«Не самое торжественное возвращение на землю», — подумал Коля.

Но они хотя бы остались живы и выиграли немного времени.

Отбросив в сторону полотнище, закрывавшее вход в юрту, мужчина втолкнул Николая и Сейбл внутрь.

Затем их грубо усадили на войлочные коврики. В жестких герметичных скафандрах космонавты занимали в юрте много места и сидели, потешно вытянув негнущиеся ноги. Но все же сидеть было легче, чем стоять.

Дверной проем юрты выходил на юг, было видно солнце за пеленой тумана. Коля знал, что такова монгольская традиция, что в их рудиментарной религии есть элементы солнцепоклонничества. Здесь, на равнинах северной Азии, солнце вершило свой дневной путь большей частью в южной половице небосклона.

Монголы заходили и выходили: видимо, все — и кряжистые мужчины, и мускулистые, крепкие женщины — хотели рассмотреть чужаков получше. Их взгляды, особенно обращенные к Сейбл, были наполнены алчной расчетливостью.

В юрту монголы принесли некоторые вещи из посадочного модуля. Назначение таких предметов, как аптечка или самонадувающийся спасательный плот, было для них непостижимо, однако Сейбл и Николаю позволили снять громоздкие скафандры и переодеться в легкие оранжевые комбинезоны, в которых они работали на орбите. Монгольские дети изумленно пялились на нижнее белье космонавтов, на прорезиненные штаны, которые они сняли с себя. Скафандры сложили у стенки, и они стали похожи на покинутые гусеницами коконы.

Космонавтам удалось скрыть от монголов пистолеты, заткнутые за пояс.

Потом, к величайшему облегчению Николая, их на какое-то время оставили одних. Он улегся возле засаленной стенки юрты. Его руки дрожали, он старался одними лишь усилиями воли успокоить часто бьющееся сердце и развеять туман в голове. По-хорошему ему бы надо было сейчас находиться в больнице в окружении медицинской техники двадцать первого века и приступить к программе физиотерапии и реабилитации, а не валяться в вонючей юрте. Он был слаб, как дряхлый старик, и совершенно беспомощен перед грубыми и сильными монголами. Возмущение и страх смешались в нем поровну.

Он попытался поразмышлять. Окинул взглядом внутренность юрты.

Сама юрта была крепкая, хоть и потрепанная. Возможно, она принадлежала главе этого маленького сообщества. Центральной опорой служил толстый столб, более легкие деревянные распорки держали форму войлочного купола. На полу лежали коврики, на крючках висели металлические котелки и козьи шкуры. Вдоль стен стояли деревянные сундуки и кожаные баулы — мебель кочевников. Окон в юрте не было, но над сложенным из камней очагом в крыше была вырезана дыра. В очаге постоянно сгорали куски сухого кизяка.

Сначала Николай гадал, как же можно разобрать, а потом снова собрать юрту, что должно было делаться по меньшей мере дважды в год, когда кочевники перебирались с летних пастбищ на зимние и наоборот. Но вот невдалеке от юрты он увидел широкую повозку. На нее вполне можно было водрузить юрту целиком со всем ее содержимым.

— Но они не всегда так делали, — прошептал он Сейбл. — Монголы. Только в начале тринадцатого века. Потом они уже складывали свои юрты, как палатки, и перевозили в сложенном состоянии. Значит, можно определить время… Мы совершили посадку посреди Монгольской империи в годы самого ее расцвета!

— Нам повезло, что ты так много о них знаешь.

— Повезло? — буркнул Николай. — Сейбл, монголы нападали на Русь дважды. Такого не забудешь и за восемь столетий.

Через некоторое время в юрту вошла женщина и втащила большой железный котел. В котел была уложена и залита водой разрубленная на куски половина туши овцы. В готовку пошли не только кости и мясо, но также и легкие, желудок, мозги, кишки, копыта, глаза. Здесь явно ничего не выбрасывали. Кожа на лице у женщины была словно бы выдублена, а мышцы на руках мощные, как у толкательницы ядра. Спокойно разделывая мясо, она не обращала никакого внимания на гостей, будто у нее каждый день в юрте лежали мужчина и женщина из будущего.

