Датчанин машинально тронул языком рубчик на губе. Сегодня на дороге Хельг укусил его достаточно сильно, чтобы шрам не рассосался даже за несколько часов. Но недостаточно для того, чтобы понять, что творится на душе у Паука.

Тысячу с лишним лет Хельг ждал, просто ждал, жил ожиданием. Сегодня он, наконец, сделал первый шаг к возвращению своего сына. Ему бы радоваться или хотя бы не злиться на весь мир. Что же не так? То, что в паутину запуталась девочка, которой лучше бы держаться подальше от Паука?

Разумеется, трудно ожидать от Хельга, что он будет воспринимать Марину просто как инструмент в достижении своей цели. На это и Орнольф-то не способен, несмотря на хладнокровие и здравый смысл. Но ведь ясно же, что они не допустят, чтобы девочке угрожала хоть малейшая опасность. И Орнольф не преувеличивал, когда говорил, что может научить и научит Марину всему, что знает сам. Следовательно, оказаться в паутине ей только на пользу. Так в чем же дело?

Не в Марине.

Тогда не в Змеевом ли сыне?

– Зверь, – зло бросил Паук, – его зовут Зверь, или Олег, а еще Волк… Волчонок. Так они его называют.

– Кто?

– Высочайшие фейри. Мне не нравится все это, Орнольф. Но я же не Артур, я не умею предвидеть. И спросить у Артура не могу, потому что не представляю, о чем спрашивать. Нам не понять их, – голос его упал, – нам это и не нужно. Артур сказал, что жертва должна быть добровольной. Что он имел в виду?

– Это же Артур, – Орнольф слегка удивился вопросу, – он сам далеко не всегда понимает, о чем говорит.

– Но никогда не ошибается.

– Может быть… – датчанин помедлил, прикидывая, как сформулировать вопрос и не разозлить при этом Хельга, – может быть, ты расскажешь мне все. Чего ты боишься? Расскажи, пусть даже это просто неясные подозрения. Знаешь же, вдвоем разобраться проще.

– Я не голоден, – отрезал Паук.

Все-таки разозлился.

– Ну, пойдем, раз не голоден, – не дожидаясь ответа, Орнольф вышел из зала, – телепорты в гостиной.

…И как всегда, никаких ощущений, кроме вибрации могучих чар. А вокруг уже все иное. Ярко светит солнце – утро на дворе. Громко шумит океан – берег скальный. Слепит глаза гравий на подъездной дорожке. И дом ждет хозяев. Маленький такой трехэтажный домишко, в неудобном месте, в такой глуши, куда даже сумасшедший турист не заберется, и не так уж далеко, на самом деле, от цивилизации.

Хельгу здесь будет относительно уютно.

Марине – не скучно.

А о себе Орнольф не беспокоился. Эйни здесь, под присмотром – ну и чего еще надо?

…– Ну вот, – констатировал Альгирдас, бледно улыбаясь, – тварный мир. Пока что ничего страшного.

Иногда Орнольфу казалось, что Альгирдас намеренно испытывает его терпение. Иногда он был в этом уверен.

Ладно, многое можно понять. Характер у Хельга взрывной, он вспыльчив, резок, горяч на руку, с ним можно уживаться только игнорируя его выходки. И тщательно следя за собственным поведением. С ним можно уживаться, только если настроишься заранее и навсегда прощать ему все. Вообще все.

Орнольф прощал. Но когда Хельг вот так, как сегодня, из-за неведомых собственных страхов, крысился на него ни за что ни про что, напоминать себе, мол, это же Эйни, становилось непросто.

Еще и Марина… вот кому сейчас непросто. Вот кому сейчас нужно внимание.

Девочка даже в свои комнаты не заглянула, окинула взглядом холл и заявила:

– Мне нужны сигареты. Я с собой не взяла.

– Возьми мои, – тут же предложил Хельг.

И уже портсигар достал, когда к онемевшему от такого предложения Орнольфу, вернулся голос.

– Ополоумел?! – зарычал Орнольф. – Твою отраву живым даже нюхать нельзя!

Ну, и огреб, естественно, сразу от обоих. Хельг, услышав про «живых», зашипел и нервно оскалился. Марина от Хельга шарахнулась и, как ей в девятнадцать лет и положено, тоже зашипела. В том смысле, что это ее право решать, что ей курить. Захочет, будет курить отраву. Она уже сто раз траву курила. И вообще, не маленькая уже. И Орнольф ей не указ. И никто не указ!

