Пораженный внезапной догадкой, бывший разведчик выставил перед собой руку с заметно подрагивающими пальцами.

– Есть оперативный псевдоним – Карданов Макс Витальевич, – Веретнев загнул мизинец. – Есть псевдоним прикрытия – Лапин Сергей Иванович, – он загнул безымянный палец. – Есть множество рабочих псевдонимов, я их и не знаю, надо в личном деле смотреть, – Алексей Иванович быстро позагибал оставшиеся три пальца на этой ладони и, словно по инерции, три на следующей.

– Тут ничего необычного, псевдо у всех есть. Я, например, прозывался Слоном. Но мое родное имя всегда в метрике и в паспорте было вписано!

Веретнев приподнял стакан и, прищурясь, глянул поверх, будто прицеливаясь в Спеца.

– А как его зовут на самом деле? Он в Англии родился, опять же под псевдонимом! Псевдонимы государство дает, оно же и легенды разрабатывает. Но главное, как тебя мать с отцом нарекли, какую фамилию они тебе передали! И вот здесь закавыка выходит. Потому что Птицы ему настоящего имени не дали! И фамилию свою не передали – кто ее знает, их настоящую фамилию? Это государственный секрет, хранится за семью замками и семью печатями! Вот и получается, что он человек без имени! Так и будет жить под псевдонимом, если дети пойдут – и им псевдоним передаст. Только нехорошо это. Не по-христиански.

– А мы много по-христиански поступали? – приподнял свой стакан и прищурился Спец. – Или те, кто нас посылал? Или те, кто ими командовал? Или те, на самом верху?

Веретнев подумал.

– Мало. Но это не правильно. Давай выпьем, чтобы отпустились нам наши грехи. Мы приказы исполняли, с нас спрос меньше.

Глухо звякнули стаканы.

– Готово. – Из комнаты, щурясь на свет, вышел Брониславский. Выглядел он довольно спокойно, из чего профессионалы сделали вывод, что работа выполнена как положено.

– Все наложения сняты. Кроме подуровня детства, я объяснял, почему это невозможно: там запасной уровень не создавался, просто стерты воспоминания, ничего не осталось... А во всем остальном он переведен на основной личностный уровень. Сейчас он проспит пару часов, а потом полностью придет в себя. Не исключена фаза возбуждения – выплеск воспоминаний, столько лет скованных блокадой... Надо приготовить какой-нибудь расслабляющий препарат...

– Водка годится? – в лоб спросил Веретнев.

– Ну, в общем, да...

– А ты сколько выпьешь? – Подполковник набулькал полный стакан.

– Да я не собирался... Ну за компанию граммов сто пятьдесят.

– Придется пить от души! Не вязать же нам тебя, как тех бандитов!

– А чего, можно и связать! – вмешался Спец. – Подумаешь, пальцы отвалятся – меньше пакостить будет!

– Да нет, я лучше выпью...

Когда Карданов проснулся, было около двух часов ночи. В квартире воняло перегаром, на диване раскинулся хозяин, а Спец спал на матраце, положенном под дверью ванной. Из-за двери доносился тяжелый храп Брониславского. Макс ощущал себя поновому: будто спала пелена, окутывавшая сознание многие годы. В голове интенсивно роились мысли, появлялись и пропадали какие-то образы, требовалось немедленно куда-то бежать и что-то делать. Быстро одевшись, он хотел написать записку, но не знал, что писать. Нервозная взвинченность искала выхода, и он выскочил на пустынную ночную улицу.

Долго шел неизвестно куда и, лишь увидев огонек такси, понял, что ему надо делать. Через пятьдесят минут он вошел в свою квартиру. Раздевшись, прошел на кухню, погладил стену, принюхался. Нет. Походил по комнатам, поводил руками по обоям. Тоже нет. Зашел в ванную, потрогал кафельную стену, принес стамеску и стал расковыривать шов. Просунув лезвие в щель, поддел плитку, она отскочила с сухим щелчком. Оторвал соседнюю, потом еще одну и еще... Пошатал кирпичи, они поддавались, и он стал вынимать их один за другим. Открылась черная дыра, из которой тянуло холодом. Он зажег спичку.

