Когда подали кофе, я не выдержал и решил прервать их разговор — они уже держались за руки:

— Хулио, почему бы вам не пойти погулять? Я буду ждать тебя в отеле “Мэдисон Парк”.

Я записал адрес на клочке бумаги и отдал ему.

— Я закажу тебе номер. Гуляй и ни о чем не думай.

Я похлопал его по коленке. Он посмотрел вниз, и я сунул ему четыре бумажки по двадцать долларов.

— Здорово, — сказал он. — Благодарю.

Вид у него при этом был очень смущенный. Я же чувствовал себя его отцом и благодетелем.

Я давно приметил паренька, который угрюмо сидел в углу и читал газету. Он был примерно одного роста с Хулио и такого же сложения. И спортивная куртка на нем была почти такая же, как на Хулио. На улице уже совсем стемнело.

Когда юноша встал и направился к кассе, я сказал Хулио и Розе:

— Ну, мне пора. Веселитесь.

И вышел из ресторана вместе с ним, стараясь идти рядом, — для тех, кто следил за нами.

Через квартал — другой ему это, видно, надоело, он повернулся ко мне и зарычал:

— Эй, мистер, чего тебе надо? Катись отсюда!

— Ладно, ладно, — миролюбиво ответил я и зашагал в противоположном направлении. Очень скоро я врезался в Хиггинса и Далхаузи, которые остановились как вкопанные, с открытыми от удивления ртами. Они ринулись обратно в “Порто Белло”, и теперь уже я последовал за ними, чтобы убедиться, что Розы и Хулио там не было.

— Ай да молодцы, — не удержался я, хотя желание стереть меня с лица земли было ясно написано на лицах охранников. — Ничего страшного. Он пошел прогуляться со своей девушкой.

Далхаузи как-то странно всхлипнул и приказал Хиггинсу:

— Прочеши окрестности. Может, удастся их засечь. Я буду следить за Вильчеком.

Со мной он не желал разговаривать. Я пожал плечами, взял такси и поехал в “Мэдисон Парк”, уютный старомодный отель с большими комнатами. Я всегда там останавливаюсь, если приезжаю по делам в Нью-Йорк. Я заказал два однокомнатных номера — один себе, другой рядом — Гомесу.

Перед сном я прогулялся по городу и выпил пару кружек пива в одной из нарочито ирландских пивных на Третьей авеню. Там я побеседовал с каким-то чудаком, который долго доказывал мне, что у русских нет атомной бомбы, а потому нам нужно хорошенько долбануть их промышленные центры.

Я долго не мог уснуть. Этот человек, серьезно веривший, что русские не смогут ответить ударом на удар, заставил меня задуматься. В голове роилось множество самых неприятных мыслей. Доктор Майнз, который на глазах превратился в старика, стоило мне заговорить с ним о результатах Гомеса… Затравленное выражение в глазах мальчугана… Мои собственные где-то вычитанные или услышанные сведения о том, что атомная энергия — “это лишь малая часть энергии, заключенной в атоме…” Мое убеждение, что гений только прокладывает дорогу, а шагают по ней жалкие посредственные…

Наконец сон все-таки сморил меня. Но лишь на три часа.

Поздно ночью зазвенел телефон; звонил он долго и настойчиво. Я снял трубку. Некоторое время в ней переговаривались телефонистки междугородной связи, затем до меня донесся далекий счастливый голос Гомеса:

— Бил, поздравь нас. Мы обженились!

— Поженились, а не обженились, — сонным голосом поправил я. — Ну-ка, повтори!

— Мы поженились! Я и Роза. Мы сели в поезд, потом таксист привез нас в мэрию, а сейчас мы идем в отель здесь.

— Поздравляю, — сказал я, окончательно проснувшись. — От всего сердца. Но ты ведь еще несовершеннолетний, нужно подождать…

— Не в этом штате. Здесь, если я им скажу, что мне двадцать один год, значит, так и есть.

— Ах, так! Ну, еще раз от души поздравляю, Хулио.

— Спасибо, Бил, — послышалось в ответ. — Я звоню тебе, чтоб ты не беспокоился, когда я не приду ночевать. Мы с Розой, наверно, приедем завтра. Я позвоню тебе еще. Я храню бумажку с адресом.

— Ладно, Хулио. Всего наилучшего вам обоим. Не беспокойся ни о чем.

Я повесил трубку, хмыкнул и тут же вновь погрузился в сон.

Верите ли, все повторилось сначала. Костлявая рука адмирала Мак-Дональда вновь решительно вытащила меня из постели. Было раннее солнечное нью-йоркское утро. Вчера Далхаузи безрезультатно “прочесал окрестности”, испугался за последствия и позвонил высшему начальству.

