Атребаты по обе стороны от надвратной башни устало опустились на караульную тропку, и только несколько часовых остались стоять, бдительно всматриваясь во тьму и напрягая слух на тот случай, если вдруг дуротриги схитрили и все же собираются попытать счастья, нагрянув из мрака. Царь Верика, вышедший из-под арки, выглядел очень усталым и двигался неуверенно, положив руку на плечо самого могучего из своих стражей. В мерцающем свете единственного факела маленькая процессия медленно направилась по главной улице к царскому чертогу, и когда она приближалась к толпящимся там и сям кучками горожанам, те умолкали, а на их освещаемых колеблющимся пламенем угрюмых лицах читалась немая обида. Съестного в городе почти не осталось, и если сам Верика со своими придворными, домочадцами и охраной нужды пока что не знал, то его подданные уже голодали. Большая часть хранилищ Каллевы опустела, по городским загонам бродило считаное число свиней, коз и овец. Окрестные хутора были заброшены или начисто сожжены, а те их владельцы, каким посчастливилось уцелеть, укрылись в столице.
Союз с Римом не принес обещанных выгод. Легионы вовсе не обеспечивали атребатам защиты, зато потворство захватчикам навлекло на них гнев всех племен, поддерживавших Каратака. В их страну, грабя растянувшиеся по длинным дорогам римские обозы, а заодно разоряя владения презренных приспешников чужаков, теперь постоянно вторгались не только дуротриги, но и дубонны, и катувеллауны, и даже дикие силурийцы.
В результате этих опустошительных рейдов атребаты лишились собственных источников пропитания, а зерна, обещанного Римом, так и не получили, поскольку целые вереницы подвод становились добычей сторонников Каратака и его не хватало теперь самим римлянам. То немногое, что удавалось доставить из Рутупия, оседало на базе Второго легиона, и жители Каллевы уже начинали роптать, что легионеры отъедаются и жиреют, в то время как им — их союзникам — не набрать вдоволь муки на ячменную размазню.
Все эти настроения не были тайной для обоих центурионов, которые, возвращаясь в больницу, задержались у винной палатки. Предприимчивый нарбоннский торговец раскинул ее возле самых ворот римской базы, отлично зная, что каждый легионер всегда при случае не прочь промочить горло. Когда два приятеля опустились на грубо сколоченную деревянную лавку, установив между коленями кожаные посудины с купленным Макроном мулсумским вином, очень забористым и довольно дешевым, мимо проследовал сопровождаемый стражей царь атребатов. Часовые у ворот вытянулись в струнку, но Верика лишь скользнул по ним холодным взглядом и двинулся дальше.
— Не очень-то он приветлив для союзника, — буркнул Макрон.
— Может, и так, но вправе ли мы упрекать его в этом? Похоже, атребаты ненавидят своего государя еще больше, чем вражеские племена. Он был навязан им Римом, и сам в свою очередь втянул их в очень невыгодную игру. Союз с нами принес его подданным только страдания, а мы пока что способны заботиться лишь о себе. Не удивительно, что он ожесточен против нас.
— И все равно, сдается мне, этот мерзавец мог бы вести себя и повежливей. Сам ведь небось кинулся к императору, хныча, что катувеллауны сбросили его с трона. Клавдий, послав войско в Британию, первым делом вернул Верике царство, и рассчитывать на что-то большее просто наглость.
Вместо ответа Катон задумчиво посмотрел в свою чашу. Макрон, как обычно, весьма упрощенно судил о вещах. Спору нет, лично Верика только выиграл от обращения к Риму, но, с другой стороны, его просьба о помощи оказалась удивительно своевременной и сыграла на руку как самому Клавдию, так и многим из сплотившихся вокруг него римлян. Новой власти был нужен триумф, а легионам война, чтобы отвлечь их командиров от участия в политических дрязгах. Вопрос о захвате Британии волновал правителей Рима с тех пор, как Цезарь предпринял первую попытку расширить границы империи, присоединив к ним туманные острова, населенные самыми дикими кельтскими племенами. И вот Клавдию представился замечательный повод снискать себе славу завоевателя свершением, достойным деяний своих великих предшественников. Разумеется, закрыв глаза на то, что промозглая, окруженная морем страна уже давно утратила ореол той таинственной и манящей земли, которую так красочно живописал в своих комментариях Цезарь. Еще в правление Августа римские путешественники и купцы исходили ее вдоль и поперек, тем самым дав всему миру понять, что и этому последнему оплоту друидов и кельтов рано или поздно суждено пасть и превратиться в одну из имперских провинций.
