На небе уже появились звезды, и стало немного видней. В их неверном свете художник различил, что его, похоже, отвезли на городскую свалку, потому что вокруг высились бугры мусора и доносился неприятный запах разлагающейся биомассы, который никак нельзя было спутать с каким-то другим.
«Все, мне конец… – вяло подумал Олег, еще пребывающий под воздействием усыпляющего препарата. – Тут меня и зароют… Глупо. Даже деньги, что дал мне Карла, я не успел спустить. А он был прав. Сегодня у меня действительно опасный день. Надо было прислушаться к его советам… дурак!»
– Нормалек? – спросил обладатель грубого голоса.
– Сойдет…
– Не скули, немного поболит и перестанет. Какой ты нежный… А все потому, что армии не попробовал. Там бы тебя научили, как свободу любить.
– Меня не взяли по здоровью, – буркнул таксис.
– Не надо лохматить бабушку. Скажи, что откупился, это будет честнее.
– А тебе какое дело?!
– Да, в общем, никакого. Но мне не нравятся крысы, которые отсиживаются на гражданке, когда нормальные парни тянут войсковую лямку.
– Ты чего завелся?
– Ничего. Это я так… Все, по машинам. Время…
Спустя несколько минут над свалкой воцарилась настороженная тишина. Олег попытался освободиться от пут, но клейкая лента, которой были связаны его руки и ноги, оказалась чересчур прочной.
И в это время неподалеку заработал дизельный мотор бульдозера. Этот звук Олегу был хорошо знаком, потому что в студенческие годы на летних каникулах он ездил с бригадой однокурсников на лесоповал – больше для того, чтобы вкусить романтики, нежели для заработка.
Бульдозер приближался. Он натужно ревел, толкая перед собой груду мусора – планировал свалку. Олег попытался откатиться в сторону, но его положили в канаву, и он никак не мог из нее выбраться.
Художник в отчаянии замычал (его рот был заклеен все тем же скотчем), но рокот дизеля заглушал все звуки. Обессиленный Олег в конечном итоге прекратил все попытки выбраться из канавы и беззвучно заплакал, прощаясь с жизнью.
Неожиданно шум мотора утих, и в наступившей тишине послышались шаги и посвистывание. Бульдозерист подошел к канаве, в которой лежал Олег, расстегнул брюки и начал мочиться, блаженно охая.
Собрав последние силы, Олег снова замычал и заворочался, надеясь привлечь к себе внимание.
– Блин! – вскричал бульдозерист. – Что там такое? А, наверное, пес… Пшел!
Олег продолжал извиваться и мычать. Он даже сумел, изогнувшись дугой, одним прыжком встать на ноги, но не удержал равновесия и упал. Однако этого мгновения для бульдозериста хватило, чтобы он наконец заметил, что перед ним человек.
– Черт побери! Опять пьяный бомж под отвал полез. Выползай оттуда, слышишь? Иначе похороню. Ни ответа, ни привета… Наверное, пьяный в стельку. Придется спуститься…
Недовольно кряхтя, бульдозерист спустился вниз, нагнулся над Олегом – и отшатнулся назад.
– Чтоб мне пусто было! – вскричал он в страхе. – Опять мафия поработала… И что мне теперь делать?
Олег замычал.
– Да знаю, знаю, жить хочешь… Все хотят. А каково мне? Начнут таскать в ментовку, на допросы, протоколы там и все такое прочее… Скажу нечаянно не то, что надо, придут братки. Замочат прямо здесь и загребут как падаль. Что делать, что делать?!
Какое-то время царило молчание. Но вот бульдозериста, наверное, осенила какая-то толковая мысль, и он торопливо сорвал кусок пластыря, которым был заклеен рот Олега. При этом он сокрушенно покачал головой, и что-то пробормотал под нос – наверное, выругал себя за слабохарактерность.
– Хр-р… Кх, кх! – прокашлялся художник. – Мужик, развяжи меня. Я денег дам. И никому не скажу, что ты участвовал в моем освобождении. В ментовку я не пойду, можешь быть на этот счет спокоен. Развяжи… ты ведь добрый, порядочный человек. Я в этом уверен. Не бери грех на душу, дай мне отсюда уйти живым.
