Обычно библиотека — очень подходящее место для работы в дневное время, но не тогда, когда окно выбито и близится ураган. Ветер становился все холоднее, дождь лил все сильнее, и в комнате становилось все неуютнее. Однако Клаус ничего этого не замечал. Раскрыв три выбранные книги, он делал обильные (иначе говоря, «многочисленные») записи и время от времени останавливался, чтобы обвести кружочком что-то из написанного Тетей Жозефиной. Уже засверкали молнии. И тут вдруг Клаус перестал писать и, сосредоточенно нахмурясь, начал вчитываться в записку. Потом написал два слова в самом низу письма. Он так углубился в свои занятия, что буквально подскочил в кресле, когда Вайолет и Солнышко вошли в библиотеку и окликнули его.
— Тла напугали тла! — вскрикнул он. Сердце у него колотилось, но язык стал менее неповоротливым.
— Прости, — сказала Вайолет, — я не хотела тебя напугать.
— Тла приняли тла ванну с пищевой содой? — осведомился Клаус.
— Нет, — ответила она, — не приняли. У Тети Жозефины нет пищевой соды, она ничего не печет, потому что не включает духовку. Но это не имеет значения. А вот что ты делаешь в этом холодильнике? Зачем ты нарисовал столько кругов на письме Тети Жозефины?
— Тлаклятая грамматика, — ответил он, обводя рукой книги.
— Тла? — выкрикнула Солнышко, возможно желая сказать «гла?», что означало нечто вроде: «Зачем ты тратишь драгоценное время на грамматику?»
— Блатому, что я думаю, — нетерпеливо сказал Клаус, — тла Тетя Блазефина оставила нам в записке сообщение.
— Она чувствовала себя несчастной и выбросилась из окна, — возразила Вайолет, дрожа от ветра. — Какое тут может быть сообщение?
— В записке слишком много тламматических ошибок, — пояснил Клаус. — Тетя Жозефина любила тламматику и ни за что не сделала бы столько ошибок, если бы у нее не было причины. Вот этим я и занимаюсь — считаю ошибки.
— Тла, — сказала Солнышко, что значило приблизительно: «Продолжай, пожалуйста, Клаус».
Клаус стер капли дождя с очков и вгляделся в свои заметки.
— Так, мы уже знаем, тла первой фразе употреблено неправильное местоимение «ее». Думаю, это сделано для того, чтобы привлечь наше внимание. Но посмотрите на вторую блазу: «Моя душа оледенела, как оледенел Айг, жизнь стала нивыносимой».
— А правильно было бы «невыносимой», — подхватила Вайолет. — Ты нам уже это говорил.
— Не только это, — возразил Клаус, — «оледенела», «г» вместо «к» и вообще, по-моему, тут что-то не так. Помните, бла Жозефине хотелось думать, что ее муж находится там, где бла жарко.
— Верно, — подтвердила Вайолет. — Она говорила в этой самой комнате, что Айк любил солнце, и поэтому она представляет его в каком-то солнечном месте. Хорошо, у нас есть Айг, нивыносимая и холодное место, — перечислила она. — Но пока мне это ни о чем не говорит.
— Мне тоже, — сказал Клаус. — Но тласмотрите, что дальше: «безроботно плинимаю сваю учясть». Что ни слово, то ерунда.
— Не очень-то внятное сообщение, Клаус, — начала Вайолет.
— Погоди, дай мне закончить, — остановил ее Клаус. — Я нашел и другие тламматические ошибки. Когда она написала «чтоп отчаенная судьба сделала вдовицу такой нещастной, что превела к последней крайности», она нарочно поставила «п» вместо «б», «е» вместо «я», «щ» вместо «сч» и «е» вместо «и».
— Кайк! — пожаловалась Солнышко, что означало: «У меня уже голова от всего этого кружится!»
— У меня тоже, Солнышко. — Вайолет подняла с пола сестру и посадила на стол. — Но пусть он закончит.
— Остались тла ошибки. — Клаус поднял кверху два пальца. — Она вписала второе «р» в слово «выражая», а в последней фразе написала «папечение».
— Ну и что из этого? — задала вопрос Вайолет. — Что означают все ошибки?
Клаус улыбнулся и показал сестрам два слова, которые написал в самом низу записки.
— «ГИБЛАЯ ПЕЩЕРА», — прочел он вслух.
— Гиблая чик? — спросила Солнышко, желая сказать: «Гиблая — что?»
