– Хорошие стволы! – сделал глубокомысленное заключение Джексон.

– Китайское барахло! Ширпотреб! – парировал Гарри и продолжил тоном, не терпящим возражений: – Но раз иного нет, то я себе ствол уже выбрал по руке.

Мне было все равно: было бы что делить, из-за чего спорить – все стволы старые и слегка ржавые. И Джексон не стал возражать против выбора опера.

Тогда ворчун Гарри снова принялся за разборку и чистку приглянувшегося ему оружия и внес рацпредложение:

– Надо бы наклеить люминесцентные бумажки на мушки, чтобы ночью было удобно стрелять.

– Где их взять? – не понял Джексон.

– Со световых судовых табличек…

Экс-полковник невнятно пробурчал неразборчивое ругательство и принялся командовать группой охраны, желая напомнить, кто тут главный:

– Никакой самодеятельности! Итак, даю установку на ведение боевых действий! По тревоге Волженин занимает оборону на правом крыле, Григоренко – на левом, а я в рубке возле радара – слежу за приближением потенциальных пиратских объектов. В случае нападения мы вместе с арабским лейтенантом выдвигаемся на крылья…

– Не буду я стоять приметной мишенью на этом дурацком крыле! – возразил как отрезал Гарри. – Хочешь – сам маячь тут под пулями, если так хочешь! А я лучше побегу на бак и буду вести огонь оттуда! Подальше от вашего дружка-араба. Я уже и лежку себе там приготовил…

Мазурини непонимающе уставился на бывшего оперативника.

– Стоп! Ты разве не понял? Какая лежанка? Я же сказал, твое левое крыло с полукруговым сектором огня!

– Не лежанка – лежка! Это ты не понял! – вскипел Гарри. – Нас тут перестреляют, как куропаток, стоит пиратам проникнуть на палубу. Головы поднять не сможешь – надо иметь запасной рубеж! А пока они будут вами заниматься, я их с тылу перещелкаю! Короче говоря, хватаю свой автомат – тот, что со штыком, спальник, три магазина – и мчусь на бак!

– Я – командир! И тебе приказываю!..

– Говно ты, а не командир, – вскипел бывший мент. – И клал я на твой приказ!

Мазурини сжал кулаки и резко надвинулся на Гарика.

– Что ты сказал, майор!!!

– Что слышал… – с ледяным спокойствием ответил бывший опер, поднялся во весь рост, уперся взглядом наглых холодных немигающих глаз в глаза Джексона и завис своим квадратным подбородком над его сломанной переносицей. – Я давно не майор, а пенсионер. И ты давно не полковник! И твои приказы для меня пустой звук. Хочешь разобраться? Рискни здоровьем, чмошник. Я таких, как ты, полковников в молодости часто петушил…

Джексон опешил, растерялся, сделал шаг назад, с минуту напряженно и оценивающе смотрел в глаза противнику, затем, не выдержав этих нервных неприязненных гляделок, вновь что-то невнятное взвизгнул, заскрежетал зубами, резко сорвался с места и бросился прочь с мостика в сторону своей каюты.

– Опять спрятался! Сбежал! Еще одно слово, и я бы ему нос и челюсть сломал, – потирая кулаки, торжествуя, заявил Гарри. – Я же говорил, что он гнида! Плесень. Я его сразу раскусил. Какая же мерзкая сволочь…

– Зачем ты обостряешь отношения? – попытался я сгладить неприятную ситуацию. – Нам, вполне возможно, предстоит вместе отбиваться от пиратов…

– И что? Уверяю тебя, Костя, в случае опасности Джексон нас сдаст. Ты как хочешь – можешь оставаться на своем крыле, а я побегу на бак, там мне без него будет спокойнее. И под прикрытием брашпиля буду в уверенности, что никто мне в спину не выстрелит…

Меня даже передернуло от мысли, в какую «теплую» компанию я угодил. Нарочно не придумаешь! Команда, с которой мне предстояло несколько недель работать, состоит из двух неадекватных людей. И какие же подобрались редкостные кадры в одном месте: один – злобный и нервный неврастеник, настоящий придурок, второй – клинический идиот, псих и шизофреник! Вот это я попал…

Утром радист принес очередной телекс, полученный из центра по борьбе с пиратством: «…12 января днем датский сухогруз „Леопард“ подвергся нападению пиратов в Аденском заливе. Похищен экипаж, состоящий из шести человек…».

