Самым удивительным во всем этом было то, что именно тогда мне вспомнилась Анжелика. В тот вечер я был с женой и Фаулерами в театре. После спектакля Пол и Сандра зашли к нам пропустить по стаканчику, а потом я отвез их в Гринвич-Виллидж[1]. Понятия не имею, почему именно тогда, отвозя их, я подумал об Анжелике. Минули многие месяцы, может быть, даже годы, как я излечился от того, что было; к тому же сегодняшний вечер ничем не мог напомнить мне тот бурный «европейский» период моей жизни, когда Анжелика была моей женой и – как мне тогда казалось – единственной в моей жизни любовью. Пол и Сандра знали ее именно по тем временам, причем у Пола, как мне всегда казалось, несмотря на блестящую карьеру и важное положение, которого он добился, до сих пор сохранилось что-то от беззаботной веселости Анжелики. Но ведь с Полом я виделся часто, и он никогда не будил во мне мысли о моей первой жене. Скорее во всем была виновата атмосфера Гринвич-Виллиджа. Хотя мы никогда не жили здесь вместе, именно Виллидж был самым подходящим местом для Анжелики. Да, наверное, именно потому она так живо возникла перед моими глазами, как сети бы только вчера бросила меня и моего сына там, в Портофино[2], уехав с Кэролом Мейтлендом.

И вдруг – это уж совсем невероятно! – я увидел ее из окна автомобиля, словно духа, вызванного на спиритическом сеансе Она стояла на тротуаре возле серого, обшарпанного дома на Западной Десятой улице и расплачивалась с водителем такси.

Только глубокое изумление, потому что ничем иным это просто не могло быть, явилось причиной того, что я остановил машину и выскочил, чтобы поздороваться с ней. Такси как раз отъехало, а Анжелика стояла и что-то искала в своей сумочке.

– Хелло, Анжелика! – окликнул я ее.

Одной из характерных черт Анжелики было то, что она никогда не показывала удивления. Она только взглянула на меня своими огромными глазами и сказала:

– О, Билл... Билл...

Прежде, сразу же после развода и в начале моего второго супружества, я тысячи раз старался представить себе такую встречу, и мне всегда казалось, что это будет Великий Момент, исполненный драматического напряжения. Но теперь, когда Анжелика стояла передо мной, она не будила во мне никаких чувств.

– А я не предполагал, что ты в Нью-Йорке, – сказал я.

– Я приехала только неделю назад.

Я не допытывался, относится ли этот срок и к Кэролу Мейтленду.

– Ты вышла вторично замуж?

– Нет, не выходила.

Она повернулась, намереваясь уйти, и только тогда, в свете фонаря, я смог лучше рассмотреть ее. Она была так же прекрасна, как и прежде. Я всегда считал, что она самая красивая женщина, из всех, которых я встречал в жизни. Поразительным было то, что на ее лице отсутствовали столь типичные для Анжелики беззаботность и уверенность в том, что она лучше всех знает, что ей нужно. Она выглядела больной и встревоженной.

– Ты неважно себя чувствуешь? – спросил я.

– Да, мне не по себе. Я недавно перенесла грипп. Вообще-то мне не следовало еще выходить, но я была должна.

Наконец Анжелика обнаружила в сумочке ключ, который все время искала.

– Ты живешь в этом доме?

– И да и нет. В сущности, это квартира какого-то приятеля Джейми. Сейчас он отдыхает в Мексике и на это время сдал мне свое жилище.

– Ты живешь здесь одна?

– Да Джейми предпочитает жить в восточном районе, там он чувствует себя свободнее. – Анжелика старательно избегала моего взгляда. – Джейми – писатель, – пояснила она, – и переживает теперь неудачный период. Но я уверена, что это пройдет и он напишет что-нибудь по-настоящему стоящее.

Я подумал, что Анжелика, в сущности, ничуть не изменилась. Или она никогда не перерастет эту манию преклонения перед очередным литературным гением? Ведь даже я не вылечил ее от этого... И Кэрол Мейтленд тоже.

Я почувствовал легкую неприязнь к этому Джейми, хотя вообще-то мне до него не было никакого дела.

