Джордж продолжал говорить, не подозревая, что она сомневается в правдивости его слов.

— Вы так невинны. Возможно, вы верите, что, когда мужчина и женщина касаются друг друга, искры летят во все стороны. У вас не хватает опыта, чтобы понять, насколько редко это случается и как это прекрасно. — Он уже натянул перчатки и нежно гладил ее руки. — Между нами происходит нечто особенное, и я не имею ни малейшего желания отказываться от этого.

Она не сопротивлялась, когда он вновь обнял ее. Хотя никак не реагировала на его прикосновения. Просто стояла, пока он баюкал ее на своей груди. Горестные воспоминания завладели ее сознанием. Впервые за долгие годы она радовалась им, не пыталась загнать в самые дальние уголки души.

Как забыть боль разбитого сердца? Негодяя, обманувшего ее доверие?

Дрожа всем телом, она закрыла глаза. Джордж все крепче прижимал ее к себе, шептал ласковые слова, но она ничего не слышала. В ее ушах стоял голос Калпеппера. Он говорил мягко, просил простить за боль, которую ей причиняет, но уверял, что делает это лишь ради ее блага. Ей опять было восемнадцать, не веря своим глазам, она читала письмо, переданное ей поверенным, письмо Люка брату, которое Калпеппер перехватил. В нем подробно описывались ничего не значащие сплетни и повседневные дела, за исключением трех судьбоносных предложений:

«…Мои ухаживания за О.Ф. продвигаются должным образом, хотя ее семья этого и не одобряет, а я до смерти устал изображать по уши влюбленного осла. Меня коробит при одной мысли о том, что каждое утро за завтраком в течение ближайших лет пятидесяти придется смотреть в ее огромные, как у домового, глазищи. Но увы! У нищих нет выбора».

Эти слова словно отпечатались в ее мозгу. Прочтя письмо, она впервые в жизни упала в обморок.

Наверное, Джордж заметил ее состояние. Он обхватил ее лицо ладонями и попытался заставить ее поднять на него глаза.

— Что с вами, любовь моя?

— Ничего, — пробормотала она. Ее губы еле двигались от холода и с трудом подавляемого гнева. — Я бы хотела вернуться к гостям, если не возражаете. Мне… мне нужна моя шаль.

Его лицо приняло озабоченное выражение.

— Я же насильно не потащу вас к алтарю, если вы именно этого боитесь.

— Правда? Вы сама любезность, ваша милость, — холодно произнесла она. — Думаю, такой поступок вы назвали бы жульничеством, что, разумеется, вас не достойно.

— Именно так. — Он сверкнул глазами. — Но я не считаю жульничеством попытку заставить вас передумать.

— Понятно. — Она внимательно посмотрела на него. — Вам придется простить мое невежество, Джордж. Я в этой игре новичок. А каковы правила этого соглашения? В нем ведь есть определенные правила?

— Правила? — Он крепче сжал руки на ее талии. — Говорят, в любви все средства хороши.

Она кивнула:

— Так говорится еще и о войне.

Он рассмеялся, не заметив сарказма в ее голосе.

— Вам набросать правила этой игры в общих чертах?

— Если не возражаете. Прежде всего меня интересует цель игры.

— Цель этой игры — как и любой другой — победа. — Он обворожительно улыбнулся. — В упрощенном виде наша игра заключается в следующем: я хочу на вас жениться, а вы вообще не желаете выходить замуж.

— В таком случае ваша цель и заключается в том, чтобы потащить меня к алтарю. — Она снова закипела от гнева.

— Не совсем. — Он нежно коснулся ее лица. — Я хочу, чтобы вы пришли туда по доброй воле. Чтобы захотели выйти за меня. И сделаю для этого все, что в моих силах.

— Ваши надежды тщетны, я никогда не выйду замуж. Ни за вас, ни за кого-либо другого.

— Не все так просто, — снова засмеялся он. — Вы хотите остаться старой девой, но при этом испытать острые ощущения.

— И как долго мы будем играть в эту игру? — осведомилась она.

— Пока один из нас не выиграет. Откажетесь выйти за меня — я проиграю. Согласитесь — выиграю.

