– У них был такой глупый вид! – повторила Диана по-прежнему небрежно. – Приподнялись на своих больших лапах, шеи от ярости раздулись, глазки маленькие, горят ненавистью, толстое брюхо, перепончатые лапы, они были удивительно похожи на старых банкиров! Не могу даже передать… насколько они были от-вра-ти-тель-ны! Отвратительные и злобные! Ах! Какие мерзкие твари! Мне вовсе не стыдно за это. Я их оскорбила? Я не уверена в этом, но, во всяком случае, привела их в смятение и ярость. Это уж точно. И тем лучше!

– Вы можете быть тем более довольны, моя дорогая Диана, что за нанесенный ущерб платить приходится не вам! – простонал Лоик с меланхолическим видом, протягивая окровавленную руку. – За ваши сумасбродства всегда приходится отдуваться другим, Диана, не знаю, отдаете ли вы себе отчет в этом! Это становится невыносимым! Невыносимым!

Впервые Диана клюнула на эту удочку и выказала признаки того, что можно было бы считать раскаянием (но на самом деле эти переживания были весьма далеки от истинного раскаяния).

– Я очень огорчена! Действительно огорчена, Лоик! Вы и представить себе не можете! Если бы не вы, эти твари разорвали бы нас в клочья, не правда ли, Люс?

– «Две великосветские дамы разорваны на клочки гусями. В основе этой новой драмы лежит отнюдь не ревность, а лишь грубая похоть», – продекламировал Лоик, изображая из себя репортера, повествующего о катастрофе.

– Вы потеряли столько крови! – сказала Диана.

– Не мучьте себя угрызениями совести, Диана. Не нужно. Если вы хотите утешить меня, обещайте мне…

– Все, что вы пожелаете!

– Поклянитесь мне, что вы воспроизведете крик гуся, когда я захочу. В Париже или еще где-нибудь, в любом салоне, по первому моему требованию. И этот уговор будет действовать, скажем, в течение года.

– Крик гуся!.. А если… а-э… я и не знаю… если… э-э… там будет английский король или еще какая-нибудь столь же высокая особа?..

Но суровый взгляд Лоика и рана на его руке заставили ее стушеваться.

– Я согласна! – сказала она. – Согласна! В течение года.

– Вы не забудете его?

– Что?

– Крик гуся!.. Лично я никогда не забуду, как вы кричали.

– Да, да. Конечно, конечно! Обещанное я выполняю! – ответила Диана, испытывая, несмотря ни на что, некоторое смущение и огорчение.

Она уже видела в своем воображении званый ужин: очень важные особы, бесконечные рассказы Лоика о слогах и согласных, абсолютно недоступные для всеобщего понимания, каменное лицо Люс, Брюно, повествующий о том, как его изнасиловал дурачок из босеронской глубинки, и она сама, кричащая гусем!.. Да уж… занятная будет компания! Их всюду будут приглашать, но только в первый раз, во второй – никогда…

Арлет пришла вместе с Морисом, держа под мышкой свою необычную аптечку, выражение ее лица было странным, почти напуганным. Диана невольно вздохнула.

– Почему вы так вздыхаете? – забеспокоился Лоик.

– Я задаюсь вопросом, что день прошедший нам готовит, – рассеянно ответила она.

Странно, но никто не обратил внимания на этот ляпсус. Даже Лоик, которого заново перебинтовали и уложили в постель. Три гурии окружали его.

Животные успокоились, хлеб был скошен и убран, гостей на обед не ожидалось, таким образом, парижане могли немного отдохнуть, дыша свежим воздухом, греясь на солнце, спрятав в тень голову, насладиться тишиной, которая так пугала их вначале, но сейчас была так приятна. Теперь они знали, что эту тишину полей рождают земля, прогретая солнцем, птицы, ищущие пропитание, неподвижно безмолвные – ведь не было ни дуновения ветерка – листья деревьев. После стычки с гусями они пребывали в чарующем покое, хотя Арлет и отказала Диане в маленьком стаканчике сливовой водки, столь необходимой, по утверждению Дианы, для ее нервной системы. Но этот покой длился всего лишь мгновение, потому что они быстро заметили, что во взгляде Арлет, обычно прикованном к какому-нибудь предмету из домашней утвари или же устремленном вдаль, к горизонту, на сей раз читались одновременно стыд и властность, что было настолько же мимолетно, насколько и противоречиво.

