ОН заплатил за свое предательство. Ценой была ЕГО жизнь. Это неважно, что вместе с ним умерли те, другие. Их жизни не имели никакой ценности. Он был доволен, что они все еще страдают: смерть не стала для них избавлением. И ОН страдает вместе с ними. Это хорошо.

Да, сперва они напугали его, напугали настолько, что он не осмелился покинуть дом. Но он нашел решение в том, что заперся внутри дома, оградил себя от всех тех мест, где так легко мог бы произойти несчастный случай, изолировался от тех людей, которые могли бы нанести ему вред. Он написал в правление компании – его компании, компании, которую создал он, – что решил отдохнуть в течение некоторого времени и возвратится тогда, когда сочтет нужным сделать это. Что же, они, наверное, были довольны, ведь прежде они настойчиво предлагали ему поступить именно таким образом.

Он улыбнулся, и с его губ сорвался громкий смешок. Он закрыл рот рукой и настороженно оглянулся вокруг.

Они послали кого-то из служащих компании навестить его, но этот посланец ушел, когда он не открыл ему двери. Тот же человек приходил еще несколько раз, но потом перестал приходить. Скоро они все оставят его в покое, даже голоса. А как они старались, эти мертвецы! Но моя воля сильнее, намного сильнее, чем их воля. О, как они были раздосадованы! Глупцы. Неужели они думали, что какие-то призраки, слова, мысли могут навредить мне? Все это воздействует на ум, а мой ум сильнее, чем все их умы, вместе взятые. И изобретательнее.

Голоса сказали ему, что кто-то придет за ним, что ОНИ пошлют кого-то. Ха! Не думают ли они в самом деле, что этого будет достаточно? Да, он действительно пришел – когда же это было? Сегодня? Вчера? Теперь все дни слились в один. Через окно спальни он увидел, как этот человек подходил к дому. Когда человек посмотрел вверх, на окно, он спрятался за портьеру. Казалось, тот человек звонил у дверей бесконечно долго. Настойчивость пришельца беспокоила его. Затем он услышал шаги, человек обходил дом, направляясь к его задней части. Тогда он осторожно опустился вниз, не производя ни малейшего шума, прошел вдоль коридора, остановился перед дверью на кухню и прислушался. Человек, кем бы он там ни был – КЕМ БЫ ОН НИ БЫЛ ПРИ ЖИЗНИ – стучался в заднюю дверь, дергал дверную ручку.

Он тихо, исключительно бесшумно, открыл дверь в кухню и вошел внутрь. Он видел темный силуэт на фоне матовых стекол, вставленных в панели задней двери. Шторы на окнах были задернуты, так же как и на всех остальных окнах в доме, поэтому никто не мог увидеть его снаружи. Он стоял около кухонного стола, затаив дыхание, как вдруг силуэт на фоне двери пропал и затем появился у окна. Фигура человека обозначилась на фоне задернутых штор более четко, когда тот подошел вплотную к окну, пытаясь заглянуть внутрь дома через крохотную щель между ними.

Он вздрогнул от испуга, вдруг сообразив, что оставил свое ружье наверху, на кровати. А было бы так легко, так приятно выстрелить через окно, увидеть, как тень за окном на мгновение превратится в живую плоть, прежде чем она исчезнет из поля зрения под подоконником, разорванная выстрелом... Но его испуг тут же прошел, и он с облегчением широко улыбнулся, когда увидел на кухонном столе рядом с зачерствевшей буханкой хлеба большой нож. Он схватил его и двинулся вдоль стены к окну, в то время как рука человека на улице протянулась вперед и просунула какой-то тонкий предмет в щель между верхней и нижней створками окна. Он услышал громкий щелчок отскочившей назад защелки.

Сдвигаемая вверх створка заскрипела, как бы протестуя против совершаемого над ней насилия, и ее движение тотчас же прекратилось. Затем подъем возобновился, но теперь более медленно, осторожно. Шторы раздвинулись, и между ними показался ботинок. Он заметил на подошве комочки засохшей грязи, словно его владелец проводил время, бродя по мокрым полям. Он подумал, что это было несколько странно – обратить внимание на такую незначительную подробность в тот момент, когда он собирался лишить жизни этого человека.