— Что же, это справедливо, — заметила она. — Давайте назначим срок. Если к определенному времени вы не получите моего согласия, оставите меня в покое. Итак, игра продолжается до Рождества.

— До Пасхи. Она задумалась.

— До Сретенья.

Он подумал и кивнул. Ее серьезность позабавила его.

— Пять месяцев? Если за это время я вас не завоюю, значит — не судьба. Договорились.

Ей нужно продержаться пять месяцев и не сказать «да», И все это время ей придется общаться с лордом Райвалом. Он будет целовать ее столько, сколько она пожелает, исполнять все ее прихоти. Она сможет наслаждаться целых пять месяцев, зная, что потом окажется в безопасности. Он не будет больше давить на нее. От предвкушения у нее закружилась голова. Пять божественных месяцев!

Он снова склонился к ней.

— Что вы делаете?

— Скрепляю сделку.

Отлично. Поцелуй] чтобы скрепить сделку. Она позволила ему поцеловать себя уже столько раз, что один поцелуй ничего не изменит. На сей раз она держала себя в руках, удостоверившись, что поцелуй будет кратким. Сладким, но недолгим.

Его теплые руки вновь баюкали ее лицо, а когда он поднял на нее глаза, она могла поклясться, что видела в них искреннюю заботу.

— Знаете, для меня это тоже в новинку, — улыбнулся он. — Я еще ни разу не целовал женщину, на которой собирался бы жениться. То есть не делал этого с благородными намерениями.

Она стиснула зубы. О каком благородстве он говорит? Это скорее подлость. Завоевать сердце женщины, чтобы завладеть ее состоянием. Такие браки — обычное дело, но охотника за приданым никак нельзя назвать благородным.

Она напряглась и отпрянула от него.

— В чем дело? — прошептал он. — Вы не можете жалеть о парочке украденных поцелуев!

Она вывернулась из его объятий:

— О нет! Я ни о чем не жалею. Я хотела развлечься этим вечером и благодаря вам мне это удалось. А сейчас уже поздно, и к тому же похолодало. Думаю, пора уходить.

Он пытливо посмотрел на нее в неверном свете луны.

— Хорошо, — сказал он беспечным тоном.

Оливия повернулась и пошла. Но он резко схватил ее за руку и заставил обернуться.

— У любой женщины есть веская причина избегать объятий повесы, — тихо произнес он. — А у вас, Оливия, ее нет. Вы знаете, что я вас не соблазню и не брошу. Свои намерения я изложил вам достаточно ясно.

— Да. И я все поняла. — В глазах у нее стояли слезы. — Вам нужны мои деньги.

Она вырвалась от него и побежала.

Ранним утром двадцать девятого сентября Оливия отправилась в Сити. Игнорируя неприязненные взгляды, которые сопровождали ее повсюду в этой святая святых мужской половины человечества, она покончила со школьными финансовыми делами и вернулась домой ждать Калпеппера. Этот ежеквартальный ритуал выводил ее из себя. Дерзкий поход в банк был даже забавен, а последующий разговор с Калпеппером раздражал еще сильнее. Он аккуратно выдавал ей ее доход, но ждать его в гостиной было унизительно. Кроме того, деньги он приносил в золоте, вместо того чтобы вручить банковские ассигнации, которые могли бы дать ей представление о наследстве. Она чувствовала себя ребенком, которому выдают карманные деньги.

Ожидание она обычно коротала за подсчетом заработной платы по школе — это занятие успокаивало ее. Она внимательно высчитывала сумму, откладывала деньги для каждого работника, заворачивала в лист бумаги и надписывала сверху имя того, кому они предназначались, а потом отмечала в платежной ведомости дату и сумму выплаты. Дома она держала только книги с платежными ведомостями. Оливия вела тщательный ежеквартальный учет расходов на заработную плату, потому что таким образом могла заниматься важным и нужным делом в ожидании Калпеппера. Кроме того, вид Калпеппера, когда он смотрел на ее стол, заваленный бумагами, приносил ей удовлетворение. На этом столе лежали доказательства того, что она прекрасно справляется с материнским наследством, в то время как он выдает средства из отцовского состояния на совершенно унизительных условиях. В целом ему удавалось контролировать ее, но она, как могла, усложняла ему эту задачу.