— Нам туда нельзя входить, — сказал Клаус.

— Но придется, — сказала Вайолет. — Нам известно, что Капитана Шэма там нет, он либо едет к дому Тети Жозефины, либо еще сидит в «Озабоченном клоуне».

— Но тот, кто сидит там, — Клаус показал на мерцающий огонек, — не даст нам напрокат парусную лодку.

— Там не знают, что мы Бодлеры, — возразила Вайолет. — Как бы там ни было, скажем, что мы дети Джоунзов и хотим покататься.

— В разгар урагана? — хмыкнул Клаус. — Так они нам и поверят.

— Им придется поверить, — веско произнесла Вайолет (здесь это слово означало «словно она сама в это верила, хотя уверенности вовсе не испытывала») и повела за собой брата и сестру в сторону лачуги. Клаус прижал атлас к груди, а Солнышко, в свой черед получившая пальто Клауса, завернулась в него поплотнее. Бодлеры уже скоро стояли, дрожа от холода, под вывеской «Прокат парусных лодок Капитана Шэма — каждой лодке ее парус». Однако высокие металлические ворота оказались наглухо заперты, так что Бодлерам пришлось остановиться, хотя неудача и не отбила у них желания попасть в лачугу.

— Давайте заглянем в окно, — прошептал Клаус, однако ни ему, ни Солнышку было не достать до окна. Тогда Вайолет встала на цыпочки и заглянула внутрь и с одного взгляда поняла, что у них нет никаких шансов получить напрокат парусную лодку.

В тесной комнате умещался только небольшой стол с мерцающей над ним голой лампочкой и стул. А на стуле спал некто такой неимоверной толщины, что вся лачуга, казалось, была заполнена громадной тушей. Существо это спало и храпело и при этом держало бутылку пива в одной руке и кольцо с ключами в другой. Когда громадина издавала храп, бутылка тряслась, ключи брякали, а дверь в лачугу приоткрывалась каждый раз на несколько сантиметров. Хотя все эти звуки были достаточно жуткими, не они напугали Вайолет. Напугало ее то, что невозможно было понять — мужчина это или женщина. Подобных людей на свете не так много, и Вайолет сразу догадалась, кто это. Быть может, вы успели забыть о злобных сообщниках Графа Олафа, но Бодлеры-то видели их близко, во плоти (а в данном случае плоти было ох как много), и помнили их во всех жутких деталях. Все сообщники Графа Олафа были грубые, все до единого были хитрые и делали то, что он (в данном случае Капитан Шэм) им велел, и сироты по опыту знали, что те могут всегда объявиться в любой момент. И вот пожалуйста — один из них объявился в лачуге, опасный, коварный и громко храпящий.

Должно быть, на лице у Вайолет отразилось разочарование, потому что Клаус сразу спросил:

— Случилось что-то плохое? Ну, кроме урагана Герман, притворного самоубийства Тети Жозефины и охотящегося за нами Капитана Шэма и всего остального?

— Тут в лачуге один из труппы Графа Олафа.

— Который?

— Который не то мужчина, не то женщина, — ответила Вайолет.

Клаус содрогнулся:

— Самый кошмарный?

— Я не согласна, — возразила Вайолет. — По-моему, самый кошмарный — лысый.

— Васе! — прошипела Солнышко, возможно желая сказать: «Обсудим это в другой раз».

— Он тебя заметил? То есть она заметила? — поинтересовался Клаус.

— Нет. Он, то есть она, спит. Но в руке держит связку ключей. Они нам наверняка понадобятся, чтобы отпереть ворота и отвязать лодку.

— Ты хочешь сказать, мы украдем лодку? — спросил Клаус.

— У нас нет выбора, — ответила Вайолет.

Разумеется, кража — преступление, и, кроме того, это невежливо. Но как большая часть невежливых поступков, кража простительна при определенных обстоятельствах. Она непростительна, если вы, скажем, находитесь в музее и решили, что та или иная картина будет смотреться лучше в вашем доме и вы попросту хватаете картину и уносите домой. Но если вы очень, очень голодны и не можете раздобыть денег, то простительно будет схватить картину, унести ее домой и съесть.

— Мы должны добраться до Гиблой пещеры как можно скорее, — продолжала Вайолет, — а единственный способ — украсть парусную лодку.

— Да, понимаю, — согласился Клаус, — но как заполучить ключи?

— Не знаю, — призналась Вайолет. — Дверь в лачугу скрипучая, и, если мы попробуем открыть ее пошире, боюсь, мы разбудим его или ее.

— Ты могла бы залезть в окно, — предложил Клаус, — если встанешь мне на плечи. А Солнышко покараулит.

