Восемь… Альберт, молодец, малыш!

Альгирдас перекатился по полу, змеей увернулся еще от одной атаки. Снова ударил сам. Промахнулся. И даже не удивился этому. На него снова ринулись всем скопом. Того и надо было. Он смерчем ворвался в дурно пахнущий воздух: запах серы – единственный ориентир, но в тесноте достаточно и этого. Закрыв глаза, затанцевал, выстреливая смертельными нитями. Вслепую было легче – так он мог видеть. И видел.

Мерцающие средоточия оусэи, цветные ленты чужих ударов – целая круговерть красок. И снова он не успел увернуться. И снова едва не погиб. Но достал еще одного. И свою уходящую жизнь восполнил чужой, выпитой, как сырое яйцо – только скорлупа треснула, сдавленная паутиной.

Семь…

Альберт, видно положившись на его живучесть, ударил по всем сразу. Смертный не способен убить демона, даже Орнольф не может этого, но ранить, обжечь, напугать, сковать заклинанием – на это Альберта хватит. Он сильный маг. Он, пожалуй, сильнее рыжего. Только рыжий не маг вовсе, рыжий – чародей, а это другое дело…

Шесть… Еще удар. Еще одно сердце хрустит в смертельной хватке нитей. Есть! Осталось пятеро!

Снова шестеро…

Семь…

Восемь…

Девять…

Ох, нет, не надо! Да откуда же они лезут?!

– Альберт! Имэда! [38] – заорал Паук, на миг почувствовав себя так, словно к нему вернулся дар чародейства.

Но Альберту плевать было на его приказы, он бы и на чары наплевал, пожалуй. Радужная, пестрая, слепящая сетка упала сверху, и сразу двое демонов с воплями исчезли в столбах желто-серого дыма и пламени. Мгновенной заминки хватило Альгирдасу, чтобы наконец-то различить в мешанине красок нужные цвета и оттенки.

Оставшиеся семеро ударили все вместе.

Он принял удар. Показалось, что его разорвали на куски, а может, так оно и было, во всяком случае, силовые поля, которыми окружил его маленький маг, залило изнутри кровью… с закрытыми глазами Альгирдас видел ее серебряной. Такой же, как у фейри, как у демонов, когда они во плоти.

Ему самому плоть была уже не нужна.

Жадные, живые нити паутины окрасились в те же цвета, что и ленты вражеских атак. Червями расползлись во все стороны. Что-то хлюпнуло, что-то лопнуло, влажно подалось, и сила, направленная против Паука, вернулась к атакующим сторицей. Сокрушающим ударом одного из врагов вышвырнуло за пределы тварного мира, другого сковало, третьего заставило воплотиться и ринуться врукопашную. На этом он и погорел.

И снова атаковал Альберт, а Паук лишь тихо выругался, когда и его накрыло новой волной. Телу из плоти и крови такая магия не страшна, но все, что было в нем от фейри, корчилось от ожогов. Он успел, прикрывшись этой атакой, сожрать сердце еще одного врага. Заорал от боли, чувствуя, как восстанавливается разорванное тело. Кто уж это сделал – он сам, за счет убитого демона, или Альберт своим заклинанием, – было не разобрать, и Паук слегка испугался.

Успев удивиться, когда на смену пятерым погибшим демонам, явились еще пять, он снова проделал фокус с умноженным отражением удара. Потом в зал наконец-то ворвался разъяренный Орнольф, а следом за ним пылающий золотым и синим огнем рыцарь с топором в руках.

И этот свет обжег сильнее всех заклятий.

Демоны с воплями исчезали, крутясь в огненных столбах, а Альгирдаса раздирало надвое. Кто-то рвал сердце у него из груди. Не бесполезный кусок плоти, гнавший по телу бесполезную кровь, а истинное, живое сердце, отмеченное адской печатью. Душа корчилась, скручиваясь бумажным листом на огне. Он кричал в голос, бесполезно пытаясь свернуть вокруг себя защитный кокон из прочных нитей. Паутина сгорала раньше, чем выстреливала из кончиков пальцев, горела вместе с руками. И Орнольф сгреб его в охапку, потащил прочь из зала, подальше от страшного пламени, под жалящими вспышками нарисованных на стенах крестов. Прошло, кажется, несколько часов, прежде чем они выбрались наконец-то наружу, во двор. Только там Альгирдас пришел в себя и смог встать. И Орнольф снова обнял его, сказал, что он сумасшедший – драться сразу с десятком демонов, – сказал, что он самый смелый проклятый безумец на этой гребаной планете, сказал, что в следующий раз лучше сам убьет его, сказал, что смертных там было два десятка, и что Альгирдас с Альбертом спасли их всех.

