ОХОТНИКИ КАМЕННОГО ВЕКА
В дали времен
Т. VII
Леонид Андреев
БЫЛА БУРНАЯ НОЧЬ…
Была бурная ночь. Мой брат Павел, воспользовавшись моим сном <и> чрезмерным утомлением от занятий, тайно сел на судно и пустился в опасное плавание. Преступная дерзость увенчалась успехом. Под 35° вост. долготы и 49°27′ северной широты (по Гринвичскому меридиану) на северо-запад от печки, между островом Бурь (моей кроватью) и мысом Доброй Надежды (шкатулка с квитанциями) — им был настигнут и убит молодой, но солидный кит. Павел хвалится, что он убил его с одного выстрела, но по показаниям заслуживающих доверия туземцев таких выстрелов было слышно три. Одним из них даже оторван кончик носа у малолетнего невинного туземца.
Что самое странное в этой истории — ученые находят, что Павел убил не кита, а допотопного мамонта. Как это может быть — не понимаю. Хозяин нашего дома под присягою утверждает, что дом наш построен всего 300 лет тому назад, а разваливался последний раз в позапрошлом году. Откуда же допотопный мамонт? Разве только предположить, что он случайно застрял в малоподержанных брюках, купленных мною на Ильинке? Но это невероятно. Брюки были действительно мало подержаны — и их даже нельзя было долго держать — они сейчас же разваливались.
Откуда же мамонт?!
Нахожусь в крайне тягостном недоумении… Белые медведи были, киты были — но откуда же мамонт?!!
Р. S. Ура! Нашел! Оказывается, зародыши мамонта были в не совсем свежем хлебе, который мама из экономии покупает по утрам для своих несчастных детей! Бедные (sic!) дети! Я чувствую уже, как в моем животе шевелится юный мамонт.
Велимир Хлебников
И и Э
Повесть каменного века
I
«Где И?
В лесу дремучем
Мы тщетно мучим
Свои голоса.
Мы кличем И,
Но нет ея,
В слезах семья.
Уж полоса
Будит зари
Все жития,
Сны бытия».
II
Сучок
Сломился
Под резвой векшей.
Жучок
Изумился,
На волны легши.
Волн дети смеются,
В весельи хохочут,
Трясут головой,
Мелькают их плечики,
А в воздухе вьются,
Щекочут, стрекочут
И с песней живою
Несутся кузнечики.
III
«О, бог реки,
О, дед волны!
К тебе старики
Мольбой полны.
Пусть вернется муж с лососем
Полновесным, черноперым.
Седой дедушка, мы просим,
Опираясь шестопером,
Сделай так, чтоб, бег дробя,
Пали с стрелами олени.
Заклинаем мы тебя,
Упадая на колени».
IV
Жрецов песнопений
Угас уже вой.
Растаял дым,
А И ушла, блестя слезой.
К холмам седым
Вел нежный след ее ступеней.
То, может, блестела звезда
Иль сверкала росой паутина?
Нет, то речного гнезда
Шла сиротина.
V
«Помята трава.
Туда! Туда!
Где суровые люди
С жестоким лицом.
Горе, если голова,
Как бога еда,
Несется на блюде
Жрецом».
VI
«Плачьте, волны, плачьте, дети!
И, красивой, больше нет.
Кротким людям страшны сети
Злого сумрака тенет.
О, поставим здесь холмы
И цветов насыпем сеть,
Чтоб она из царства тьмы
К нам хотела прилететь,
От погони отдыхая
Злых настойчивых ворон,
Скорбью мертвых утихая
В грустной скорби похорон.
Ах, становище земное
Дней и бедное длиною
Скрыло многое любезного
Сердцу племени надзвездного».
VII
Уж белохвост
Проносит рыбу.
Могуч и прост,
Он сел на глыбу.
Мык раздался
Неведомого зверя.
Человек проголодался,
Взлетает тетеря.
Властители движения,
Небесные чины
Вести народ в сражения
Страстей обречены.
В бессмертье заковав себя,
Святые воеводы
Ведут, полки губя
Им преданной природы.
Огромный качается зверя хребет —
Чудовище вышло лесное.
И лебедь багровою лапой гребет —
Посланец метели весною.
VIII
И.
«Так труден путь мой и так долог,
И грудь моя тесна и тяжка,
Меня порезал каменный осколок,
Меня ведет лесная пташка.
Вблизи идет лучистый зверь.
Но делать что теперь
Той, что боязливей сердцем птичек?
Но кто там? Бег ужель напрасен?
То Э, спокойствия похитчик,
Твой вид знакомый мне ужасен!
Ты ли это, мой обидчик?
Ты ли ходишь по пятам,
Вопреки людей обычаю,
Всюду спутник, здесь и там,
Рядом с робкою добычею?
Э! Я стою на диком камне,
Простирая руки к бездне,
И скорей земля легка мне
Будет, чем твоей любезной
Стану я, чье имя И.
Э! Уйди в леса свои».
