– Тебе это доподлинно известно?
– Алекс сам мне сказал, да и Джексон тоже говорил.
– Все они говорят. Ты этого Алекса хорошо знаешь? Давно? Уверен в нем?
– Знаю через друзей! Он друг моего друга.
– А я верю лишь себе, своим глазам да ментовскому чутью! Ответь мне, раз ты так им веришь, – зачем араб ведет танкер к этому Ништуну? Я по карте смотрел – там лишь пустыня, практически граница между Йеменом и Оманом. Явно бандитские места…
Что я мог на это ответить? Я и сам недоумевал, зачем туда идем. И поэтому лишь пожал плечами. Откуда мне, рядовому бойцу-новобранцу, знать тайные замыслы верховного командования. Однако решил уточнить у Джексона, в чем дело, отчего вдруг столь резко изменился план похода.
Старший секьюрити насупился и даже прорычал:
– Лейтенант – скотина! Не желает идти с нами через океан. Говорит, мол, командование ему не велело покидать Аденский залив. Битый час уговаривал его – ни в какую! И оружие не хочет продать, заявляет: мы его получили лишь в аренду, только на переход до крайнего йеменского порта. Ну да ничего, я уже договорился с одним знакомым – будут нам и автоматы, и патроны.
Я с недоверием уставился на экс-полковника.
– Йеменец? Откуда у тебя знакомые арабы? Ты в этих местах служил? Агентура?
– Мы с одним парнишкой танкер охраняли в прошлом году. На Шри-Ланке на прощание обменялись телефонами – нынче пригодился. Валид Халед уже должен быть с грузом в условленном месте…
Мастер громко ругался и даже затопал ногами на Джексона, но делать было нечего – «Наталье» вновь пришлось сделать солидный крюк, сойти с курса, даже отклониться от коридора безопасности, чтобы войти в укромную бухту. В сумерках прибыли на рейд, и, пока маневрировали, окончательно стемнело. Машина работала на холостых оборотах – якорь отдавать не стали – танкер медленно дрейфовал вблизи береговой линии, примерно милях в десяти. Вскоре на радаре появилась точка, а с берега сообщили о выходе катера.
Действительно, слева по борту появились едва заметные сигнальные огни, а минут через тридцать вблизи нашего судна из темноты возник силуэт неизвестного суденышка. Катер охраны приблизился, застопорил ход и тихо закачался на волнах, ударяясь о борт нашего гигантского нефтевоза.
Лейтенант сгреб в охапку свои автоматы, демонстративно запихал их в баул, следом сунул мешочек с патронами и подсумки с магазинами, забросил огромный рюкзак с личными вещами за плечи, пробормотал на прощание что-то слащавое, басурманское и был таков.
Матросы, осерчавшие на происки коварного и неуступчивого арабского офицера, все как один исчезли из поля зрения, и йеменцу пришлось самому тащить оба баула. Стоя на крыле, россияне ехидно подшучивали, наблюдая сверху, как коварный Мохаммед медленно бредет, сгорбившись под тяжкой ношей. Боцман тем временем развил кипучую деятельность: спустил трап, бросил вниз веревку и втащил на палубу объемистую сумку, а по трапу на борт медленно взобрался тщедушного вида новый пассажир. Мохаммед сразу же устремился к гостю, и между арабами завязалась жаркая перебранка.
Лейтенант почти заставил прибывшего открыть неподъемный баул, сунул туда нос и, громко проверещав что-то угрожающее, схватил парня за грудки. Тощий араб оправдывался, громко визжа в ответ на своем, бабайском, однако шум довольно быстро прекратился, и басурмане, снизив тон, затеяли недолгие переговоры. Торг? Пререкания продолжались минут десять, а потом арабы пожали друг другу руки, обнялись, поцеловались, и лейтенант сошел с борта танкера.
– Костя! Я был, как всегда, прав: этот лейтенант – сволочь! Ну да ничего, пока он отвлекся, я у него втихаря спер двадцать два трассера, – злорадно поделился со мной проделанной прокудой Гарри.
– Зачем?! А если лейтенант заметит и поднимет шум?
– И пусть поднимает. Пока они разберутся, то да се, время пройдет – мы уже в открытое море уйдем: ищи нас свищи! Хотя вряд ли араб станет верещать – сам виноват, что прошляпил. А трассера нам пригодятся, я ими свои магазины снаряжу для целеуказания и половиной с тобой могу поделиться. Да и лишняя пара десятков патронов на длительном переходе через океан не помешает!..
Вскоре на мостик под ручку с очередным арабским гостем поднялся радостный Джексон.