Анжелика стояла передо мной с ключами в руке. Она не приглашала меня зайти, но и не обнаруживала желания попрощаться. Сухим, безразличным тоном она спросила:

– Думаю, ты уже бросил писать?

– Угадала. Я действительно теперь ничего не пишу. Понял, что из меня никогда не получится хороший писатель.

Анжелика играла с ключами, легонько подбрасывая их. Я заметил на среднем пальце ее правой руки перстень с гранатами, уложенными в форме дельфина. Это было обручальное кольцо моей матери, которое я подарил Анжелике шесть лет назад, перед нашей свадьбой. Вид кольца и то, что она продолжает его носить, совершенно выбили меня из колеи. Анжелика продолжала говорить все тем же безучастным тоном:

– Я слышала, ты женился на Бетси Коллингхем, это правда? Кажется, я читала в газете о вашем обручении.

– Да. Это правда. Я руковожу отделом рекламы.

– Руководишь... чем?..

Анжелика покачнулась, и у меня мелькнула мысль, не пьяна ли она, но я помнил, что она никогда не пила больше одного коктейля – да и то в самых исключительных случаях.

– И ты счастлив, не так ли? Потому что это самое важное. То есть я хотела сказать, что...

Она покачнулась так сильно, что упала бы, если б я вовремя не подхватил ее. Тело ее было горячим и безвольным – я чувствовал это через рукав ее плаща.

– Но ты совсем больна! – воскликнул я обеспокоенно.

– Нет, это ничего, это сейчас пройдет. Просто недолеченный грипп. Извини меня, Билл.

– Ты должна немедленно лечь. Давай, я провожу тебя домой, – сказал я, вынимая из ее руки ключи.

– Нет... нет... В самом деле... Я сейчас...

Я помог ей подняться по лестнице и отпер застекленную входную дверь. Квартира находилась на четвертом этаже; прямо с лестничной площадки мы попали в маленькую прихожую, а оттуда – в гостиную со стенами цвета лососины. Там не было никакой мебели, кроме разболтанного стола и смешного викторианского кресла, украшенного оленьими рогами – довольно странная идея. Через открытую дверь видна была спальня и разбросанная одежда Анжелики.

Она тяжело опустилась в кресло, а я пошел в спальню и принес ей оттуда пижаму.

– Ты сможешь сама раздеться? – спросил я.

– Конечно... и прошу тебя, Билл... В самом деле в этом нет необходимости!

Из спальни я прошел в кухню, совмещенную с ванной. На столе валялись банки из-под джема и грязные тарелки. Когда мы расставались, Анжелика категорически отказалась взять у меня деньги. Однако, я знал, что незадолго до нашего развода она унаследовала что-то после смерти своего деда. Я подумал, что сейчас она скорее всего сидит без денег.

Когда я вернулся в спальню, Анжелика уже лежала в постели в пижаме, застегнутой под самый подбородок. Она была похожа на усталого, беспомощного ребенка... на нашего сына Рики.

– Может, вызвать врача? – спросил я.

– Нет, нет! Врач мне не нужен! Я чувствую себя нормально.

Она слабо улыбнулась и добавила:

– А теперь уходи, Билл, пожалуйста! Спасибо тебе за все, но нам не следует устанавливать дипломатические отношения...

Анжелика откинулась на подушки. При этом движении ее пижама приоткрылась. Я увидел шею, покрытую синяками. Подушки лежали неровно, неудобно, и я приподнял ее голову, чтобы их поправить. Когда я взялся за угол подушки, моя рука наткнулась на что-то холодное и твердое. Через секунду я уже держал в руке кольт сорок пятого калибра. Я не верил своим глазам. Пистолет у Анжелики! Она всегда была настолько лишена всякой театральности, что вид пистолета под подушкой удивил меня так же, как если бы я обнаружил в ее постели маленького леопарда.

– Зачем ты его здесь держишь? – спросил я.

Она не заметила, что я вынул пистолет. Услыхав вопрос, она повернулась в мою сторону и сделала слабое движение той рукой, на которой носила мое кольцо, как если бы хотела отобрать у меня оружие.