Кимболл слушал, нахмурив брови. На его лице теперь не было ни ироничного удивления, ни улыбки. Он все больше хмурился, а когда наконец заговорил, то, к удивлению, снова произнес все то же слово: «Чушь!»

– Нет, не чушь, – снова возразил я. – И чушью не станет от того, что вы будете повторять это слово. Дело не в этом, а в том, что Барстоу воспользовался вашей клюшкой. Вы помните это?

– Да, помню, – кивнул он. – Но, откровенно говоря, я забыл об этом, а теперь, когда вы напомнили мне, я отчетливо вспомнил эту сцену. Все было именно так, как вы…

– Мистер Кимболл, – прерван его секретарь, не забывающий своих обязанностей. – Было бы лучше, если бы вы… Воспоминания, знаете, это такое дело…

– Что было бы лучше? Нет, Блэйн, я предвидел, что неприятности будут. Разумеется, Барстоу бил по мячу моей клюшкой. Почему я не должен об этом говорить? Я едва был с ним знаком. А вот история с отравленной иглой – это чушь. Но от этого неприятностей не убавится.

– Вас ждет нечто большее, чем неприятности, мистер Кимболл. – Я придвинулся вместе со стулом поближе. – Давайте посмотрим. Полиции еще не известно, что Барстоу воспользовался вашей клюшкой. Не знает об этом и окружной прокурор. Я не предлагаю вам утаивать от них это, все равно они узнают. А пока вы считаете отравленную иглу чушью, полиции уже достоверно известно, что это неоспоримый факт. Они знают, что Барстоу был убит отравленной иглой, выпущенной из стреляющего устройства, вмонтированного в рукоятку клюшки и сработавшего в тот момент, когда он ударил головкой клюшки по мячу. Если полиции станет известно, что это была ваша клюшка, как вы думаете, что они сделают? Разумеется, они так просто не арестуют вас, обвинив в убийстве, но они заставят вас подыскать более подходящее слово для определения этого факта, чем «чушь». Мой вам совет, повидайтесь с Ниро Вульфом. Можете привести с собой вашего адвоката, если хотите, но главное – действуйте немедленно.

Кимболл задумчиво тянул себя за нижнюю губу. Наконец он опустил руку и неожиданно промолвил:

– Господи, помилуй.

– Вот именно, сэр.

Он взглянул на секретаря.

– Ты знаешь, Блэйн, я всегда недолюбливал адвокатов.

– Да, сэр.

Кимболл встал.

– Хорошенькое дельце. Я всегда говорил тебе, Блейн, что есть лишь одно дело в мире, которое я умею делать. Торговать. Я отличный торговец, и это странно, ибо я мягкий и слабый человек. В личных делах я теряюсь и не знаю, как поступить. – Он ходил взад и вперед вдоль своего стола. – Да, вы правы – это хуже, чем неприятность. Господи, как бы ты поступил на моем месте, Блэйн?

Я кинул взгляд на секретаря. Тот замялся, но тут же сказал:

– Если вы хотите повидаться с Ниро Вульфом, я готов пойти с вами. Но на вашем месте я взял бы с собой адвоката.

– Какие у меня встречи?

– Обычные, сэр. Ничего особенного. В одиннадцать тридцать у вас свидание с человеком из окружной прокуратуры.

– Это может подождать. Сам придумаешь причину. Биржевые новости?

– С утра твердые цены на все, начинает снижаться на хлопок.

Кимболл повернулся ко мне.

– Где этот Ниро Вульф? Привезете его сюда.

– Это невозможно, мистер Кимболл. Он… – Однажды Вульф узнал, что я представил его больным человеком, и я не хотел бы, чтобы мне влетело, как в тот раз. – Он – эксцентричный гений, мистер Кимболл. А живет недалеко, всего на Тридцать пятой улице. У меня внизу машина, и я буду рад вас отвезти.

– Я лишь однажды в своей жизни встречал гения. Это был аргентинский ковбой, гаучо. Ладно. Подождите меня в приемной.

