Со стороны могло показаться, что Ник пристально следит за действием шоу, с трудом врубаясь в сложные перипетии сюжета, как будто оно было зарубежным кинофильмом с субтитрами, а не получасовой программой с солёными шутками и записанным на плёнку шумным весельем в зале. Действительность состояла в том, что он вовсе не следил за происходящим на экране. Он никогда не смог бы вам объяснить, что именно вызывало за кадром такую бурю смеха. Он не знал даже, как называлось это шоу — так глубоко он был погружён в свои думы.
Будто ослабляющий яд Кэтрин Трамелл впрыснула себя саму в его кровь, оккупировав с этими потоками все частицы его тела. Его замешательство, его дезориентация в окружающем напоминали лихорадку; он с кристальной чёткостью, как наяву, но в то же время и с фантастической дымкой нереальности представлял себе живописнейшие картины. Он видел себя, занимающегося с ней любовью, страстной и нежной. Он видел себя, убивающего её, хладнокровно стреляющего в неё из своего револьвера тридцать восьмого калибра. Он видел себя сразу в двух ипостасях…
Он не отдавал себе отчёта, как долго кто-то колотил в его дверь, и с трудом смог пошевелить мускулом, услышав окликавший его голос Бет Гарнер:
— Ник. Ник! Я знаю, что ты там. Открой, пожалуйста, дверь.
Карран бросил взгляд на дверь, будто он мог увидеть женщину сквозь толщь дерева.
— Уходи, Бет! Я смотрю своё любимое шоу.
— Ник? Ну, пожалуйста.
— Я не хочу видеть тебя, — грубо ответил он.
За дверью на некоторое время воцарилось молчание, и он уже подумал, что она просто-напросто ушла. Затем послышался звук, издаваемый поворачивающимся в замке ключом. Дверь распахнулась — в проходе стояла испуганная и возбуждённая Бет.
— У меня всё ещё существует ключ, — произнесла она. Она продемонстрировала ему ключ, будто не надеясь, что он ей поверит.
Ник Карран в очередной раз затянулся сигаретным дымом. Сигарета прогорела до самого фильтра и стала обжигать ему руки.
— Я же сказал тебе, Бет, что не хочу тебя видеть. — Он достал из пачки очередную сигарету и прикурил её.
— Положи ключ и уходи отсюда.
Но даже у Бет Гарнер иногда кончается терпение. Она швырнула кольцо с ключом к его ногам.
— Да будь ты проклят, Ник! Ты не смеешь гнать пеня! Слишком далеко зашли наши отношения, слишком долго ты мной обладал.
Он хладнокровно встал, осторожно отставил в сторону бутылку и поднял кольцо с пола.
— Я не обладал тобой, Бет. Точно так же, как, впрочем, и ты не обладала мной. Десять или пятнадцать раз — а что это такое? — мы залезали с тобой в постель.
— Я и не звала, что ты ведёшь счёт, — неожиданно сказала она.
— Не льсти себе, Бет. Это никогда не было таким запоминающимся, чтобы потом можно было испытывать чувство глубокой признательности.
Её глаза сузились и засверкали ненавистью как факел:
— Иногда я тебя действительно ненавижу.
Ник улыбнулся, хотя в глазах его не было и следов веселья:
— Неужели? Ну, тогда почему бы тебе не найти себе какого-нибудь дружелюбного психотерапевта и избавиться от части своей враждебности? Смотри, если ты освободишься от своихпроблем, то сможешь избежать трагедии.
— Трагедии? Чёрт возьми, о чём ты?
— Может, ты и поймёшь когда-нибудь… до того, как в твоей постели от скуки помрёт очередной мужик.
Бет вздрогнула как от удара. Его преисполненные яда, отвратительные слова на мгновение будто повисли в воздухе между ними, прежде чем вспыхнуть и. сгореть как сгусток газа.
Она скривила губы и бросилась на него, скрутив руки как клешни и выпустив как когти свои красные ноготки. Он мог чувствовать, как её сердце испускало злость, напоминавшую лаву. Она хотела выцарапать ему глаза. Она хотела почувствовать его кровь на своих губах. Она хотела причинить ему такую боль, какую он ещё никогда в своей жизни не испытывал.