Повинуясь своему обычному рефлексу, Лоик попытался рассеять это облачко шуткой.

– Может быть, гусак глупее гусыни? – спросил он у окружающих. – Вы не знаете этот сборник, моя милая Диана? Он очень, очень хорош. Сборник стихов Поля Элюара… название немного отличается, но зато звучит так же мелодично.

– Это что-то мне напоминает, – любезно сказала Диана, потому что, даже если она не знала, о чем идет речь, когда дело касалось культуры, это всегда «что-то напоминало» ей, и она становилась от этого приветливее.

Лоик продолжал:

– Это замечательный сборник…

Он остановился. Если Арлет терзали душевные муки, ее нельзя было отвлечь от них. Но подобное случалось настолько редко, что для этого должны были быть очень серьезные причины.

– Арлет, – сказал он, – у вас озабоченный вид. Что происходит?

Арлет Анри открыла рот, тут же закрыла его и скрестила руки на коленях.

– Происходит вот что… вот… когда вы приехали сюда, мы спросили у хозяина гаража, нет ли у него машины для вас… Раз вы… мы думали… раз вы не хотели оставаться на ферме… даже ненадолго…

– Действительно, можно было прийти к этой мысли, – сказала, улыбаясь, Диана. – Мы и вправду думали, что этот курорт не для нас… Но я, наверное, удивлю вас, моя дорогая Арлет… – Наклонившись, она положила свою руку на запястье хозяйки и несколько раз похлопала по нему. В этом жесте было столько же силы, сколько и искренности. – …Я, наверное, вас удивлю: мне нигде не было так хорошо… нигде я не чувствовала себя лучше, чем здесь! Ни в Гштааде, ни в Сан-Доминго, ни в Давосе, ни в Туре, нигде!.. Это забавно!

– Так что по поводу машины?

Голос Лоика звучал так же мирно, как и голос Дианы, но в нем слышалось больше напряжения. А Люс побледнела под своим деревенским загаром, так отличающимся от пляжного. «И по правде говоря, шедшим ей гораздо больше», – подумала Диана.

– В общем… нашлась одна машина! Я забыла вам сказать об этом, но здесь такое творилось. На дорогах сейчас спокойно, немцы убрались восвояси, и хозяин гаража сказал, что у него есть одна машина. Я послала Никуда-Не-Пойду кое-что купить… – сказала она, запинаясь. – А Сильбер дал ему это… для вас.

Протянув Лоику грязный клочок бумаги, она отвернулась, чтобы не встретиться с ним взглядом. Но он успел заметить, как черты ее лица от волнения исказились, что на мгновение неожиданно превратило ее в застенчивую женщину.

Он замолчал.

– Но вы можете не торопиться, – сказала она. – Я не собираюсь выбрасывать вас на улицу, ни в коем случае! Нет! Это было бы, это было бы… уже слишком! – почти простонала она.

И под изумленным взором своих гостей она подняла край своего фартука, наклонилась и спрятала в нем лицо, напомнив при этом то ли греческую вдову, то ли наказанную школьницу.

– Что же, в конце концов, происходит? – вскочив, закричала Диана. – Милая Арлет! Что происходит? Что с вами случилось? Может быть, вы получили дурные известия? Все ли в порядке с вашим мужем, с вашим сыном?

– О да, у них все хорошо… очень хорошо, – ответила сдавленным голосом Арлет, уткнувшись в фартук и удивляясь этому убежищу, которое она – и это было вовсе уж глупо – не осмеливалась покинуть.

– Вот это – самое главное! Если они живы, они скоро вернутся! Скоро они будут здесь! А, Арлет? А?.. Как я вас понимаю! Я все понимаю!..

Довольная и возбужденная собственной проницательностью, Диана повернулась к своим друзьям.

– Ну да! Конечно же! Я все поняла! Они должны приехать, а вы не знаете, где нас разместить! Так? Ах, моя миленькая Арлет, вы ведете себя как настоящий ребенок! В самом деле! В любом случае мы должны были уехать: ведь урожай уже убран, – сказала она с такой логикой, как будто Лоик, Люс, Брюно и она сама всю жизнь работали поденщиками. – Нам обязательно нужно возвращаться! Вот видите! Столько переживаний на пустом месте! Дорогая Арлет, мы знаем, что, если бы это было в вашей власти, вы никуда не отпустили бы нас!