Может быть, это искупало убийство пятерых зомби?

Вряд ли.

Хуже всего было то, что Артур… ведь это был Артур, не так ли, тот всесжигающий пламень? Да, конечно, это был святой Артур Нордан. И он одним своим присутствием сломал печати на сосудах с душами. Теперь никто не мог поручиться за безопасность бывших зомби…

А во дворе, оказывается, было множество смертных. И сейчас все они – смотрели. Смотрели, как всегда смотрят на Паука. Даже если он с головы до ног в засыхающей крови, воняет серой и копотью, и кроме плаща одет в невразумительные лохмотья.

Они смотрели. И от этих взглядов черное веселье закипало в груди. Нет уж, не время было сейчас веселиться. И не место. И компания не подходящая.

Глубоко вздохнув, чтобы успокоить незваную, заливающуюся смехом злость, Альгирдас ухмыльнулся в ответ на чужие взгляды. И впился в губы Орнольфа демонстративным, долгим, горьким, как яд поцелуем… сладким, как яд. Темным… как кровь. Заверяя, как печатью, что принадлежит только одному человеку, отчетливо давая понять, насколько далеко простирается право собственности.

Абсолютное право.

Смертные в один голос издали тихий, завороженный стон.

И очнулись.

И такие лица были у них, будто очнулись они голыми на городской площади.

Уже за воротами их догнал командир охотников, полковник Эйхлер. Альгирдас немедленно скользнул в машину и повернул ключ зажигания, но к разговору прислушивался.

– Господин Касур, – позвал полковник, – мы с вами недоговорили…

– И ни хрена не успели сделать, – зло согласился Орнольф. – Вы подготовили план репатриации?

– Практически…

– Где он?

– Он практически готов, господин Касур. Но…

– Мне некогда, – сообщил Орнольф таким голосом, какой раньше Альгирдас знал только за собой. – Из отпущенного получаса у вас осталось еще двадцать две минуты. Вы знаете, где меня искать, Эйхлер. Как только будете готовы, приезжайте, привозите план и смету. Хельг, ты уверен, что хочешь вести?

Это был дурацкий вопрос. Так что ответа Орнольф не дождался.

Развлечений за последние две недели случилось выше головы. И визит на комбинат в Прибрежном в их число не входил. Собственно, Маришка далеко не сразу узнала, каких дел натворили ее любимые маги на фабрике по производству зомби. И узнала совсем не от виновников суматохи.

Дома она тогда не усидела. Ее хватило на два с половиной часа. Ну, может, плюс-минус пять минут – где-то раз в пять минут она на часы и поглядывала. Она честно пыталась заняться курсовой. Потом попробовала читать. Потом минут пятнадцать повисела в вампирском чате – Орнольф ей как-то, еще во времена встреч в башенке, сказал, что настоящих вампиров в этих чатах не встретишь, из чего Маришка сделала вывод, что вампиры существуют. Это было открытием. Неприятным. В институте о таком не рассказывали. В общем, четверть часа поизображав из себя настоящего вампира, она окончательно извелась, взяла в гараже велосипед и поехала покататься.

По пляжу. По песочкам и камешкам. Физические нагрузки способствуют установлению душевного равновесия. А что? Велик классный, дорогой – сама Маришка в жизни бы на такой денег не накопила, – так отчего не воспользоваться, пока есть возможность? Были у нее подозрения, что с велосипедом получится так же, как с теми шпильками. В смысле, Орнольф сразу сказал – это тебе, пока машину водить не научишься. Уже немножко разобравшись в их с Альгирдасом отношении к материальным ценностям, Маришка с замиранием сердца предположила, что в самом скором времени ей с той же легкостью предоставят в пользование автомобиль.