Его дом буквой "г" был пристроен к соседнему. Между стенами остался полуметровый промежуток, закрытый со всех сторон. Когда много лет назад он догадался об этом, то решил оборудовать тайник. На крайний случай, которые при конспиративной службе возникают не так уж редко. Подрагивающее желтое пламя развеяло мрак. На металлических уголках в отгороженном от внешнего мира междомовом пространстве лежал черный атташе-кейс. Макс осторожно втащил его в ванную, стер тряпкой толстый слой пыли. К ручке проволокой был прикручен маленький, потускневший от времени ключ с чересчур сложной для обычного «дипломата» бородкой.

Это был не обычный «дипломат». Титановый чемоданчик спецкурьера. Тяжелый, секретный и очень ценный. Его следовало доставить по назначению любой ценой. Сохранить от всех опасностей. Защитить от нападений. Не допустить попадания в чужие руки. Надежно спрятать в случае непредвиденных ситуаций.

Нервозное возбуждение прошло. Он сделал то, чего требовал измученный неоднократными вмешательствами мозг. Крепко прижав кейс к туловищу, Макс прошел в спальню, засунул чемоданчик под кровать, лег и мгновенно уснул.

В кухне и гостиной остался гореть свет.

Два освещенных окна на темном фасаде были видны издалека. С проспекта Вернадского они казались огнями маяка, притягивающими усталых путников.

От «Юго-Западной» по трассе, разбрасывая по сторонам грязный снег, несся джип, отставая на сотню метров, как привязанная, держалась за ним черная «Волга».

– Как думаешь, они не разыгрывают комедию специально для нас? – спросил сидящий за рулем Тимохин. Ходаков протяжно, до хруста в челюстях зевнул.

– Непохоже. Зачем им нужна такая колготня? Отшили бы нас – и дело с концом.

– Вообще-то верно.

– Никто нас не отошьет, – подал голос сзади Степан. – Если что, мы их всех сделаем! И этих двух быков, и их хозяина, да и остальных в случае чего... Только скажите...

Сидящий в джипе Бачурин как будто ощутил всплеск угрожающей энергии.

«Где они взяли таких зверей? – ни с того ни с сего подумал он про привезенных тиходонцами бойцов. – С ними могут возникнуть проблемы... Не хочется класть людей... Придется считаться с ними, если не дойдет до крайности. Ну а там – как выйдет...»

Дьявольски хотелось спать. Приехать в «Консорциум», доложиться шефу – и на койку в гостевой комнате часа на два-три... А справа сейчас будет дом Карданова... Бачурин повернул голову и наткнулся на горящие окна. Он не поверил своим глазам. «Наверное, в другой квартире, отсюда точно не определишь, – подумал он. – С чего бы Макс полез к себе? Такого просто не может быть! И глаза закрываются...»

– Ну-ка сворачивай, – скомандовал он водителю. Две туши на заднем сиденье недовольно зашевелились. Они и так рыскали по Москве всю ночь, кому-то звонили, поднимали из постели недовольных людей, задавали однообразные вопросы, на которые получали невразумительные ответы. Пора и отдохнуть, куда еще сворачивать!

Джип сделал правый поворот, за ним последовала «Волга» с тиходонцами, добросовестно работавшими в связке с московскими коллегами.

Москва, 5 июня 1991 года, 15 часов, Центральный Комитет КПСС.

Макс никогда не думал, что будет ожидать аудиенции у Генерального секретаря ЦК. В огромной, обшитой дубовыми панелями комнате совершенно не было посетителей, только заведующий приемной за огромным дубовым, опутанным кабелями и шнурами многочисленных телефонных аппаратов столом, ухоженные, средних лет, строго официального вида женщины – машинистка и стенографистка – за столиками поменьше, два личных телохранителя в штатском, не спускающие с Карданова внимательных глаз.

Убранство и обстановка незначительно отличались от помещений, в которых ему приходилось бывать ранее, но стерильная атмосфера отличалась коренным образом. Здесь намертво вытравлен человеческий дух – все, кто находился в приемной, являлись штатными единицами, нацеленными на наилучшее выполнение своих функций. Невозможно было представить, чтобы стенографистки пили чай или болтали по телефону, а завприемной улыбался. Вряд ли они ходили и в туалет, во всяком случае, в рабочее время.