– Вот как.

Я почувствовала, как Марий наклонился и демонстративно погладил меня, слабо рыкнула, пытаясь сбросить его руку, но в итоге едва не потеряла сознание. В глазах от неосторожного усилия потемнело. Я продержусь еще минуту, быть может, две. Потом впаду в беспамятство. Что же, что же делать?

– Я предлагаю сделку, – словно издалека я услышала голос Мария. – Ты отпускаешь меня и моих людей, я оставляю ее в живых. На этот раз. И расходимся до следующей схватки. Идет? Если да, то клянись. Только, чур, по-настоящему, без твоих любимых штучек.

Гворий молчал. Я тихонечко заскулила, вспомнив слова Дории, что он с легкостью пожертвует мною в действительно серьезной ситуации. Неужели этот момент так быстро пришел?

– Клянусь честью, – наконец, когда я задними лапами уже барахталась в темном омуте обморока, раздался ответ Гвория.

– Замечательно, – с видимым облегчением выдохнул храмовник. – Помни, ты дал слово отпустить меня сейчас. Передавай привет Дории. Скажи, что я скучаю по нашим безумным ночам.

Наверно, Марий ожидал, что его слова спровоцируют Гвория на неосторожные действия. Но полуэльф никак не отреагировал на это. Лишь равнодушно приподнял бровь, чем, видимо, сильно расстроил храмовника. Тот еще раз с притворной лаской потрепал меня по загривку и наконец-то отошел.

Я еще видела, с каким сожалением Гворий проводил взглядом храмовника, когда тот, подхватив под руки Риония, поволок его к лестнице. Слышала, как полуэльф приказал кому-то внизу отпустить захваченных. И, уже балансируя на грани бездонной пропасти, в которой нет боли и страданий, почувствовала тепло рук полуэльфа на своем теле.

– Тефна, только не умирай! – слабо коснулся моего слуха его отчаянный крик.

Надо сказать, умирать у меня уже вошло в дурную привычку. Я так часто в прошлом балансировала на грани жизни и смерти, что сбилась со счета. Одно открытие круга мертвых чего стоило.

Черное небытие убаюкивало. Я лениво качалась на его волнах, уже ни о чем не думая. Слезы, страдания, переживания – все осталось позади, став каким-то ненастоящим и глупым. В той жизни существовала лишь ежедневная, ежечасная борьба за существование. Здесь наконец-то можно было расслабиться и просто плыть по течению.

Иногда беспамятство отступало, и тогда ему на смену приходила боль. Выкручивающая все внутренности, крадущая силы, от которой не было спасения. Если бы я могла кричать – я бы кричала, умоляя оставить меня в покое. Но вместо слов на искусанных в кровь губах рождался лишь слабый стон, и я вновь умирала. Для того чтобы остановиться на пороге мира мертвых, терпеливо дожидаясь, когда меня пропустят через грань. Вот только Привратник ко мне что-то не спешил. Неужто я так много грешила, что и после смерти не заслужила покой? Впрочем, даже такое существование меня вполне устраивало. Лишь бы не возвращаться туда, где каждый вздох, каждая мысль приносит новое, невыносимое страдание.

Однако через некоторое время долгие периоды блаженного беспамятства начали укорачиваться. Теперь меня все чаще швыряло в истерзанное тело. Кажется, я плакала и умоляла, чтобы меня добили. Кажется, пыталась укусить руки, которые насильно вливали мне в горло дурно пахнущее зелье. Ничего не помогало. По непонятной причине я еще жила. Меня никак не хотели отпускать в земли мертвых, на которых лежит вечный туман.

Часто я слышала ласковый, смутно знакомый голос. Он разговаривал со мной, упорно называя по имени, иногда что-то требовал и ругался, когда я выплевывала отвратительно горькие снадобья. Почему-то мне было приятно его слышать. Но едва я пыталась вспомнить, кому принадлежит этот голос, как накатывала страшная усталость.

Наконец, через многие-многие столетия нескончаемой боли я заснула. Заснула обычным сном, не провалившись, по обыкновению, в безмолвную пропасть между мирами. А когда пришла в себя, то впервые почувствовала на щеке теплый солнечный луч. Ощутила тяжесть прохладной тряпки на лбу. И услышала голодное бурчание своего желудка.