За ботинком последовала вся нога. Его дыхание стало тяжелым, настолько тяжелым, что человек за окном мог его услышать. Руку, державшую нож, вдруг пронзила боль, и она онемела, так что нож чуть не выпал из нее на пол. Это была часть его болезни; блуждающий паралич, который то проходил, то уходил, а иногда оставался подолгу. Паралич, из-за которого он уже потерял контроль над мускулами зек. Он протянул другую руку и перехватил нож, держа его вверх острием. Онемевшую руку тут же отпустило, боль прошла, и кровь снова стала равномерно циркулировать по сосудам.

В окне появились голова на плечи. Человек остановился и смотрел прямо вперед, изучая взглядом открытую кухонную дверь. Похоже, что незванный гость вдруг почувствовал его присутствие, но было уже слишком поздно. В тот момент, когда голова пришельца была готова повернуться в его сторону, он опустил затекшую левую руку вниз, схватил человека за волосы, резко рванул их вверх и в то же время быстро полоснул ножом по открытому горлу, глубоко всаживая в него острое лезвие.

Кровь хлынула на пол, человек повалился вперед, его тело мешком осело вниз и повисло на подоконнике. Он схватил его за пальто и перетащил его через подоконник внутрь кухни.

Он подавил смешок, когда подумал о трупе, сидящем внизу на стуле около кухонного стола, при взгляде на который любой скажет, что человек сел перекусить, насытился и невольно задремал.

– И это лучшее, что вы смогли сделать? – спросил он насмешливо пустоту вокруг себя. – Это и есть ваш посланец? Ну вот, теперь он присоединился к вам, ведь так? Он громко рассмеялся, зная, что они еще не отступились от него, но в то же время почти наслаждаясь этой игрой.

Однако его бодрое настроение сохранялось недолго. По мере того, как ночь становилась все более безмолвной и саму тишину, казалось, можно было слушать, а холод снова начал его пощипывать, страх прорывался в его больной мозг, прогрызая в защитном барьере безумия малюсенькие дырочки, которые расширялись, соединялись друг с другом, и в конце концов стали одной большой прорехой. На его тело снова напал блуждающий паралич, который был составной частью его болезни, и оно опять одеревенело, потеряло способность двигаться. И только глаза сохранили способность видеть, они метались из стороны в сторону, веки удерживались в поднятом положении кусочками лейкопластыря, а расширенные зрачки выдавали затаенное отчаяние. Он знал, что это пройдет, но до тех пор он останется абсолютно беспомощным.

Так он и сидел, скорчившись, в наполнившейся темнотой комнате и ждал, что же они предпримут на этот раз.

Преподобный Биддлстоун беспокойно повернулся во сне и задел ногой стоявшую рядом с диваном чашку с блюдцем. Когда они зазвенели, ударившись друг о друга, он внезапно проснулся, не сразу сообразив, где он находится. Приняв сидячее положение, он уставился па языки пламени перед ним, которые, казалось, были продолжением его сна. Он с облегчением вздохнул, увидев в свете горящего в камине огня знакомые предметы обстановки своей собственной гостиной. Он, видимо, задремал после ухода миссис Макбрайд, его экономки. Добрая женщина хлопотала вокруг него, словно курица-наседка: разожгла камин, принесла ему чай и две вкуснейшие пшеничные лепешки домашней выпечки, взбила подушки и заботливо обложила ими его. И он, обессиленный, наверное, задремал, когда она ушла, чему способствовало и обволакивающее его тепло от разгоревшегося камина.

Должно быть, он спал недолго, потому что огонь в камине все еще горел в полную силу. Но, удивительное дело, он больше не давал тепла, и в комнате стоял неприятный холод. Был заметен даже пар от его дыхания. И сон был такой ужасный. Это снова была ночь катастрофы, и он видел себя, идущим среди ее жертв, воздавая им последние почести. Но на этот раз поле было охвачено огнем, и он шел среди пламени к изувеченным и раненым, благословляя и утешая их. И все жертвы были еще живы, они жестоко страдали и молили о милосердии и прощении.