— Гиблая пещера, — повторил Клаус. — Если взять все ошибочные буквы подряд, «г» вместо «к», «и» вместо «е» и так далее, они составят именно эти два слова. Понимаете теперь? Тетя Жозефина делала грамматические ошибки нарочно, она знала, что мы их заметим. Она оставила нам тайное сообщение, и оно гласит: «Гиблая…»
Клауса прервал сильнейший порыв ветра; ветер влетел в разбитое окно и тряхнул комнату, точно маракас (слово, означающее музыкальный инструмент из бутылочной тыквы типа погремушки, которым пользуются в Латинской Америке). Все в библиотеке дико загремело, кресла и скамеечки опрокинулись кверху ножками. Полки затрясло с такой силой, что самые тяжелые из книг сбросило вниз прямо в дождевые лужи. А бодлеровских сирот швырнуло на пол как раз в тот момент, когда молния прочертила темнеющее небо.
— Бежим отсюда! — скомандовала Вайолет, стараясь перекричать раскат грома, и схватила своих младших за руки. Ветер задувал с таким натиском, что Бодлерам казалось, будто они идут не к дверям комнаты, а карабкаются на высоченную гору. К тому времени, когда они наконец выбрались в коридор и закрыли за собой дверь, их била дрожь.
— Бедная Тетя Жозефина, — сказала Вайолет. — Библиотека погибла.
— Но мне надо зайти туда еще раз. — Клаус помахал запиской. — Пока мы лишь установили, что она в Гиблой пещере. Но без библиотеки нам не узнать, где находится пещера.
— Библиотека ни при чем, — заметила Вайолет. — В ней только книги по грамматике, а нам нужны книги про озеро Лакримозе.
— Зачем? — не понял Клаус.
— Голову даю на отсечение, что именно там находится пещера. Помните, Тетя Жозефина говорила, что знает на озере каждый остров и каждую пещеру на берегу? Спорю, что Гиблая пещера как раз одна из них.
— Но зачем ей в тайном послании писать о какой-то пещере? — с недоумением спросил Клаус.
— Ты до того был занят разгадыванием послания, — сказала Вайолет, — что не понял его смысла. Тетя Жозефина не умерла. Она только хочет, чтобы ее считали умершей. Но нам она хотела сказать, где прячется. Надо найти книги про озеро Лакримозе и выяснить, где находится Гиблая пещера.
— Только сперва надо выяснить, где эти книги, — заметил Клаус. — Она говорила, что убрала их после смерти мужа, помните?
Солнышко что-то крикнула в знак согласия, но старшие не расслышали ее из-за удара грома.
— Давайте подумаем, — сказала Вайолет. — Куда бы вы убрали вещь, если бы не хотели ее видеть?
Бодлеровские сироты притихли и стали думать, куда они прятали предметы, которые не хотели видеть, когда они еще жили дома с родителями. Вайолет вспомнила про изобретенную ею автоматическую гармонику, которая издавала такие устрашающие звуки, что пришлось спрятать ее подальше, чтобы забыть о своей неудаче. Клаус вспомнил про книгу о франко-прусской войне, которую пришлось убрать подальше, чтобы она не напоминала ему о том, что он еще не дорос до нее. А Солнышко вспомнила о камушке, чересчур твердом даже для ее острых зубов, так что пришлось спрятать его, чтобы дать отдохнуть деснам, натруженным в попытках совладать с ним. И все трое Бодлеров вспомнили, где они прятали эти предметы.
— Под кроватью, — сказала Вайолет.
— Под кроватью, — повторил Клаус.
— Ика ит, — согласилась Солнышко.
И все трое дружно побежали по коридору в комнату Тети Жозефины. Вообще-то считается невежливым заходить в чужую комнату не постучавшись, но в том случае, когда обладатель комнаты умер или делает вид, будто умер, не грех сделать исключение. Поэтому Бодлеры вошли в комнату без стука. Она выглядела так же, как у сирот: синее покрывало на кровати и горка жестянок в углу. Небольшое окно выходило на мокрый склон холма, около кровати стояла стопка новых книг по грамматике, которые Тетя Жозефина не успела прочитать и, к моему прискорбию, уже никогда не прочитает. Но детей интересовала только подкроватная часть комнаты. Они опустились на коленки и заглянули туда.
У Тети Жозефины, как видно, накопилось много вещей, на которые ей не хотелось смотреть. Среди них была кухонная посуда, которая, видимо, неприятно напоминала Тете Жозефине о плите. Там лежали безобразные носки, очевидно чей-то подарок, на которые невозможно было смотреть из-за их безобразности. Бодлеры с грустью увидели фотографию мужчины с добрым лицом; в одной руке он держал горсть крекеров, а губы были сложены так, будто он свистит. Это был Айк, и Бодлеры поняли, почему Тетя Жозефина сунула фотографию под кровать, — ей было слишком грустно смотреть на нее. Но за самой большой кастрюлей скрывалась стопка книг, и сироты немедленно вытащили их на свет.