— Где он? — взревел адмирал.

— Едет сюда со своей девушкой, которая сутки назад стала его женой, — отрапортовал я.

— Боже милостливый, что же теперь делать? Я позабочусь о том, чтобы его призвали в армию в части особого назначения…

— Послушайте, — не вытерпел я. — Когда вы наконец перестанете обращаться с ним, как с пешкой, которую можно безнаказанно передвигать, куда захочешь?! Вас беспокоят вопросы долга перед страной, ну и слава богу: кто-то ведь должен этим заниматься. Тем более что это ваша профессия. Но поймите же, что Гомес еще ребенок, и вы не имеете права калечить ему жизнь, используя его как машину для решения научных проблем. Конечно, я мало что в этом смыслю, я человек простой. Но вы, профессионалы, почему вы не задумываетесь над тем, что, если вы копнете слишком глубоко, все может полететь к чертовой матери?!

Он посмотрел на меня пронизывающим взглядом и ничего не ответил.

Я оделся и позвонил, чтобы мне принесли завтрак в номер.

Адмирал и Далхаузи уныло ждали; в полдень Гомес позвонил.

— Хулио, поднимайся сюда.

Я, признаться, очень устал от всех этих передряг.

Он просто впорхнул в комнату, ведя под руку раскрасневшуюся от смущения Розу. Адмирал тут же поднялся и принялся его отчитывать голосом, в котором слышалась скорее печаль, чем гнев. Он не забыл упомянуть, что Гомес плохо относится к обязанностям гражданина своей страны. Ведь его талант принадлежит Соединенным Штатам Америки. А его поведение носит совершенно безответственный характер.

— И в качестве наказания, мистер Гомес, я хочу, чтобы вы немедленно сели и записали матрицы для поля, которые вы вывели. Преступно, что вы так самонадеянно и бездумно доверяете памяти вещи, имеющие жизненно важное значение. Вот!

Карандаш и бумага полетели прямо в лицо Гомеса, который выглядел совершенно потерянным. Роза едва сдерживала слезы.

Гомес взял бумагу и карандаш и молча сел за письменный стол. Я взял Розу за руку. Бедняжка, она дрожала как осиновый лист.

— Не бойся, — сказал я. — Они ничего ему не сделают. Не имеют права.

Хулио начал писать. Затем глаза его стали совсем круглыми, он схватился за голову.

— Dios mfo! — воскликнул он. — Esta perdido! Olvidato!

Что значит: “Бог мой, я потерял это! Забыл!”

Адмирал побелел так, что бледность проступила сквозь густой загар.

— Спокойно, дружок! — голос его звучал успокаивающе. — Я не хотел пугать тебя. Отдохни немного и подумай снова. Ты не мог забыть это, с твоей-то памятью! Начни с чего-нибудь легкого. Ну, скажем, с простого биквадратного уравнения.

Гомес все смотрел на него. После долгого молчания он с трудом произнес:

— No puedo. He могу. И это забыл. Я ни разу не вспомнил физику и математику с тех пор, как…

Он посмотрел на Розу и слегка покраснел. Роза не отрывала глаз от носков своих туфелек.

— Что делать, — сказал Гомес неожиданно охрипшим голосом. — Ни разу не вспомнил. Раньше всегда у меня в голове — математика. Но с тех пор — нет.

— Господи, помилуй, — сказал адмирал. — Может ли такое случиться?

И он потянулся к телефону.

И по телефону ему сообщили: да, такое бывает.

Хулио возвратился в свой испанский Гарлем и купил на заработанные деньги “Порто Белло”. Я вернулся в свою газету и купил автомобиль на то, что заплатили мне. Мак-Дональд так и не предал дело гласности, и мой редактор мог с гордостью заявить, что однажды ему удалось провести адмирала, хотя так и не воспользовался своим монопольным правом.

Несколько месяцев спустя я получил от Хулио и Розы открытку, извещающую о рождении первенца: мальчик, весит шесть фунтов, назвали Франсиско в честь отца Хулио.

Я сохранил открытку и, как только мне довелось побывать в Нью-Йорке (задание редакции: Национальная ассоциация бакалейщиков; бакалейные продукты — ходкий товар в нашем городе), зашел к ним. Хулио чуточку повзрослел и стал более уверенным в себе. Роза, увы, начала полнеть, но была по-прежнему чрезвычайно мила и все так же обожала своего Хулио. Малыш был медового цвета и очень бойкий.