Связанные по рукам космонавты делали все, что могли, чтобы поскорее адаптироваться к яростному земному притяжению: тайком сгибали и разгибали суставы, немного меняли положение тела, чтобы размять то одну, то другую группу мышц. Кроме этого делать им было нечего, только ждать — так думал Николай, — пока вернется всадник, ускакавший к каким-то местным властям. Вот тогда решится судьба Николая — и Коля отлично понимал, что их запросто могут убить. Но несмотря на эту мрачную перспективу, по мере того как день клонился к вечеру, вдруг стало скучно.

Мясо, потроха и прочие внутренности варились в котле пару часов. Потом в юрте собрались взрослые и дети. Некоторые из них принесли еще мяса для общего котла: тушки лисиц, мышей, кроликов — наскоро освежеванные, но явно немытые. Коля видел, что кое-где к мясу прилип песок, где-то запеклась кровь.

Когда настало время есть, монголы просто подходили к котлу, вылавливали оттуда мясо деревянными мисками и ели руками. Мясо они запивали чем-то вроде молока, которое разливали из покрытого капельками влаги бурдюка. Иногда, если кому-то не нравился на вкус кусок мяса, его швыряли обратно в котел, туда же выплевывали непрожеванные хрящи.

Сейбл наблюдала за всем этим с нескрываемым ужасом.

— И никто даже не помыл руки перед обедом!

— Для монголов вода обладает божественной чистотой, — объяснил Николай. — Пользуясь ею для мытья, ты ее оскверняешь.

— И как же они соблюдают чистоту?

— Добро пожаловать в тринадцатый век, Сейбл. Через некоторое время к космонавтам подошел молодой мужчина и принес миску с мясом. Коля хорошо разглядел его: блестевший на губах бараний жир был только верхним слоем в маске жира и грязи, покрывавшей лицо. Под носом была видна корка высушенных ветром соплей. Воняло от парня протухшим сыром. Он наклонился и отвязал от столбика одну руку Коли. Потом выудил из миски кусок мяса и протянул ему. Ногти у него были черные от грязи.

— Знаешь, — пробормотал Николай, — монголы, чтобы сделать мясо помягче, подкладывали его под седла. Так что этот кусок баранины, может быть, несколько дней пропитывался парами метана, вылетавшими из задницы какого-нибудь пастуха.

— Ешь давай, — процедила сквозь зубы Сейбл. — Нам нужны пептиды.

Коля взял кусок, закрыл глаза и впился в мясо зубами. Мясо оказалось жестким, у него был вкус животного жира и сливочного масла. Потом мальчишка принес пиалу с молоком. Оно оказалось с привкусом спиртного, и Коля вспомнил, что монголы вроде бы пили забродившее кобылье молоко. Он постарался выпить как можно меньше.

После еды космонавтам позволили по очереди сходить по нужде, и все время с них не спускали глаз.

Оказавшись снаружи, Николай не упустил возможности оглядеться. Во все стороны простиралась равнина, необъятная и пустая — непрерывное полотно желтой пыли с редкими пятнами зелени. По пепельно-серому небу плыли жирные тучи и отбрасывали на землю громадные тени, похожие на озера. Но по сравнению с просторами плоской и безликой земли даже небо казалось маленьким. Это было Монгольское плато, Коля запомнил это при навигационных маневрах перед посадкой. Равнина находилась на высоте не менее тысячи метров над уровнем моря, и от остальных районов Азии ее отделяли мощные природные преграды: с запада — горные хребты, с юга — пустыня Гоби, с севера — сибирские леса. С орбиты, как помнилось Коле, плато выглядело обширной, ровной, местами чуть сморщенной равниной, кое-где пересеченной нитями рек. Это напоминало небрежный набросок пейзажа. И вот теперь он здесь.

Посреди этого немыслимого простора ютилась деревушка. Круглые, замызганные и потрепанные юрты больше походили на обшарпанные валуны, чем на произведения человеческих рук. Но почему-то закопченный посадочный модуль «Союза» смотрелся здесь не слишком дико. Бегали и хохотали ребятишки, перекликались между собой обитатели соседних юрт. Коля видел животных — овец, коз и лошадей, передвигавшихся по степи свободно, без каких-либо загонов. Неподвижный воздух наполняло блеяние и ржание. Несмотря на то, что Коля оказался на восемь веков позади своего времени, и на то, что трудно было представить себе более разительный социальный контраст между ним и этими людьми (космонавт, представитель высокоразвитой цивилизации, и примитивные кочевники!), все же азы людского существования не изменились, и он попал на маленький островок человеческого тепла, затерянный посреди громадной, безмолвной пустоты равнины. Почему-то это вселяло надежду на лучшее.