– Знакомьтесь, друзья, – это Валид Халед! Мой боевой товарищ! Камрад!
Арапчонок пронзительно зыркнул в сторону русских секьюрити черными глазами-маслинами, приложил вежливо руку к груди и поздоровался, как он считал, по-русски:
– Зыдыраствуй, дырух!
Я не удержался и хмыкнул, однако тактично и вежливо пожал протянутую руку, а Гарик демонстративно отвернулся, пробормотав: «Шайтан тебе товарищ», и, слегка толкнув плечом нового охранника, вышел прочь.
– Я – курить! – громко произнес, обернувшись в дверном проеме. – Можете пока друг друга обнюхивать и целовать…
Джексон подмигнул арабу, покрутил пальцем у виска и небрежно махнул рукой:
– Волженин, ты что-нибудь понимаешь? Что с ним?
Я неопределенно пожал плечами – что я мог сказать, такая уж мне подобралась странная компания: с прибабахами и с «тараканами» в голове.
Пока Грязный Гарри наслаждался курением, араб и Джексон на плохом английском поговорили за жизнь, обменялись новостями. Я пытался прислушиваться, но плохо понял их диалог на отвратительном английском.
«Эх, говорила ведь мама в детстве – учи, сынок, языки, не ленись! В жизни пригодится! Не послушался…»
Джексон продолжал выступать в роли радушного хозяина и, похлопывая Халеда по плечу, наконец громко произнес по-русски:
– Ладно, брат, располагайся, а мы пока оружие проверим и пересчитаем патроны…
Именно в этот момент Гарик вернулся из курительной комнаты и услышал последнюю фразу.
– Ого! Вот видишь, Костя, они уже братья! – пробурчал Грязный Гарри. – Оба брата обрезанные или пока только один?
Джексон презрительно покрутил пальцем у виска.
– Полковник, твой гнусный пальчик у виска я заметил. Учти! Могу его с корнем вырвать, – пригрозил бывший оперативник.
Обстановка вновь накалялась, и мне пришлось в очередной раз вмешаться, встать между ними и попытаться занять одну из враждующих сторон делом:
– Гарри, смотри-ка! А эти автоматы новее – не такие раздолбанные, как первая партия, и патронов много!
Отставной мент ничего не ответил, лишь, сердито засопев, быстро перещупал калаши и выхватил из кучи один – облюбовал для себя.
– Этот – мой! Я сейчас приклад подгоню по рукам, удлиню, тряпку намотаю, да мушку натру фосфором для ночной стрельбы…
– Хорошо, тогда мой вот этот, – согласился я с его выбором и взял себе оружие с примкнутым трехгранным китайским штыком.
Автоматов было всего три, и поэтому Джексон взял себе оставшийся – спорить не стал.
– Костя, я думаю, что арабу автомат по рангу не положен! Кто он на судне? Никто! Пошел в пень! Не верю азиатам. И ты не верь, – продолжал гнуть Гарри свою конфронтационную линию.
Полковник не на шутку разозлился:
– А как же ему нести вахту? Мы ведь по очереди будем стоять: четыре через двенадцать часов.
– Пусть стоит без ствола. Чуть что, шумнет – прибежим и отстреляемся… Или свой ствол сдавай ему в аренду. А почему за него переживаешь? Подозрительно мне твое поведение…
Джексон от досады чертыхнулся и ушел прочь в каюту, а Гарри, злорадствуя, произнес:
– Я же говорил, он за арабов! Увидишь, он и с пиратами заодно. Не вышло продать нас накануне Мохаммеду, так он тут же нашел себе другого напарника. Погляди, как он об этом сопляке печется. Больше, чем о нас. Попомни мои слова: Джексон – крыса!
В основном, за вычетом мелочей, жили мы с Гариком душа в душу, особо не мешая друг другу в быту.
Конечно, меня смущали отдельные странности в поведении отставного милиционера – но все в пределах нормы. Гарри любил прихвастнуть, что написал в свое время сценарий для фильма. Правда, я этого фильма не видел. А еще, что он поймал несколько сотен наркокурьеров, что уничтожил при задержании примерно столько же бандитов. Каждая история завершалась словами: шлепнул казаха-наркошу или нескольких казахов-наркоманов. Самая большая проблема – старый опер храпел во сне как сивый мерин. А уверял, что спит спокойно! Враль! Стоило мне вернуться с вахты во время его сна, уснуть было невозможно: из глотки Гарика вырывались душераздирающие стоны, хрипы, свист, бульканье. Приходилось расталкивать соседа крепкими тычками.