– Доброе утро, Тефна, – раздался рядом голос, но не тот, который поддерживал меня все это время. – С возвращением.

Я приоткрыла один глаз и посмотрела на того, кто это сказал. Как ни странно, им оказался Шерьян. Храмовник сидел на краешке кровати и приветливо мне улыбался.

– Лучше бы я умерла, – выдавила я из пересохшего горла. – Знаешь, на той стороне не так уж и страшно.

– Знаю, – на удивление серьезно отозвался мужчина. – И все же я рад, что этого не случилось. Иногда для того, чтобы выжить, надо больше мужества, чем для того, чтобы умереть.

Я промолчала. Конечно, радостно, когда тебя хвалят, но в данной ситуации никакой моей заслуги не было. Меня не оставляло подозрение, что кто-то просто не пустил маленького несчастного метаморфа за грань. И это было неприятно осознавать. Или действительно мне еще слишком много грехов отмаливать, или у богов на меня есть свои планы.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Шерьян, заботливо поправляя одеяло.

– Плохо, – честно ответила я, в последний момент сдержавшись от совсем уж неприличного слова. – Грудь болит. Слабость. Есть хочу.

– Замечательно. – Шерьян расцвел в довольной улыбке, будто я сказала нечто чрезвычайно приятное. – Наличие аппетита – очень хороший признак. Значит, силы к тебе уже возвращаются.

Я с жалобной гримасой приподняла руку. Попыталась было коснуться ноющих ребер, но потерпела в этом неудачу, наткнувшись на тугую повязку.

– Бинты с тебя еще рано снимать. – Храмовник заметил мое неуверенное движение. – Придется менять их каждый день. Но в любом случае до полного выздоровления тебе еще не меньше месяца.

– Так долго? – удивилась я. – Почему? Я же метаморф. На нас все быстро заживает.

– Но не раны, нанесенные ритуальным клинком храма бога-сына. – Шерьян криво усмехнулся. – Тем более заговоренным против нечисти. Скажи спасибо, что вообще жива осталась.

– Спасибо, – послушно повторила я, устало скидывая со лба нагревшуюся тряпку. – Однако, к слову сказать, я не просила меня спасать.

– Гворий оставил целебную мазь, – продолжил тем временем Шерьян, сделав вид, словно не заметил сарказма в моих словах. – Будем надеяться, она ускорит заживление. Но вот щипать и чесаться после нее будет о-го-го как. Предупреждаю сразу, чтобы потом не орала и не плакала, как до этого.

– Мне вообще-то было очень больно, – возмутилась я. Тяжело вздохнула, пережидая приступ слабости, и негромко спросила: – А сам Гворий где?

– Он уехал сутки назад. – Храмовник пожал плечами. – Когда стало понятно, что твоей жизни больше ничего не грозит. Дольше откладывать отъезд было глупо и весьма опасно.

– Уехал... – протянула я. Голос предательски дрогнул от обиды.

– Тефна, он провел около твоей кровати пятеро суток. – Шерьян понимающе хмыкнул. – Без еды и практически без сна. Сделал все возможное и кое-что невозможное, чтобы за уши вытащить тебя с того света.

– И все-таки уехал, не дождавшись, когда я приду в себя, – ядовито закончила я перечисление подвигов полуэльфа.

– У него были на то причины, – мягко произнес Шерьян. – Очень важные. Он и так задержался в Мейчаре сверх всякой нормы.

Я отвернулась к стене. Наверное, храмовник был прав и мне в самом деле не стоило сердиться на Гвория. Но все же как бы хотелось сейчас, чтобы именно он сидел рядом с моей постелью и держал меня за руку.

– И потом, драгоценная моя, разве вы не клялись недавно, что видеть больше Гвория не желаете? – с иронией поинтересовался Шерьян. – Мол, гад он последний и сволочь изрядная. Неужели женщины так быстро меняют свое мнение?

Я, насупившись, упорно молчала. Действительно, как-то за всеми этими перипетиями с умиранием и последующим воскрешением совершенно позабыла, что Гворий хотел сделать из меня свою любовницу. Пусть даже под гордым названием «младшая жена».

– Тефна, а с чего ты вообще решила, что Гворий собирался тебя именно насильно увезти в эльфийские леса? – убедившись, что я не собираюсь отвечать, полюбопытствовал Шерьян. – Он сам тебе это сказал?