«У вас уйдет на это лет двадцать, — прошептал Карсон. — И никто не будет читать ваш труд. Никто не захочет его читать. Бросьте вы это дело, Хэнлон. — Он помолчал немного, потом добавил: — А знаете, Баддингер покончил жизнь самоубийством».

Разумеется, я об этом знал, ведь люди многое болтают, и я научился слушать. Статья в газете «Ньюс» упоминала о его смерти как о несчастном случае при падении. Но «Ньюс» не посчитала нужным упомянуть, что Баддингер упал с унитаза, причем на шее у него была петля.

«Вы знаете про цикличность?» — спросил я и посмотрел на него с удивлением.

«О да, — прошептал Карсон. — Знаю. Цикл в двадцать шесть — двадцать семь лет. Баддингер тоже знал. Многие из старожилов знают, хотя они об этом ни за что не скажут, даже если вы напоите их допьяна. Бросьте вы это дело, Хэнлон».

Он протянул руку с отросшими ногтями, похожую на когтистую птичью лапу. Взял меня за запястье — и я почувствовал по его горячей руке, что все его тело разъедает рак, не щадя ни одной живой клетки: Альберт Карсон был уже не жилец на этом свете, он медленно угасал.

«Майкл, — произнес он, — нечего вам ввязываться в это дело. Здесь в Дерри оно кусается, и еще как! Плюньте вы на него».

«Я не могу».

«Тогда берегитесь! — предостерег он. Умирающий старик внезапно посмотрел на меня глазами ребенка. — Берегитесь!»

Дерри.

Город, где я родился.

Я родился в деррийском роддоме, пошел в деррийскую начальную школу, затем в неполную среднюю на 9-й улице, затем в среднюю. Поступил в Мейнский университет. «Это, конечно, не Дерри, но рядом, рукой подать», — как говорят старожилы. Окончив университет, вернулся в Дерри и стал работать в городской публичной библиотеке. Я провинциал из маленького городка и живу, как многие миллионы людей, провинциальной жизнью.

Но…

Но:

в 1879 году партия лесорубов обнаружила останки своих предшественников, зимовавших в заснеженном лагере в верховьях Кендускига, на краю Пустырей, где мы играли в детстве. Их было девять, тех лесорубов, и все их тела оказались порубленными на куски. Отрубленные головы валялись в стороне, не говоря уже о конечностях — руках и ногах. К стене хижины был прибит гвоздем пенис одной из жертв.

Но:

в 1851 году Джон Марксон отравил свою семью ядом, а затем сложил тела кругом, сам сел посредине и съел… бледную поганку. Его предсмертные муки продолжались, по-видимому, долго. Городской констебль, обнаруживший трупы, написал в протоколе, что поначалу ему показалось, будто мертвое лицо Джона ухмыльнулось ему. Так и было написано: «У Марксона ужасная улыбка на побелевшем лице». Улыбка на побелевшем лице объяснялась тем, что рот у него был набит кусками бледной поганки. Марксон продолжал поедать гриб, даже когда у него начались предсмертные судороги.

Но:

в 1906 году в Пасхальное Воскресенье Китченеры, владельцы чугунолитейного завода, стоявшего на месте нынешней аллеи, места отдыха горожан, устроили игры «для всех хороших детей Дерри». Дети, по замыслу устроителей, должны были отыскать подарки в здании огромного завода. Опасные цеха были закрыты, а служащие добровольно дежурили, зорко следя, чтобы ни один юный любитель или любительница приключений не нырнул за воздвигнутое заграждение. В остальных помещениях спрятали пятьсот шоколадных пасхальных яиц в блестящих обертках, перевязанных яркими лентами.