В общем, Орнольф махнул на них рукой и ушел присмотреть за духами. Даже не очень удивился, когда услышал, как на улице взревел мотор. Паук в своем репертуаре – рассвирепел и ушился подальше. Маленький засранец…

Нет, не такой виделась Орнольфу демонстрация нового байка. Это должно было быть сюрпризом, и Орнольф заранее радовался, представляя себе радость Хельга. Тот влюблен в своего «Черного ястреба», однако эта новая модель, ничего не потеряв, только выиграла от доработки. И, благие боги, Эйни обожает все новое! …

Что ж, вышло не так, как мечталось. Бывает. С учетом Хельга – обычное дело.

Орнольф обеспокоился лишь когда обнаружил, что вместе с Пауком исчезла и Марина. Разозленный Хельг – не тот человек, с кем ей стоит сейчас иметь дело. Он же без тормозов. Он и в добром-то настроении не пригоден для общения с людьми, особенно с детишками, а уж такой, как сейчас, и вовсе может быть опасен.

Сделать, однако, ничего было нельзя. Кроме как связаться с Хельгом и попросить привезти девочку обратно. Орнольф отчетливо представил себе, что ответит Паук, и решил, что, может, так оно даже и лучше. Дальний Восток, конечно, это не ее родной Урал, но все-таки Марина сумеет здесь сориентироваться лучше дикого фейри. По крайней мере можно не волноваться о том, что тот наскребет себе на хребет неприятностей.

Заодно и сигарет купят.

Маришка злилась. Злилась на Орнольфа, и сигареты с травкой были тут ни при чем, ну, или почти ни при чем. Она злилась бы и на Альгирдаса, однако на него злиться оказалось невозможно.

Гадство!

Тем более что Орнольф обругал их обоих, а это сближало.

И еще Альгирдас тоже злился. И это тоже сближало. А как же?

Злилась Маришка из-за Олега, из-за того, что его называли Зверем, не потому что фамилия такая, а потому что они все так о нем думали.

Объяснила, называется… Да ну их к черту!

Как это можно объяснить? Было что-то хорошее, что-то настоящее , забылось, вспомнилось, оказалось реальностью… а они говорят как… как о машине, или еще хуже. Вот сейчас ему умирать нельзя, сколько еще протянет, вот столько протянет, ну и нормально, а там пусть помирает.

Его все равно убьют! Его убьют, а им это и нужно. Нужно, чтобы он умер, только не сейчас, потому что сейчас еще рано, а умереть он должен позже – тогда, когда это будет удобно и принесет пользу.

Гады! Гады, гады, гады!

И все равно, Маришка не могла злиться на Альгирдаса. Как будто он тоже был в этой истории всего лишь частью механизма и ничего не решал, и ничего от него не зависело. Может, так и есть? Он Паук, он плетет свою паутину, а те, кому надо, пользуются этим. Пауком пользуются…

«О-ой, – она почувствовала, что куда-то не туда забрела в своих мыслях, – о чем это я?»

Во дворе басовито взревел двигатель. Так неожиданно и резко, что Маришка даже подпрыгнула. Любопытствуя, она высунулась в приоткрытую дверь. Черно-серый байк вылетел из-за угла, взметнув из-под колес тучу гравия, затормозил перед крыльцом.

– Едешь? – мрачно спросил Альгирдас.

– Еду!

– Держи!

Он бросил ей шлем – такой же черно-серый, как байк. И пока Маришка разбиралась, что и как тут застегивать, ждал, отвернувшись, нетерпеливо постукивая кулаком по колену.

Сам Альгирдас шлемом пренебрег. Ну, разумеется! Добро хоть плащ сменил на короткую куртку.

Маришка с легкой оторопью увидела на ногах Паука тяжелые ботинки, из тех, что называются «берцами», окинула его уже более вдумчивым взглядом и заморгала от избытка впечатлений.

Он сменил не только плащ… Он сменил стиль. Вообще. Весь. От прически до… этих самых ботинок.

Где томный мальчик, нежный эльф, изысканная серебряная статуэтка? Этот парень всем своим видом олицетворял Неприятности. Именно так – с большой буквы. Причем у всех, кто покажется ему недостаточно симпатичным.