранного отдела НКВД.

Я прекрасно понимаю, что тема «Внут. линии» достаточно сложна даже для профессионалов-историков. Не случайно абсолютное большинство авторов вовсе не упоминают про контрразведку Русского общевоинского союза. Словно и не было ее вовсе! Поэтому и попытаюсь все же дать некое определение (безусловно, не научное), что же это такое — «Внутренняя линия»?

Когда капитан Фосс начал создавать контрразведку РОВС, у абсолютного большинства уже было четкое понимание, что приказ Петра Николаевича Врангеля «Армия вне политики» был ошибочным. Это если говорить мягко. Вся история Белого движения с позицией непредрешенчества была попыткой отстранения боевых офицеров от влияния на судьбу России. Легендарные слова генерала Кутепова, что армия возьмет Москву, а потом возьмет под козырек, в начале 1920-х годов уже не устраивали молодых поручиков и штабс-капитанов. Больше того: вызывали у них, которые пожертвовали всем, неприятные вопросы, на которые они никогда не получали ответов. В этой связи чины Русской армии, которые лично наблюдали, к чему привели эксперименты «Особого совещания» и правительства Врангеля, не могли не заострить внимания на главном: цели и методы борьбы должны быть кардинальным образом пересмотрены, чтобы не повторять в дальнейшем тех же роковых ошибок. А это значит, что на повестку дня был вынесен вопрос о руководстве Русского общевоинского союза.

Безусловно, сознание необходимости глубоких перемен в руководстве РОВС было присуще высшему командному составу Русской армии. А оно всегда руководствовалось прежде всего своими убеждениями. Младшее и среднее офицерство такими масштабными проблемами не озадачивалось, прекрасно понимая, что их мнение мало кого интересует. Почему же штабс-капитаны не могли просто выйти из Русского общевоинского союза и пойти своим путем? Причина банальна — деньги. Вернее, полное их отсутствие. А вот у РОВС они были.

Не спешите издавать торжествующий крик и укорять автора в безграмотности. Дескать, все знают, что Врангель побирался по всему миру, а тут вот пытаются доказать, что он мог бы этого и не делать. Вопреки многочисленным слухам, что борьба Русской армии в Крыму и Галлиполийское сидение были возможны только при огромной финансовой поддержке правительства Франции, это не совсем так. В основном деньги на вооруженное противостояние большевикам выделялись из фондов последнего посольства Российской империи в США — так называемые фонды Бахметьева. Не торопитесь задавать ехидный вопрос, откуда же у посла могут быть такие огромные суммы. Дело в том, что всю Первую мировую войну правительство России размещало военные заказы именно в США. В результате антигосударственного переворота, совершенного Лениным и Троцким, огромные суммы не были секвестированы. Ведь изначально правительство США не признавало Советскую Россию. Когда же это произошло, возникли нюансы, которые необходимо учитывать. Во-первых, первое в мире государство рабочих и крестьян никто не собирался называть правопреемником Императорской России. Больше того, тут удивительным образом совпали позиции Ленина и лидеров бывших союзников по Антанте. А во-вторых, все средства были переведены и диверсифицированы в учреждённые вновь благотворительные фонды, которые не подлежат секвестру по законодательству США. Распорядителем кредитов был назначен всё тот же бывший посол России Бахметьев.

На проценты от этих огромных средств до сих пор финансируется тот самый Бахметьевский фонд и архив исторических и литературных раритетов в Колумбийском университете. Именно на эти деньги был построен город Сен-Клиф для русских эмигрантов, где вырос хорошо известный жителям России по эпопее с телеканалом НТВ господин Йордан. Именно на эти средства до сил пор вольготно существуют всякие атаманы Всевеликого Войска Донского, Кубанского Казачьего Войска, осколки Русской православной церкви за рубежом… Еще раз повторяю: суммы были огромными!