— А где Солнышко? — нервно спросила Вайолет.

Они с Клаусом посмотрели вниз и увидели только пальто Клауса, сиротливо сгорбившееся на земле. Они оглядели пристань, но увидели только билетную будку и пенящиеся воды озера, которое темнело в надвигающихся сумерках.

— Ее нет! — закричал Клаус, но Вайолет приложила палец к губам и, встав на цыпочки, снова заглянула в комнату. В приоткрытую дверь на четвереньках вползала Солнышко, стараясь по мере возможности ужать свое тельце, чтобы дверь не открывалась шире.

— Она уже внутри, — прошептала Вайолет.

— В лачуге? — Клаус задохнулся от ужаса. — Нет, нет, надо остановить ее.

— Она очень медленно подползает к спящему. — Вайолет боялась даже моргнуть.

— Мы же обещали родителям заботиться о ней, — шепнул Клаус. — Мы должны удержать ее.

— Протягивает руку к связке ключей, — задыхаясь проговорила Вайолет. — Осторожно вынимает ключи из его руки…

— Не рассказывай мне больше ничего, — пробормотал Клаус, когда молния прочертила небо. — Хотя нет, рассказывай. Что там сейчас?

— Ключи уже у нее, — продолжала Вайолет. — Она берет их в рот и ползет обратно к двери. Она вся съеживается и протискивается в приоткрытую дверь.

— Она справилась! — в изумлении произнес Клаус.

К ним с торжествующим видом подползла Солнышко с ключами в зубах.

— Вайолет, она справилась! — Клаус крепко обнял девочку как раз в ту минуту, когда прогремел раскат грома.

Вайолет улыбнулась Солнышку, но улыбка тут же исчезла, как только Вайолет заглянула в окно лачуги. Гром разбудил олафовского приспешника, и теперь Вайолет с тревогой наблюдала, как громадное существо уставилось на пустую руку, потом на пол, на котором Солнышко оставила следы своих мокрых от дождя коленок, а затем перевело взгляд на окно и увидело лицо Вайолет.

— Он проснулся! — завопила она. — Она проснулась! Оно проснулось! Клаус, скорей, открывай ворота, я попробую отвлечь его!

Не теряя ни секунды, Клаус выхватил связку ключей у Солнышка изо рта и бросился к высоким металлическим воротам. На кольце болталось три ключа — один тощий, второй толстый, а третий зазубренный, с блестящими зубцами, похожий на пики у них над головой. Клаус положил атлас на землю и попробовал вставить тощий ключ в скважину, но тут, неуклюже переваливаясь на своих толстых ногах, из лачуги вышел сообщник Графа Олафа.

Сердце выскакивало у Вайолет из груди, но она встала перед громадиной и улыбнулась ему деланой улыбкой.

— Добрый день, — сказала она, не зная, что добавить — «сэр» или «мадам». — Я, кажется, заблудилась на пристани. Не могли бы вы показать мне дорогу к Хлипкому парому?

Существо ничего не ответило и продолжало, шаркая, надвигаться на сирот. Тощий ключ вошел в скважину, но не повернулся, и Клаус взялся за толстый.

— Простите, — сказала Вайолет, — я, наверно, не расслышала. Не скажете ли вы…

Не проронив ни звука, громадное существо схватило Вайолет за волосы и с легкостью перекинуло себе за плечо, точно тюк. Клаусу не удалось вставить в замок толстый ключ, и он стал пробовать зазубренный, между тем как громадина сгреб Солнышко другой рукой и поднял перед собой, как держат стаканчик мороженого.

— Клаус! — завопила Вайолет. — Клаус!

Зазубренный ключ тоже не подошел, Клаус в отчаянии тряс и тряс металлические ворота. Вайолет колотила ногами громадину по спине. Солнышко кусала державшую ее руку, но существо было подобно жителю Бробдингнега[1], что в данном случае означало «оказалось неимоверно толстокожим», и все удары и укусы, причиняемые детьми, наносили ему минимальный урон, что в данном случае можно назвать «нулевым». Олафовский сообщник двинулся тяжелым шагом в сторону Клауса, продолжая крепко держать двух других сирот. Б полном отчаянии Клаус еще раз вложил тощий ключ в замок, и, к его удивлению и радости, ключ повернулся и высокие металлические ворота распахнулись. Всего метрах в двух от ворот на воде колыхались шесть парусных лодок, привязанных к пристани толстой веревкой, — лодок, которые могли доставить детей к Тете Жозефине. Но поздно. Клаус почувствовал, как его сгребли за рубашку сзади и подняли в воздух. Что-то слизкое потекло у него по спине, и он с ужасом понял, что существо держит его в зубах.