Я улыбнулась, чем еще больше озадачила вглядывавшуюся в мое лицо женщину.

— Вы не в себе, — сделала вывод она. — Это трудно — хранить память об обеих реальностях. Я сама… Впрочем, это неважно.

— Почему же? — возразила я. — Мне интересно, как вы справились.

Мне все интересно.

В финале злодеи обычно делятся секретами, думая, что герой унесет их с собой в могилу. А герой выживает, как правило.

Я надеялась, что не стану для этого правила исключением.

— Справилась как-то, — не пожелала откровенничать мисс Миле. — Не сидите на полу, там холодно, встаньте…

— А то что? — хмыкнула я, крепче обнимая себя за плечи. — Простужусь? Побрезгуете убить меня с насморком?

Вместо того чтобы устыдиться своих намерений, библиотекарша разозлилась.

— Вы сами виноваты! — заявила она мне. — Я перебрала все источники, нигде и слова нет о подобных… аномалиях! Но если и так, молчали бы себе. Зачем нужно было поднимать переполох? Ставить в известность ректора? Писать заметки на память? Вы сами в это влезли и не оставили мне другого выхода! А ведь вы мне понравились, Элизабет. Действительно, понравились. Думаете, много студентов уделяет сейчас внимание истории мистических существ? Единицы! Остальным это не интересно. А у вас хороший потенциал… был… Как и у Германа. Вы не представляете, как я расстроилась, когда поняла, что он был в числе бездельников, мечтавших получить желаемое за одну лишь каплю крови. Глупый мальчишка! Загадал бы научную степень сразу же после окончания академии — ему это удалось бы. Но нет, ему захотелось победы в дурном мордобое. Вот и поплатился!

— Саймон не знает, — поняла я. — Не знает, что это вы провели тот ритуал.

— Не знает, конечно, — женщину насторожили мои слова. — Зачем ему знать?

— Они с Германом дружили.

— Правда? — переспросила мисс Миле. И хихикнула глуповато: — Какая ирония, вы не находите? Бедный мой малыш, ему так и не нашлось места в этом мире. Он никому не нужен. За все годы так и не нашел друзей, кроме мальчишки, которого заведомо не могло быть в его жизни, и девчонки, которой тоже скоро не будет. Думаете, так будет всегда? Мир не примет его?

— Саймона? — я замерзла, рука болела, да и в целом обстановка не располагала к вдумчивости, а драконша изъяснялась слишком путанно, чтобы можно было ее понять. — Почему?

— Потому что его не должно быть, — словно удивляясь тому, что приходится объяснять это, сказала библиотекарша. — Он умер вскоре после рождения.

Можно только предположить, какое у меня стало лицо, если она снова рассмеялась.

— Лидия ведь говорила вам, помните? Не назвала только моего имени, потому вы и не поняли. А если бы никто не знал о том, что реальность меняется, то она могла рассказывать обо мне что угодно — этого просто не воспринимали бы всерьез. Понимаете? Понимаете, что в том, что случилось с Лидией, тоже виноваты вы?

— Понимаю, — вздохнула я. Многое становится понятно после того, как судьба отвесит тебе подзатыльник, заставив смотреть в нужную сторону. — Лидия сказала, что ребенок не умер. Она сказала, что его уморили. Думала, что леди Пенелопа тоже помнит об этом. И она помнила до определенного момента. Не вас, а саму ту историю. Еще удивлялась тому, что забыла ее продолжение.

Мне следовало обратить внимание на такую забывчивость, я ведь знала тогда уже о том, что реальность меняется, могла бы связать это. Хотя вряд ли я усмотрела бы связь между историей о замерзшем на кладбище младенце и рассказом о рождении чудесного малыша. Тогда, на «Крылатом» мисс Миле буквально вытягивала из наставницы эти воспоминания, чтобы убедиться, что та уже не помнит изначальной версии событий

— Помнила, говорите? — скривилась библиотекарша. — Кто бы мог подумать? Вы же читали о ритуале? В преданиях, что дошли до наших дней, описывались случаи, когда кто-то сохранял память о каких-то событиях прежней реальности, если они произвели на него глубокое впечатление. Как, например, солдат, что был рядом со своим правителем, когда того убили… Не думала, что ваша наставница настолько же впечатлительна. Вот

Лидия — другое дело. Она и до несчастного случая была слишком правильной и мягкотелой, а потом… Мы ведь почти не общались, просто жили по соседству: больше тридцати лет на одном этаже. И тридцать лет она плевала на мою дверь. Каждый день, проходя мимо… В той жизни. А в этой она улыбалась при встрече и по часу могла нести всякую чушь, зная, что я не откажусь выслушать. Но, к счастью, встречались мы редко. Или к сожалению. Я не видела ее после ритуала до того дня, как она заменила Джерри. Откуда мне было знать, что она все вспомнила? — женщина задумчиво нахмурилась: — Или она и не забывала? Как правильно?