В приемной я сидел, как на иголках. Встреча с Е. Д. Кимболлом, его внешность и разговор с ним слегка отрезвили меня. Теперь я понял то, что должен был понять еще вчера, как только узнал, что клюшка Кимболла стала роковым орудием убийства. С той минуты, как на сцене появился Кимболл-старший, мы ступили на дорогу, ведущую к финишу. Это было подобно появлению того, кто был убит, а потом чудом возвращен к жизни, чтобы ответить нам на вопрос, кто убил его, и ответить немедля. Вот кем для нас был теперь Е. Д. Кимболл. Надо было немедленно доставить его в дом Вульфа, чтобы тут же запереть все входы и выходы. Это надо сделать до того, как Корбетт или кто-то другой получит шанс увидеть его. Откуда я знаю, что это не Блейн-квадратная челюсть соорудил эту зловещую клюшку и сунул ее в сумку Кимболла? Покуда здесь, в приемной, я ерзаю от волнения на стуле, он там, в кабинете, может уже воткнул нож в спину бедняге Кимболлу, как сделал это с Карло Маффеи…

Было без десяти одиннадцать. Я вскочил и стал мерить шагами линолеум. Человек Андерсона – это наверняка Корбетт – будет здесь в десять тридцать, а может ему по дурости взбредет прийти сюда раньше, и сидеть здесь, ждать. Я хотел было попросить секретаршу позвонить Блейну, как дверь кабинета открылась, и появился Кимболл, готовый ехать со мной, потому что на нем была шляпа. От сердца отлегло. Кимболл кивнул мне, я бросился к дверям в коридор и услужливо распахнул их пред ним.

У лифта, заметив отсутствие секретаря, я спросил:

– Мистер Блэйн не едет с вами?

Кимболл помотал головой.

– Он нужен здесь больше, а я без него обойдусь. Мне нравится ваше лицо. Я заметил, если мне понравилось лицо человека, мы обычно с ним всегда поладим. Доверие – это прекраснейшее чувство в мире, доверие к человеку.

Да, подумал я про себя. Такой преуспевающий торговец, как он, может себе это позволить.

Машину я оставил к полуквартале отсюда. Я старался избегать улиц с большим движением и в одиннадцать пятнадцать уже открыл перед Кимболлом входную дверь особняка на Тридцать пятой улице.

Я провел посетителя в гостиную, попросил его подождать, пока я доложу, а сам, прежде чем отправиться на кухню, проверил, хорошо ли я запер входную дверь. Фриц пек пирожки с вишнями, и только что вынул противень из духовки. Я схватил горячий пирожок и, черт побери, обжег язык.

– У нас пять к ланчу, не подсыпай яду больше, чем нужно, слышишь. Да не впускай в дом кого попало. Если что покажется не так, зови меня.

Вульф был в кабинете. Как только я увидел его, я застыл в отчаянии. Он производил уборку стола. Единственный ящик его стола, широкий, но относительно мелкий, был выдвинут. С тех пор как Фриц стал приносить ему пиво в бутылках, а не разливное в кувшине, как прежде, у шефа появилась привычка, открыв бутылку, бросать крышки в ящик стола. Фрицу было запрещено открывать любые ящики в кабинете хозяина, а я, решив, что Ниро собирает крышки для какой-то одному ему известной цели, решил не вмешиваться. Я увидел, что ящик стола лишь наполовину освобожден и вынутые крышки разбросаны по столу. Вульф методично сортировал их по кучкам.

– Мистер Кимболл в гостиной. Может, он войдет и поможет вам в вашей работе?

– Черт! – Вульф растерянно посмотрел на крышки, а потом на меня. – Не может ли он подождать немного? – со вздохом произнес он.

– Конечно. Вас устроит, если он придет на следующей неделе?

Вульф опять вздохнул.

– Проклятье. Веди его сюда.

– А этот металлолом так и будет лежать на столе? Ну, ладно. Я предупредил его, что у вас есть причуды. – Я говорил это, понизив голос, и понизил его почти до шепота, когда вкратце проинформировал Ниро о Кимболле и моем разговоре с ним. Он кивнул в знак одобрения, и я пошел за мистером Кимболлом.

На лице у гостя было опять знакомое выражение веселой озабоченности. Я представил их друг другу, подвинул Кимболлу кресло для гостей и, после того как они обменялись приветствиями, сказал Вульфу:

– Если я вам не нужен, сэр, я займусь составлением отчета.

Он кивнул, и я уселся за свой стол, заваленный бумагами и с блокнотом под ними, которым я незаметно пользовался в таких случаях. Я наловчился в экономных знаках записывать почти дословно даже самую быструю речь, искусно делая вид в это время, что занят поисками счета недельной давности, скажем, из гастрономической лавки.

– Вы абсолютно правы, мистер Кимболл, – слышал я голос Вульфа. – Терпение помогает человеку овладеть временем. Но есть много способов отнять его у человека: стихийные бедствия, голод, войны, вступление в брак и, пожалуй, наилучший из них – смерть, потому что сразу на всем ставит точку.