По словам Баддингера, на каждого ребенка приходилось по меньшей мере по одному шоколадному яйцу. Дети с визгом и хохотом бегали по безмолвным цехам чугунолитейного завода: они находили пасхальные яйца под огромными самосвалами, в конторе цехового мастера, в ящиках стола, между огромными заржавленными зубьями шестерен, в литейных формах на четвертом этаже; на старых фотографиях эти литейные формы походили на гофрированные формочки для выпечки кекса, только гигантских размеров. За веселой возней наблюдали Китченеры трех поколений: им предстояло затем раздавать призы, что было намечено на четыре часа пополудни, независимо от того, будут ли найдены все шоколадные яйца. Финал наступил за сорок пять минут до раздачи призов: в 15.15 чугунолитейный завод взлетел на воздух. До наступления темноты из-под обломков удалось извлечь семьдесят два мертвых тела. Всего же, как выяснилось потом, погибло сто два человека, из них восемьдесят восемь детей. В следующую среду, пока пораженные этой трагедией горожане скорбели по погибшим, одна женщина нашла у себя на заднем дворе на суку яблони голову девятилетнего Роберта Доухея. Зубы мальчика были все в шоколаде, на волосах — кровь. Он оказался последним из погибших, кого нашли. Восемь детей и один взрослый так и не были найдены. Это была самая страшная трагедия в истории Дерри, страшнее пожара, случившегося в 1930 году, и ее причины так и не удалось выяснить. Все четыре бойлерные были закрыты.

Но:

убийств в Дерри совершалось в шесть раз больше, чем в любом другом городе Новой Англии с такой же численностью населения. Мои предварительные выводы оказались столь невероятны, что я обратился к специалисту по статистике, который на компьютере сравнил двенадцать самых неблагополучных небольших городов. Показатели убийств в Дерри были несравненно выше. «Должно быть, местные жители отличаются вспыльчивостью и развращенностью нравов, мистер Хэнлон», — так прокомментировал свою диаграмму статистик. Я ничего не сказал ему в ответ. Если бы я стал говорить, то непременно уточнил бы, что это не люди, а нечто, чему нет названия, отличается в Дерри вспыльчивостью и развращенностью.

У нас в Дерри исчезают необъяснимо, бесследно в среднем до сорока — шестидесяти детей в год, большей частью подростки. Все полагают, что они бегут из дома. Согласен, некоторые действительно бегут.

А в период, который Альберт Карсон, несомненно, назвал бы циклом, показатель пропавших детей резко подскакивает. Так, например, в 1930 году, когда случился пожар, в Дерри бесследно исчезли сто семьдесят детей. И при этом нельзя забывать, что учтены только случаи, о которых было заявлено в полицию. «Ничего удивительного, — сказал мне нынешний начальник полиции, когда я показал ему свои статистические данные. — Это результат Депрессии. Большинству этих детишек, вероятно, надоело хлебать пустой картофельный суп и голодать дома, и они подались на поиски лучшей доли».

В 1958 году, согласно полицейским сводкам, в Дерри пропало без вести 127 детей в возрасте от трех до девятнадцати лет. Что, в 1958 году тоже была Депрессия? Я задал этот вопрос начальнику полиции Рейдмахеру. «Нет, — заявил он. — Но люди постоянно кочуют, Хэнлон. Молодые ребята особенно непоседливы. У них прямо-таки зуд в ногах. Вернутся домой поздно со свидания или пьянки, подерутся с родителями, хлопнут дверью — и с концами. Поди их найди».

Я показал Рейдмахеру фотографию Чета Лоу из газеты «Ньюс» 1958 года.

«По-вашему, этот тоже убежал из дому после того, как пришел поздно и подрался с родителями? Когда он пропал без вести, ему было всего три с половиной года».

Рейдмахер с кислым выражением на лице уставился на меня и заметил, что он с большим удовольствием со мной побеседовал, но если у меня нет никакого другого дела, то, прошу извинить, он занят.

«Населенный привидениями». «Место корма диких животных». Например, в водосточных трубах регулярно появляются призраки с интервалом 25, 26 и 27 лет. «Место, где животные поедают свою добычу» — там, у канализационного люка, убили Джорджа Денбро.

Место, где животные поедают свою добычу. Оно-то и не дает мне покоя.

Если произойдет еще убийство, я обязательно обзвоню всех. Мне придется это сделать. А пока что я строю предположения. Тревога не отпускает, гнетут воспоминания — черт бы их побрал! Ах, да, еще одно: я веду дневник. Передо мной стена — стена плача. И я сижу, руки дрожат, и я едва могу писать. Я сижу в опустевшей библиотеке после работы и прислушиваюсь к неясным звукам, раздающимся от темных стеллажей, наблюдаю тени, отбрасываемые неяркими круглыми желтыми лампами. Смотрю, не шевелятся ли они… не меняются ли.