Начальник радиостанции Вячеслав затравленно смотрел на нас, ожидая ответа. Мы по очереди прочитали текст, переглянулись и дружно промолчали. Внезапно второй помощник нервно взвизгнул:

– Куда же мы идем? В самое скопление пиратов! Какого черта я согласился отправиться в этот рейс? Сидел бы себе спокойно в Мурманске…

– Парни! Вы сами сделали свой выбор, – пробурчал Джексон. – Кого теперь винить? От нас-то чего хотите?

– Вы сумеете отбиться? – повторил вопрос радист. – У меня трое детей!

– Слава, не переживай… Конечно, отобьемся! – заверил я моряка. – Ешь спокойно манную кашу и пей кипяченое молоко. С нами не пропадешь!

Радист побрел к столу капитана с телеграммой в руке, что-то бормоча под нос, а я вернулся к поглощению порции яичницы, и лицо мое вымученно излучало оптимизм. Для успокоения экипажа…

Оптимизмом-то я брызгал во все стороны, однако сам вовсе был не уверен в своих недавних заявлениях о положительном исходе похода, тем более меня не устраивали напарники, навязанные Алексом.

«Эх! Сейчас бы сюда товарищей по рейдовому батальону с той моей афганской войны – тогда я был бы уверен и за фланги, и за тыл!»

Ночью танкер прошел через тот самый, знакомый из школьной программы по географии Баб-эль-Мандебский пролив, но прежде не виданный в реальности.

Вошли в Аденский залив. Жаль, но самого пролива я так и не увидел – ночь была безлунной и ветреной. Только смутные очертания берегов да контур на электронной карте. Зато за четыре часа вахты я намотал примерно километров пять, ни на минуту не присев, метался с правого крыла на левое и обратно, тревожно вглядываясь в угрожающую черноту моря. Зарядка, однако! Ноги и голова после вахты гудели. Устал чертовски, едва коснулся щекой подушки – словно провалился в пустоту.

Но не надолго. Стоило мне едва заснуть, как началось что-то невероятное. Безмерно уставший, я сразу не понял, что к чему: громко и протяжно загудел мощный ревун, внутренние помещения наполнились топотом, на палубах стоял шум и гам.

Прищурив глаза, я поднял голову – храпящего тела Грязного Гарри на соседней койке не было. И верно, ведь он должен был с утра находиться на вахте. Сквозь шторки в иллюминатор пробивались первые лучи солнца. Раздался резкий звонок телефона. Снял трубку.

– Ты оглох? Тревога! – громко проорал Джексон. – Нападение на танкер! Бегом на мостик!

Торопливо влез в шорты, схватил майку, сунул ноги в сандалии и бросился к выходу. Прыгая через две ступени трапов, поднялся на мостик. В рубке стояла напряженная тишина, изредка прерываемая резкими отрывистыми командами капитана Хайдарова матросу за штурвалом и вахтенному помощнику:

– Право на борт! Лево на борт – пятнадцать! Теперь штурвал вправо – десять градусов! Курс сто шестьдесят! Самый полный ход! Теперь опять лево руля – десять!

Я огляделся. Обстановка складывалась крайне неприятная: Джексон замер с автоматом на левом крыле, лейтенант Мохаммед – на правом, оба пристально следили за приближающимися к танкеру моторными лодками. Досадно, но я не нашел своего ствола, да и Гарик в рубке тоже отсутствовал. Впрочем, автомат-то отыскался быстро – он оказался у взволнованного мастера, который судорожно вцепился руками в приклад и цевье. Я подошел к Хайдарову и вежливо, но решительно потребовал свое оружие:

– Мастер, отдай ствол! Прошу по-хорошему… Наше дело стрелять, ваше – рулить!..

Ринат окинул меня ледяным взглядом, но сопротивляться не стал – вернул оружие. Тем временем напряженность на мостике все более нарастала. Громко ругаясь, Джексон заскочил в рубку, беспрерывно дергая затвор, – ему никак не удавалось дослать патрон в патронник.

– Да не дергай судорожно затвор! Сними с предохранителя… – посоветовал я ему.

– Цыц! Не учи ученого! – буркнул экс-полковник и продолжил свои тщетные усилия.

– Расслабься! Спокуха, Мэрф!