Верика, чуть ли не первым склонившийся перед Римом, невольно развеял миф о неистребимом свободолюбии гордых и непокорных островитян, и сейчас Катон поймал себя на мысли, что ему жаль этого старика, а еще пуще — все его племя. Атребаты волею обстоятельств оказались зажатыми между неудержимой наступательной мощью золоченых Орлов и мрачной отчаянной стойкостью Каратака с его шаткой конфедерацией бриттов, готовых пожертвовать всем, лишь бы отбросить проклятых пришельцев обратно за море, туда, откуда они вдруг явились.
— Наш Веспасиан, похоже, спятил! — хмыкнул Макрон, удивленно покачивая головой. — Странно, что он до сих пор еще жив. Ты видел, как он набросился на бриттов? Словно какой-нибудь долбаный гладиатор. Этот малый безумен.
— Да, ухватки у него грубоватые, — нехотя согласился Катон. — А уж где драка, туда его и несет, будто шилом в зад колет.
— И что же, по-твоему, это за шило?
— Ну… на мой взгляд, ему все еще хочется утвердиться. Ведь он с его братом первыми из их рода сумели выбиться в сенаторское сословие. А сенаторы — это высшая знать, это даже не всадники, из которых выходит большинство командиров. Должно быть, наш легат пытается доказать, что он достоин этого звания.
— Ну, не знаю. Видал я сенаторов, служил у некоторых под началом и могу сказать, что чуть ли не все из них нос воротят от всяких там стычек, особенно с дикарями.
— Но не наш легат.
— Наш легат совсем другой, — кивнул Макрон и одним духом опустошил свою чашу. — Правда, это не очень-то ему на пользу. Без припасов Второй легион быстро выдохнется, и к зиме его действия не приведут ни к чему. А ты знаешь, что происходит с легатами, не добивающимися успеха? Их, бедолаг, спроваживают наместниками в какую-нибудь дыру. В Африку, например, или куда-нибудь еще в этом роде. Во всяком случае, к тому все идет.
— Возможно. Но я рискнул бы предположить, что с переводом Веспасиана проблема не разрешится. Если снабжение не будет налажено, Африка соберет всех легатов, которых примутся тут заменять.
Оба центуриона примолкли, задумавшись, чем чревата для них перемена в стратегии бриттов. С точки зрения Макрона, это сулило в дальнейшем одни неудобства: сокращение пайка и расширение земляных нудных работ, ибо откатившимся легионам придется перед каждым очередным наступлением укреплять свои тылы бесконечным строительством фортов вдоль дорог. Хуже того, Плавту ничего не останется, как приступить к безжалостному истреблению британских племен, но ведь одним махом их не прихлопнешь. А значит, силы вторжения будут продвигаться вперед не быстрее улитки, и, прежде чем всех обитателей этого дикого острова перебьют или усмирят, они с Катоном успеют состариться и, чего доброго, вообще тихо отойти в иной мир.
Все эти соображения мелькали и в голове у Катона, однако он, как куда более образованный человек, мыслил шире своего простоватого сослуживца и в последних своих размышлениях с удручающей неизменностью приходил к выводу, что, возможно, решение о присоединении земель бриттов к империи было скоропалительным и непродуманным. Разумеется, император при его весьма слабой популярности в Риме остро нуждался в каких-либо полководческих лаврах, однако, несмотря на то что главный город катувеллаунов Камулодунум попал в руки римлян, бритты, похоже, не очень-то торопились вступить с чужаками в переговоры, не говоря уж о том, чтобы сдаться. Несгибаемое упорство упрямого Каратака передавалось другим вождям, чьи племена противостояли захватчикам с таким рьяным ожесточением, что кампания грозила оказаться несравненно более затяжной и дорогостоящей, чем представлял себе Клавдий. По разумению Катона, Плавту лучше всего сейчас было бы побыстрее договориться с островитянами о формальном признании ведущего положения Рима и, заключив с ними сносный союз, покинуть британские берега.