Ник схватил её за запястья и припёр к стене, ясно ощущая её отвращение к себе, пульсировавшее в её венах, бившееся в её мускулах и сухожилиях. Она на мгновение скорчилась от боли, её ярость загорелась таким ярким пламенем, что сожгла самоё себя. Как только её буйство вспыхнуло, так сразу же пошло на убыль, будто женщина изыскала в себе силы снова взять себя в руки. Он оттолкнул её от себя прочь.
На мгновение она спрятала лицо в ладонях и задрожала, критически оценивая ту злобу, которую испытала долями секунды ранее: никто другой не осознает все опасности потери самоконтроля так хорошо, как дипломированный психиатр.
— Извини, — прошептала она — извини меня Я… я никогда… я обычно так не поступаю.
Ник Карран посмотрел на неё. В его взгляде читалось нечто вроде подступавшего сожаления. Он медленно кивнул головой:
— Как ты могла отдать его? Как ты могла доверить этому подонку моё личное дело? Я доверял тебе, Бет. Ты можешь не верить мне, но это так.
— Извини, Ник. Но мне пришлось… Мне пришлось отдать ему твоё дело. У меня не было другого выхода.
— Вынуждена? Не было другого выхода? Бога ради, какого выхода? Выхода из чего? Ты должна была знать, что, передавая Нилсену моё… — Он махнул в её сторону.
— Забудем. Больше это значения не имеет.
Из уголков глубоких карих глаз Бет Гарнер стекали одинокие слезинки:
— Ник, он собирался подавать рекомендацию об отчислении тебя со службы. Он поставил под сомнение моё заключение, сказал, что я была необъективна. Поэтому я и дала ему возможность взглянуть на твоё дело самому. Я не могла допустить мысли, что он покажет его кому-либо другому.
На какое-то мгновение ему захотелось заключить её в свои объятия, успокоить её, но затем его захлестнула холодная волна затмения. Лицо Ника вновь превратилось в камень:
— Так ты сделала это для меня?
— Да, да, это так. Я заботилась о тебе. Я сделала это ради тебя самого.
— Ты что была слепа? Беспристрастность! Когда заходит речь обо мне и Нилсене, Зигмунд Фрейд не смог бы сохранить свою беспристрастность в отношении этого ублюдка. Он хотел измазать меня в дерьме, Бет, и ты послужила лучшим для этого источником. Он обманул тебя, чтобы продать меня. Он обманул тебя, и ты попалась на это.
— Ник, ну, пожалуйста…
Он повернулся к ней спиной.
— Уходи, Бет, — мягко произнёс он. — Уйди, пожалуйста,
— Я надеюсь, ты…
— Иди, Бет. — Онвзял в руки «Джека Даньелза» и сделал большой глоток.
Она некоторое время смотрела на него умоляющим взглядом, но сердцем понимала, что потеряла его: он никогда не забудет её предательства, он запомнит его на всю жизнь.
Несколькими часами позже, уже глубокой ночью, когда закончился «Джек Даньелз» и экран телевизора пропал смутным туманом статики, Ник Карран спал на своей кушетке беспокойным сном. Над его размоченным алкоголем мозгом властвовали беспорядочные видения, мёртвые тела, безнадёжные запои, стреляные гильзы, клубок лиц: Кэтрин Трамелл, Рокси, Гас, Бет, Толкотт, Уокер. Появлялись деформированные и искривлённые картины: подвешенная в своей гостиной Кэтрин, изрезанное тело Джонни Боза со струящейся из ран кровью. Они прекрасно соперничали со сценами, бывшими чистой выдумкой: Хейзл Добкинз давным-давно убивает своих детей и мужа.
Где-то в глубине мозга он сознавал, что ему необходимо покончить с этими убийствами. Он должен забить тревогу. Затем чудотворно принялись звонить в колокола.
Его разбудил настойчивый и пронзительный телефонный звонок.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
— Да, — смог он выдавить из себя, — о’кей.
Он не мог назвать имени говорившего с ним на том конце телефонной линии, но сразу же понял, что разговаривает с копом и этот коп обращается к нему официально. Полицейский скороговоркой произнёс несколько немногословных предложений. Он объяснил Нику, что произошло и где его ожидают через пять минут после звонка.