– Будем считать, что ты убедил меня, – с сомнением ответил бульдозерист и достав нож, начал резать путы на ногах и руках Олега. – Ох, и пожалею я еще об этом…
Размяв затекшие конечности, художник вскарабкался наверх, к бульдозеру. Его спаситель уже был там. Он достал из кабины термос с чаем и налил полную кружку.
– Попей, – сказал бульдозерист, протягивая кружку Олегу. – Считай, что сегодня ты второй раз на свет народился. Хорошо, что меня прижало сходить по малой нужде, а не то был бы тебе кырдык.
– Не знаю, как тебя и благодарить… – Олег уже обшарил все свои карманы и убедился, что они пусты; грабители забрали у него пятьсот долларов. – Но я сюда еще вернусь и привезу деньги, как обещал. Клянусь.
– А вот этого не нужно. Мне и так хорошо платят. Вдруг я когда-нибудь попаду в такое положение… тьху! тьху!… Может, и меня кто выручит. Бог все видит…
– Как мне добраться до города?
– Это не проблема. Мусоровозки курсируют всю ночь. Пойдем, я определю тебя к какому-нибудь шоферюге. Нет, деньги не понадобятся. Я договорюсь…
Когда Олег наконец вошел в свою квартиру, был третий час ночи. От его одежды шел отвратительный запах прокисших щей, солярки и еще какой-то дряни, поэтому он быстро снял ее с себя и выбросил в мусоропровод. А затем залез под душ.
Никогда прежде художник не чувствовал себя таким счастливым. А горячие струйки воды вообще показались немыслимым блаженством. Он намыливался пять раз. Олегу казалось, что только так он сможет истребить запах свалки и отмыть дочиста не только тело, но и мысли.
Потом он уснул. Сон был таким крепким, что утром, когда зазвенел будильник, Олег минуты две пытался освободиться от его оков. Не будь сегодня встречи с будущей натурой, художник проспал бы до обеда…
У двери мастерской валялась бумажка, которой опечатывали дверь. Злотник подсуетился, злорадно подумал Олег. Не вышел номер у этого старого прохвоста.
Едва художник переоделся в свой рабочий балахон, как у входной двери звякнул колокольчик. Олег повесил его вместо электрического звонка.
Он с юности был поклонником стиля ретро. Кроме колокольчика, Олег сложил еще и настоящий камин, – совсем небольшой – который облагородил собственноручно изготовленными оригинальными изразцами.
Правда, огонь в камине обычно зажигался не чаще двух раз в году, – 31 декабря и на Рождество – но главным был сам факт существования такого раритета; своим гостям (в основном женского пола) Олег рассказывал байки, что он-де перевез камин в мастерскую из какой-то заброшенной дворянской усадьбы.
И ему верили, потому что изразцы и впрямь выглядели самой что ни есть патриархальной стариной.
А еще в мастерской висело старинное, немного потускневшее, зеркало из бемского стекла. Олег купил его по случаю на толкучке еще в студенческие времена. Его продавал совсем уж дряхлый старик, который еле передвигался. Зеркало так понравилось Олегу, что он заплатил, почти не торгуясь.
Оно было заключено в красивую резную раму. Судя по манере резьбы, а также по композиционному построению орнамента, зеркало висело на стене в замке какого-нибудь немецкого барона и попало в Россию после Великой Отечественной войны, реквизированное советским офицером высокого ранга.
Генералы, полковники и даже майоры имели тогда возможность привезти домой разное барахло, среди которого нередко попадались антикварные вещи. Хотя, конечно, больше всего ценились машины и мотоциклы, но они достались немногим.
В моменты, когда с ним случались приступы черной меланхолии, художника почему-то тянуло к зеркалу. Он останавливался перед ним и долго всматривался в его таинственную глубину. Олега не интересовало собственное отображение; его взгляд проникал в зазеркалье – туда, где шевелились странные бесформенные тени и рождались образы, от которых становилось жутко.
Зеркало действовало на него как наркотик, добавляя в кровь адреналина и вытаскивая художника из состояния тоски, а нередко и отчаяния, смешанного с безысходностью.
– Кто там? – осторожно спросил Олег.
Ночное приключение еще не совсем выветрилось из головы, и художник нервно вздрагивал от каждого шороха.