— Правильно — не убивать своих детей, — выговорила я, стараясь не стучать зубами.

Трясло меня скорее от волнения, чем от холода. Мысли смешались. С одной стороны, все разъяснилось, с другой — запуталось еще сильнее.

Если она изменила реальность ради Саймона, а мы вернем все обратно…

— Своих детей, — медленно повторила она вслед за мной. — Своих. Но то был не мой ребенок. То вообще был не ребенок, — злость и брезгливость проступили на ее лице и в голосе. — Чудовище, отравлявшее меня изнутри долгие месяцы, а после едва не убившее своим рождением. Вы не представляете, какая это боль… Какая боль, когда те, кого ты любишь и кому доверяешь, предают тебя. Когда твой мужчина заявляет, что ты нужна была лишь для того, чтобы помочь ему получить научную степень и достойную работу, а в дальнейших его планах для тебя места нет. Когда родители вместо помощи отказывают от дома и называют блудливой кошкой. Когда куратор, обещавший место на кафедре, вдруг объявляет, что на должность, которую ты уже считала своей, есть еще два кандидата… А тут еще маленький монстр внутри. Тошнота по утрам. Изжога к обеду. Отекшие ноги к вечеру… Зато я научилась строить иллюзии. Мне ведь нужна была работа, и я ее получила… А потом потеряла. Ваша наставница лично приложила к этому руку. Меня признали невиновной, почти согласились с тем, что мерзкое отродье появилось на свет уже мертвым… Но ваша дорогая леди Райс в это не верила. И заразила своим неверием других. Добилась того, что от меня все отвернулись. Мне отказали от места на кафедре. Хотели лишить комнаты в общежитии, раз уж я не работала больше в академии. Шушукались за спиной и тыкали пальцами. Лидия плевала на дверь… Никто не понял. Никто не посочувствовал. Одна только Джинни. Джинни Райхон, мы учились вместе. Она была добра ко мне… Она ко всем была добра, и у нее были связи в руководстве. Она выхлопотала мне место в библиотеке и упросила старшего коменданта оставить за мной комнату. Милая добрая Джинни. Ее смерть меня расстроила, хоть к тому времени мы уже не общались. В старой жизни. А в новой переписывались, и она слала для Саймона детские вещи Джерри — тот ведь был на два года старше… Но такой мелкий и субтильный, что Саймон к своим семи годам его перерос. Мой Саймон всегда был крепышом, — женщина улыбнулась, и злоба, которой веяло от нее миг назад, растворилась в этой улыбке. — Мой мальчик. Единственная радость в жизни. Все, что осталось мне от любимого человека… Ведь совсем не обязательно, чтобы любимые люди всегда были рядом. Намного важнее — проститься с ними в нужный момент. Навсегда. И сохранить о них добрую память. Когда я нашла описание ритуала, долго думала, что хотела бы изменить в своей судьбе. Я могла бы вычеркнуть из нее подлого обманщика Вульфа и его отродье… Но кто дал бы гарантии, что дурочке, какой я была тогда, не встретился бы другой негодяй, и уже исправленная жизнь не покатилась бы под откос? Поэтому я нашла иное решение. Ритуал не меняет людей, он меняет события. Предавшие меня в прошлой жизни и в этой однажды поступили бы так же… но я не дала им такой возможности. И была счастлива без них. Да, я была счастлива. До этой осени, когда все вернулось. Память… Я смогла забрать ее у других, но не у себя. Это — плата. Слишком большая. Но я справилась. Ваш доктор помог. Немного успокоительного, снотворное на ночь — двойная доза… У меня нет проблем со сном, вовсе нет. Но однажды ночью я поняла, что стою в комнате сына с ножом в руке… А ведь он такой милый мальчик, да? Он не виноват в том, что похож на своего отца…